На сеновал с Зевсом

– А мы хотим предложить им сняться для иллюстрированного календаря, – ловко соврала она. – Мы в нашем московском издательстве календарь готовим с собачками, и как раз для французского бульдога у нас есть вакансия.

– А сенбернарчик вам не нужен? – сильно оживилась Марина Андреевна.

– Сенбернарчик? – Трошкина посмотрела на меня.

– Наверное, понадобится, но попозже, – пробормотала я, недоумевая, чего ради все эти хлопоты с песьим кастингом для вымышленного издания. – Месяца через два, когда мы будем готовить календарь с крупными собаками.

– Как раз наш Гапа подрастет! – обрадовалась Марина Андреевна.

Она заставила нас записать ее телефон и ушла довольная. Гапочка подпрыгивал у ног хозяйки – вероятно, тоже радовался будущей карьере фотомодели.

– Значит, улица Окраинная, – совсем другим, свободным от нездоровой восторженности, голосом сказала Трошкина, отворачиваясь от щенка и его хозяйки. – Судя по названию, она должна быть где-то с краю.

Практическая ценность этого глубокомысленного замечания была невелика. В поле нашего зрения имелось сразу два четко выраженных края, образованных границами глубокой канавы. Ее с неизвестной целью выкопали поперек проезжей части на улице, ведущей к реке. Длинная яма была подозрительно похожа на окоп. Наверное, поэтому Трошкина не поленилась заглянуть в нее поглубже – не иначе, высматривала внутри гранатометчиков, притаившихся в ожидании танковой атаки.

– Свеженькая канавка-то, – заметила я, носком туфли спихнув в траншею вязкий глинистый ком. – Думаю, улица Окраинная появилась в нашем городе в более давнее время и была названа безотносительно этого фортификационного сооружения.

– Логично, – с сожалением признала Алка.

Она оглядела окрестности на высоте метра над уровнем окопного бруствера и порывисто бросилась навстречу дедушке в потрепанном френче и трикошках, заправленных в резиновые сапоги. В отличие от нас с Алкой дедуля в костюме заслуженного красноармейца очень гармонировал с глинистым окопом. До полноты образа ему не хватало винтовки с примкнутым штыком и бугристого вещмешка. Вместо винтовки у бравого старца была клюка, а вещмешок с успехом заменял старый школьный ранец.

– Дедуля! – окликнула старого солдата активная Трошкина. – Не подскажете, где тут улица Окраинная?

– Ходь туды! – ответил дед, махнув клюкой в глубь скопища частных домов. – Прямо, прямо и раз направо!

Посовещавшись, мы решили, что «прямо, прямо» – это два квартала вперед, а «раз направо» – один в сторону, и целеустремленно зашагали вдоль пыльного зеленого забора. По дороге разговорившаяся Трошкина многословно хвалила старца за военную простоту и точность формулировки, но диаметрально изменила свое мнение о трезвости ума и твердости памяти дедули, когда выяснилось, что он отправил нас не на ту улицу.

– Это же не Окраинная! – возмутилась Алка, завершив короткое странствие по маршруту «прямо, прямо и раз направо» у таблички «ул. Украинская».

Увы нам, старый боец оказался глуховат.

– Имени Украинского фронта, не иначе! – нездорово развеселилась я.

– И что смешного? – Алка обиделась и принялась меня воспитывать. – Вот какая ты после этого своему брату сестра?

– Бедная и несчастная, – вздохнула я.

– А должна быть любящая и заботливая! – уела меня подружка. – Как Иванушкина Аленушка!

Я не сразу поняла, что Иванушкина – это не фамилия, но Алка помогла мне вспомнить первоисточник:

– Уж она-то своего братца не бросила, даже когда он козленочком стал! Ну, что ты хохочешь? Зямя в беде, ему помочь надо, а ты ржешь тут как лошадь!

Сравнение с Аленушкой меня дико рассмешило по той простой причине, что ее братец козленочком стал, а мой, можно сказать, является таковым с рождения: красивое имя «Казимир» Зямины знакомые по детскому саду и начальной школе упорно расшифровывали как «Козий Мир». Козий Мир Борисович Кузнецов.

– Могу ржать не тут, а в любом другом месте, – отсмеявшись, предложила я. – Например, на том перекрестке! Видишь, там другая табличка виднеется, по-моему, как раз «ул. Окраинная»!

– Где?!

Алка так резко стартовала в указанном направлении, что впору было заволноваться. Если бы оказалось, что Окраинная улица действительно находится на краю какой-нибудь впадины, разогнавшаяся Трошкина сорвалась бы с обрыва, как кирпич с крыши.

«Как Катерина в «Грозе»!» – подобрал более лестное для Алки сравнение мой начитанный внутренний голос в продолжение блицпарада литературных героев.

Только зря он это сказал – буквально накликал: в следующую секунду зазвонил мой телефон, а в нем зазвучал грозовой голос нашей секретарши Катерины. По всей видимости, отчитывать меня она начала еще до того, как нас соединили, потому что всей ругательной фразы я не уловила, меня хлестнуло только ее колючее охвостье:

– …шляешься, а мы за тебя каштаны из огня выхватываем!

– Да в чем дело, черт возьми? – почувствовав себя незаслуженно обиженной, огрызнулась я. – Сегодня же пятница! Бронич полдня будет в своем культурном совете штаны протирать!

– Да здесь он уже, здесь! И рвет и мечет!

По истеричному тону Катьки можно было догадаться, что рвет и мечет шеф отнюдь не собственные протертые штаны. Я поняла, что произвольную программу надо срочно сворачивать и пулей лететь на работу.

– Кузнецова, ты не ошиблась! Это она! Улица Окраинная! – покричала мне Алка с перекрестка.

Она приплясывала под пыльным забором, украшенным ржавой табличкой, радуясь обнаружению жалкой ул. Окраинной едва ли не больше, чем матросы Колумба – открытию целого материка.

– Это здорово, но… Ты прости, я дальше с тобой не пойду, меня срочно на работу вызвали! – виновато сказала я.

– Эх ты! – Трошкина явно хотела снова привести в пример сказочную сестрицу Аленушку, но увидела мое расстроенное лицо и сжалилась. – Ладно, дальше я сама справлюсь. Беги в свои рудники!

– Спасибо, дорогая!

Я послала верной подруге признательный воздушный поцелуй, повернулась к тупиковой улице Окраинной задом, к торным тропам общественного транспорта передом и побежала.

– Ну, наконец-то! – подняв голову над папкой с прошлогодними документами, вскричала Катерина, едва я появилась на пороге. – Явилась – не запылилась!

В сердцах она с треском захлопнула папку, которая запылиться очень даже успела, и оглушительно чихнула. На шум из кабинета выглянул Бронич. Он не успел заметить за распахнутой дверью меня и обратился к Катерине:

– Будь здорова, – это прозвучало, как «чтоб тебе пусто было». – А Кузнецовой всё нет?

– Уже есть, – буркнула я, выдвигаясь на середину предбанника, как на лобное место.

Ощущение, что меня собираются казнить, усилилось: голос у шефа был уж очень мрачный. И по фамилии он меня до сих пор называл только дважды: когда я устраивалась на работу и когда нагло вымогала беспроцентную ссуду.

– Давай быстрее! – неласково скомандовал шеф и вернулся к себе, сердито стукнув дверью.

Что нужно давать и кому именно, я не поняла, но заранее надулась. Нестерпимо захотелось дать: а) кому-нибудь по морде; б) страшную клятву «ноги моей тут больше не будет!»; и в) дёру. Хотя для уточнения дальнейшей программы не мешало бы выяснить, о чем все-таки говорил шеф.

Я прищурилась и остро посмотрела на секретаршу, по роду работы призванную проводить в массы все идеи начальства.

– Срочно нужно написать Лушкиной, – уныло объяснила Катерина.

– Опять?! Мы ведь уже поздравили Галину Михайловну! Кстати, день рождения у нее был позавчера, – напомнила я.

– Позавчера у нее был день рождения, а сегодня совершенно наоборот, – прикрыв рукой телефонную трубку, сказала Зоя.

Она тоже пребывала в образе: губы загнуты крючочками вниз, а голос проникновенно-печальный, как реквием.