Селестин и Зимний праздник

Гвендолин тихонько ахнула.

– К счастью для меня, братья слишком нетерпеливы и пришли к королю, когда с ним была Луасон, тихонько играла за отцовским креслом. Но тут вмешалась, хоть всегда и побаивалась его. Вышла, встала передо мной, заслоняя от короля. Такая маленькая! И сказала, как ты, Гвен, что детей убивать нельзя. А тем более таких красивых.

– И что? Твой отец пожалел тебя? Рассердился на братьев?

– Пожалел? Вряд ли. Скорее не захотел расстраивать Луасон. Он любил её. Её все любили. Король сказал, что я не его сын, взял с меня клятву подчинения и оставил во дворце. С тех пор сестра всегда меня защищала. А я защищал Луасон, когда братья мучили её.

– Мучили? Ты же говорил, что её все любили.

– Одно другому не мешает, – князь пожал плечами. – Можно любить и мучить.

– Почему твой отец их не наказывал? Он злой?

– Он наказывал. И отец не злой. Просто он король и всегда поступал прежде всего как король, а не отец. Уж ты-то, Гвендолин, должна это понимать.

Князь ещё много рассказывал про сестру, и в этих рассказах Ведьма Луасон выглядела не исчадием зла, как в тех историях, что звучали вокруг, а обычной девочкой. Правда, Селестин она не казалась такой уж доброй и милой. Она была добра только к тем, кого любила. А остальных не замечала, как осеннюю листву под ногами. Если какой-то лист привлечёт внимание красотой и яркостью – поднимет. Надоест – бросит, и пройдёт по нему, даже не заметив.

Князь Свен рассказывал о таких поступках Луасон потому, что и сам был таким же. Гвендолин он любил и видел в ней человека. А Селестин для него – как тот яркий осенний лист. Привлёк внимание и князь вертит его в пальцах, решая – засушить его и положить в гербарий, или бросить вновь под ноги.

Сны Селестин

Праздничный ужин завершился. Девочки ещё раз спели благодарственный гимн, и сестра Русита сказала:

– А теперь, девочки, отправляйтесь в свои кельи.

Это прозвучало смешно. Комнаты, в которых теперь жили воспитанницы меньше всего походили на монастырские кельи. Дарита Омаль, ставшая старшей фрейлиной при дворе принцессы, постаралась сделать так, чтобы выделенное Гвендолин крыло дворца ничем не напоминало приют. Пусть даже и роскошный. Теперь у Селестин была собственная комната с гардеробной и ванной. И когда ей становилось особенно грустно, она укрывалась в ней, зная, что никто не увидит, как она злится.

Но сейчас настроение у Селестин поднялось. Ещё бы! Такой ужин! Лишь последние три года после перевода в этот приют Селестин перестала голодать и потому возможность лечь спать сытой она всё ещё ценила. Только за это и можно поблагодарить сгинувшего папашу – за дар, что она унаследовала вместе с лейской кровью. Только из-за него девочке повезло.

Повезло ещё, что когда её дар проснулся, Селестин уже была в приюте, а не бродила бесприютной где-то среди людей. Тот приют при провинциальном монастыре не отличался особой заботой о сиротах – кормили впроголодь, всё свободное от учёбы время приходилось работать. Но зато и когда Селестин несколько раз невольно бросила на обидчиков проклятие, никто не убил её, как случилось бы, оставайся она в деревне. Сёстры позаботились о пострадавших, поговорили с девочкой, наказали карцером, и написали донесение в столичный монастырь Пресветлой Богини. Тогда-то Селестин и забрали в столицу, в тамошний приют, чтобы изучить и развить её дар. Там она познакомилась с Гвендолин, что и стало главной удачей её короткой жизни.

Вот как странно устроена жизнь! То, что было главной бедой Селестин – лейская кровь, стало и билетом на счастливые перемены. Подумав так, Селестин успокоено вздохнула и уже с чистым сердцем поблагодарила Богиню. В душе затрепыхала крылышками надежда на чудо. Впереди Зимнепраздник, когда Богиня воздает всем по заслугам, награждает верящих в неё. Разве могла Селестин раньше думать, что этот праздник будет встречать в королевском дворце? Может, и теперь Богиня припасла для девочки новые сюрпризы и повороты.

В таком настроении Селестин уснула. Вначале сон её был крепок, и даже круглая Луна, заглянувшая в окно и осветившее красивое лицо девочки, не смогла его потревожить. Селестин снилось, что она сидит на мягком пушистом облаке и плывёт над родным королевством. Внизу проплывает королевский дворец Иль Ранталь, монастырь, где они жили совсем недавно. «Сейчас я увижу море!» – обрадовалась Селестин. Хоть оно было совсем близко от столицы, девочка видела его всего раз – когда её перевозили из одного приюта в другой. Тогда эта лазурная бесконечность просто заворожила её.

Но облако поплыло совсем в другую сторону – от моря вглубь королевства. Селестин попыталась заставить его развернуться, но ничего не вышло. Только тёплое облачко вдруг превратилось в серый холодный туман, и Селестин уже не плыла на нём, а стояла на холодных камнях в сырой и прохладной дымке. Там, в тумане, кто-то звал её. Звал без слов, без имени, но Селестин едва удерживалась, чтобы не побежать туда, в сгущающуюся тоскливую хмарь. Чувствуя, что вот-вот сдастся, Селестин изо всех сил пожелала проснуться и с усилием открыла глаза.

Сердце стучало, как сумасшедшее, где-то в горле. Но кругом стояла тишина. Откинутый полог позволял видеть синеющее окно с мигающими в небе звёздами. Селестин зажгла крохотный огонёк, осветивший спальню. Привычная обстановка успокоила, но не до конца. Селестин всё ещё казалось, что кто-то зовёт её издалека, кто-то ищет в темноте и бесприютности зимней ночи.

Лишь к утру девочке удалось заснуть, оттого едва не проспала утреннюю службу. Хотя и жили девочки в королевском дворце, но взрослые решили не менять для принцессы всё разом. Потому и взяли во дворец её приютских подруг, нескольких монахинь, что с самого рождения заботились о Гвендолин, учителей, что её учили. И заведённый в монастыре порядок тоже решили изменять постепенно. Поэтому в привычное время девочки шли на утреннюю и вечернюю службу, уроки, прогулку, которая теперь стала длинней и свободней. Теперь в дополнение к прежним наукам их учили танцам, этикету, светской музыке. Так что лишнего времени для тоски и переживаний у Селестин не было.

Сейчас у девочек добавилось ещё одно дело – они готовили подарки на предстоящий праздник. Это приятное занятие отвлекало от грустных мыслей. Настроение улучшалось ещё и потому, что в последнее время князь Свен почти не встречался с Гвендолин, а значит, и Селестин его не видела. Говорят, что срок родов у королевы приближался, проклятие, что грозило ей смертью, усиливалось и это требовало от князя чаще быть рядом с Таинией. После борьбы с заклятием князь Свен слабел, и, бывало, несколько дней не выходил из своих покоев. Селестин этому только радовалась. Предпраздничные хлопоты помогали заглушить беспокойство, поселившееся внутри.