В пустынях души (сборник)

Я еще сама себя услышала, когда возмущалась дома ее непрофессионализмом. Он для меня был в поверхностности, в неглубине ее соучастия и небрежности к деталям информации.

Знаешь, многие психологи полжизни жалуются и работают над собой с тем, чтобы не отождествляться с клиентом, чтобы не уносить с собой домой то, что выливали на тебя люди на консультациях. Потому что тогда уже живешь не своей жизнью, а их. Это называется в психотерапии «не попадать в перенос и контр-перенос». Возможно, теперь я впадаю в другую крайность – я практически никогда не волнуюсь перед консультациями: что я буду делать с той или иной проблемой человека, чем я смогу ему помочь? Знаю, что внутри уже столько накоплено всего – знаний, инструментов работы, навыков, – что знаю: наверняка справлюсь. После окончания сеанса или занятий не смущаюсь и не боюсь спросить: «Как ты сейчас?» – чтобы получить обратную связь, и готова к тому, что она может быть любой. Во-первых, знаю, что фантастические инсайты и изменения с человеком редко случаются немедленно, обычно нужно время. Во-вторых, выгоды тех переживаний, с которыми человек приходит расправиться, иногда бывают очень весомы – не факт, что он от них откажется. В-третьих, я не Бог и могу помочь только в ограниченном объеме. И все эти нажитые за годы опыта внутренние знания делают меня гораздо спокойнее и ровнее в отношении всего происходящего. Я уже не знаю, Юлька, чему я могла бы очень сильно удивиться, от чего потерять душевное равновесие в работе с людьми. И получается, как всегда, это все опять о двух сторонах медали: профессиональное несклеивание, способность видеть клиента и себя как бы со стороны – и деформация сопереживания, которую сегодня так отчетливо отзеркалила та самая Надя. Спасибо ей…

N.

Очень меня N. интересует. Она для меня непонятна. И чем больше я буду о ней рассуждать, тем интереснее мне будет исследовать ее. Продукт, который она производит во время наших консультаций, требует особой исследовательской работы. Я о ней много думаю, пишу, и, несмотря на все то, что я о ней написала, она все еще остается для меня загадкой. Когда тебе встречается человек очень рациональный, логичный, очень медленно раскрывающийся – а N. именно такова, – продуктивнее всего обратиться к каким-то иррациональным способам изучения человека. Например, к рисованию. Как бы человек ни контролировал себя, во время рисования всегда всплывает информации больше, чем он может себе представить. Здесь контролировать себя невозможно.

Она нарисовала маленький цветочек, защищенный большим цветком, который всегда прикроет, защитит. Мы добираемся до чувства глубокого одиночества человека. Формально все хорошо. Муж, двое детей, социализация отличная. Она партнер в успешной компании. Вот эта гора, висящая в воздухе, – символизирует чувство изоляции, нет сейчас понимания того, как соединиться с имеющимся мужем. Что касается детей – тоже непонятно, как относиться: либо тревожиться за них, либо убегать от этой невыносимой тревоги. А вот как соединяться, как любить – внутреннего формата для этого нет. Что стоит за этим рисунком – определенная личная история N.

Папа N. был режиссером известного ленинградского театра, талантище, по ее словам. Он был столпом в ее жизни. Но от двух до десяти лет N. папу вообще не видит: он сидит в тюрьме по тяжелому, позорному обвинению. То есть образ папы есть, а фигуры – нет. Потом он возвращается, они живут дальше. По всей вероятности, он вернулся и в профессию – несмотря ни на что. Фигура папы обожествляется, у папы есть послание по отношению к дочери. Всем своим видом, всем своим общением он говорит N.: будь умной, достигай всего, что поставила себе целью. Это то, что папа подкрепляет своим видом, своим поведением, своими поступками. Знание языков – обязательно, все предметы – на пятерку. Надо показывать, доказывать папе, что ты – молодец.

А что же мама? С мамой папа отношения не оформлял. Мама все время находилась в роли раба. Это были отношения «раб-господин». Мама никогда не была ни в чем уверена. Смотрела на него раскрыв рот. Родила от него дочь, N. Никогда не было известно, вернется ли он сегодня домой или останется ночевать у другой женщины. У мамы было постоянное ощущение нестабильности, напряжения, раздраженность, обиженность. И при этом она его обожала, боготворила. Вот контекст, в котором растет N. Что мы видим в анамнезе: что женщина будет развиваться по маскулинному типу. Достижения – будут. Внутренняя женщина будет вытеснена. Освоенная сценарная матрица жизни – служить. Раздражаясь, чувствуя себя пустым местом, но – служить. В итоге – абсолютное чувство собственной неценности, неважности. На многие мои вопросы: N., а как ты чувствуешь? а как тебе кажется? – следует один и тот же ответ: я не знаю, не знаю. Это не про то, что N. не знает, а про то, что у N. нет права иметь свое мнение.

При этом она вполне успешна в профессиональном плане: ее дело – оценка недвижимости. Она никогда этим не хотела заниматься. Она всегда хотела заниматься психологией.

Но будущий деловой партнер – друг детства, одноклассник, мужчина эксцентричный, авантюрного толка – в свое время, в начале девяностых, предлагает N. выработать критерии оценки недвижимости. N. разрабатывает некий алгоритм, потом этот алгоритм успешно используется – практически всеми. Она, сама того не понимая, разработала структуру оценки. И они выходят на рынок оценки, оказываются в нужном месте в нужное время. Друг детства открывает компанию по оценке недвижимости. N. при нем как умный еврей при губернаторе – он не берет ее в соучредители, но делится прибылью. Компания растет, развивается, N. работает, что-то разрабатывает, но статус ее непонятен.

Приближается сорок. Осточертела эта оценка, не хочу больше, говорит N. Психология ее интересует все больше. Конечно, она может ничего не делать, дивиденды все равно идут. Но как будет завтра – непонятно. Чтобы не случилось нежелательное, она должна имитировать симпатию к деловому партнеру, возникает некая зона вранья. К тому же там идет некий флирт со стороны мужчины, пусть и без последствий. Ни одно решение он не принимает не посоветовавшись с нею. У нее уникальная деловая интуиция. Он человек очень авантюрный, но на всякий случай проговаривает с N. все свои шаги. Она – такая подстраховочная система.

В один прекрасный день она предложила оформить их отношения, как-то прописать.

– Да перестань ты, и так все отлично, – был ответ.

У нее не хватает смелости и способностей настоять на своем. Ей страшно.

– Я хочу в себе найти силы жить по правде. При этом я не могу отказать, потому что боюсь, – признается N.

Она уже давно заработала собственную долю в предприятии, по закону, а не по его, партнера, благодати. Это повторяет ситуацию отцовско-материнскую: некто сильный выдает кусок, когда захочет. N. повторяет тот же паттерн. Вся эта ситуация – про то, что жизнь требует переключиться с повторения этого сценария на свой собственный.

Конечно, это очень страшно. Надо найти какой-то ресурс. Ресурсом может стать чувство невыносимости и раздражения. N. человек очень воспитанный, с прекрасными манерами. У таких людей обычно заблокировано чувство агрессии. Но надо позволить себе это раздражение. Первой фигурой, на кого можно свою агрессию выплеснуть, является сам психотерапевт. Я сама должна под это подставиться. С одной стороны, я фигура безопасная, с другой, я замечаю признаки ее недовольства, ее несогласия со мной. Есть масса приемов, чтобы говорить – хотя бы в психотерапевтическом формате: да, я не согласна, у меня есть другое мнение, я сержусь. Я должна дать ей это поле, эту возможность. Поставить ультиматум партнеру – это, безусловно, риск, но то состояние, в котором она живет сейчас – до ночи работает на нелюбимой работе, не знает, что будет завтра – тоже неприемлемо. Она может встретиться с его агрессией, отказом. И скорее всего, именно так и случится, потому что мужчины чаще всего реагируют на ультиматумы именно так. Но если она при этом будет иметь некую позицию, которую может аргументировать, то у нее есть шанс. Я ей этого не советую, советовать она будет сама себе. Моя задача – выявить ее зону страха. И что-то сделать с этим страхом, перевести его в некую готовность.

Для чего N. вся эта история дана? Наверное, для того, чтобы переключиться, войти в жизнь и делать, наконец, что хочется. Ведь долгие годы она жила только по предписаниям папы…

Валя и Боря

Валентин с Борисом живут вдвоем. Эти два очень ярких, необычных человека всей своей жизнью бросают вызов привычному способу существования, что многие из нас влачат, не осмеливаясь следовать своим настоящим желаниям. Они – осмелились. И в этой мужской совместности, которая сегодня уже стала просто одним из вариантов человеческих отношений, тоже очень много типичного: тайной борьбы за власть и первенство, попыток сделать из партнера «хорошего родителя», обид недоласканного ребенка, череды взаимного отчуждения и нежной оттепели… Посторонний, пусть даже он желанный и приглашенный гость (в данном случае это я), не может не вызывать перекоса всей этой системы. Обычное свойство отношений, в которых начинает участвовать третий. Валентин, волею разных обстоятельств, оказавшийся в этой нашей ситуации нижним углом равнобедренного треугольника, напрягается больше всех. А раз напрягается, то, соответственно, регрессирует к детским формам поведения.

Поздним вечером, когда Боря уезжает меня встречать, уже изрядно уставший от работы, от перемещения в московских пробках, у Валентина, «естественно», случается экстремальная ситуация – исчезает его автомобиль. Он звонит Боре, уже подъезжающему со мной к воротам загородного дома, и голосом несчастной брошенной жертвы рассказывает о произошедшем. Борис весь напрягается (я это ощущаю всей левой половиной тела, обращенной к нему), произносит утешающие слова, обещает подумать над вариантами помощи и… продолжает путь домой. Мне говорит:

– Все будет нормально, ничего там страшного не случилось.

Ситуация Вали, действительно, вряд ли совсем уж критическая. Машину, скорее всего, увез эвакуатор и утром ее можно будет вызволить, переночевать можно в недалеко расположенной квартире бывшей супруги. Но так думаем мы. На следующий день возвращается Валентин, всем своим видом являя живой укор.

Об этом укоре и звенящем обвинении мы с ним и говорим. И именно тогда я понимаю секрет номер два. Спрашиваю Валентина:

– За твоей обидой на Борю и горечью – какое стоит убеждение?

Поскольку Валя в психологии не новичок, он быстро понимает, о чем я его спрашиваю, и выдает:

– По-настоящему близкий человек, если беда, должен тут же придти на помощь.

Понимаю, что 99 % читателей с этой позицией незамедлительно согласятся, но если не торопиться и попробовать покрутиться вокруг этого высказывания… Что мы понимаем под экстремальной ситуацией – угрозу жизни, здоровью или просто растерянность и усталое бессилие взрослого мужчины? Почему «должен», об этом договаривались ранее? И если человек тебе близок, то почему ты не побеспокоишься о том, чтобы своими проблемами его, тоже очень уставшего за день и живущего сейчас в цейтноте, поберечь и не дергать?

И тут Валя, человек умный, делает следующий шаг внутрь и говорит:

– Да, Лен, конечно, за этим стоит все то же неутоленное детское желание свернуться в клубочек в материнском чреве и быть обласканным и укачанным… И ожидание это – не осуществляется.

Вопрос: а не считает ли Валентин возможным смягчить такое максималистское ожидание от другого, сменить установку, что близкий человек должен по определению быть Спасателем, на более щадящую – щадящую себя самого? Валя такое гневно отвергает. Нет, говорит он, я понимаю, что эта надежда на безусловную, безграничную помощь и поддержку делает меня уязвимым, обнаженным, но я буду искать эту Мечту в своей жизни дальше. И это – его выбор.

Мой выбор – другой. И я его аргументирую. Мне не так больно жить, когда я рассчитываю по большому счету только на себя. Я сама не готова больше жертвовать собой в тех случаях, когда имею дело с взрослым человеком, мужчиной, и понимаю, что он может справиться со своими проблемами. Более того, я перестану его уважать, если сделаю нечто за него. Я в эту надоевшую игру «Спасатель-Жертва» больше играть не готова. И только если я действительно чувствую, что моя помощь очень нужна, если я осознаю, что меня сейчас не провоцируют сыграть роль заботливой мамочки и не проверяют мою преданность – тогда я сделаю все, что смогу.

Жестко? Да. Правильно? Не знаю. Но это моя психологическая защита, которая по кирпичику выстроена, выстрадана и защищает меня от лжи. Потому что преданность, которой мы так безапелляционно требуем от близкого, имеет оборотную сторону, и это сторона – предательство себя. А оно в свою очередь всегда (!) ведет к последующему разрушению отношений. А вот воспринимать любую помощь, соучастие, сострадание других людей как нежданный подарок, как милость – это меня поддерживает, и отношения мои, безусловно, делает более красочными, тонкими и переливающимися.

Как говорил один мой друг: «Ты сделала мою жизнь – цветной!»

Звонит Борис. Голос аж прерывается от ярости и негодования – его партнер только что сообщил, что в очередной раз разбил свою машину, а заодно и чужую повредил. Звонит, чтобы получить поддержку и сочувствие от близкого. Борис ничего такого – в смысле сочувствия и сострадания – не ощущает, потому что именно ему придется материально все это компенсировать. И уже не в первый раз. Его друг находится сейчас на переправе: от одной престижной, хорошо оплачиваемой работы – дизайнера по интерьерам – отчалил, а к новой, избранной – психотерапии – еще не доплыл. К тому же в нашей стране пока большой вопрос, возможно ли, чтобы психологическая практика приносила хоть какой-то достойный доход. Но каждый из двоих привык к довольно высокому уровню потребления – к хорошим автомобилям, качественному правильному питанию, процедурам по уходу за собой, комфорту интерьера. Удовлетворение всего этого списка потребностей на двоих легло сейчас на Борю. И не сказать, чтобы он был бессовестно обманут – нет, эквивалентом своего обмена с Борей на настоящий момент жизни Валентин считает заботу, внимание, эмоциональное тепло, и оба на время договорились считать этот обмен равноценным. Но сейчас обнаруживается, что ощущение справедливости у одного из них нарушено, потому что одному приходится ежедневно зарабатывать деньги, а второй все чаще попадает в ситуации, пускающие на ветер все добытые непосильным трудом средства. Обижены и злы оба. Каждый из них поочередно звонит мне и ожидает понимания. Для меня уже не стоит вопрос – кто прав, а кто виноват. Правы – оба. Потому что за плечами у каждого своя личностная история и свой родовой сценарий. Но поскольку жизнь плотно свела вместе этих двух людей, следует понимать, что Творец дает некое Зеркало каждому из них – посмотреть на себя.