Моё индейское лето

– Тем более, – уверенно покачала головой Ульяна. – Я рада, что вы решили предложить это место именно мне. И мне очень жаль… Но – нет.

Она посмотрела в лицо бортпроводнице с искренней признательностью. Затем вытащила из пакета пледик, уютно укуталась в него и улыбнулась:

– Спасибо.

Бортпроводница тоже улыбнулась, видимо, стараясь скрыть удивление, и ушла.

– Вот ты как, – обратился к Ульянке до этого молчавший папа.

– Ну не могу я по-другому, – призналась Ульяна. – Не могу принять то, за что не платила. Даже как самый младший пассажир на борту.

– Ну и что это – комплекс? – прищурившись, спросил папа.

– Не знаю… – честно ответила Ульяна. – А ты-то сам разве не так же поступил бы на моём месте?

– Даже не знаю… – пожал плечам папа. – За всю жизнь я так и не понял, как правильно вести себя в подобных ситуациях. Ну а вообще, конечно, я бы сделал, как ты. Это твой выбор – так что будь спокойна.

В это время мужчина, сидевший в соседнем ряду и слышавший разговор Ульяны с проводницей, быстро сориентировался и, обогнав эту самую проводницу, ещё не успевшую ему ничего предложить, помчался в салон бизнес-класса. Оттуда он уже не вернулся – значит, в отличие от своих недавних соседей, не постеснялся и разместился там на вполне законных основаниях.

Ульяна и папа, переглянувшись, хихикнули и занялись своими делами.

Самолёт летел в Нью-Йорк…

За бортом был океан, Гренландия, Канада, леса, озера, города и городишки. Всего этого Ульяна не видела, потому что до иллюминатора ей было столько же, сколько до того самого бизнес-класса. Но она знала, что они там есть.

Наконец, объявили, что самолёт заходит на посадку, началась радостная суета.

И вот – свежий ветер, яркий солнечный свет, жара.

Америка!!!

Глава 2

«Взвейтесь, соколы, орлами!»

В аэропорту имени Джона Кеннеди Ульяна уже бывала (правда, транзитом, проведя в зале ожидания два часа и пересев в самолёт до аэропорта Хартсфилд-Джексон[1 - Международный аэропорт Хартсфилд-Джексон – аэропорт в штате Джорджия, располагающийся недалеко от Атланты (здесь и далее прим. автора).]). Получается, в Америке она уже второй раз.

Спасибо папульке!

Ульянин папа работал переводчиком на международных проектах. И заслужил репутацию такого опытного синхрониста, что ему постоянно поступали всё новые и новые предложения. Так что папа мог даже капризничать и выбирать, на какую работу соглашаться. Он перестал работать в сфере бизнеса и отдавал предпочтение только тем проектам, которые приносили пользу планете и окружающей среде, боролись с разными болезнями, общественными проблемами или были связаны с культурой и искусством. Пусть денег за это платили меньше, их всё равно хватало. Конечно, он мог показаться кому-то снобом: мол, такой разборчивый. Но это была его жизнь и его выбор. Другой-то жизни не будет, всех денег не заработаешь, на всех стульях не усидишь. Где-то в неведомых краях точно так же, видимо, размышляла и его свободолюбивая жена, только поступала она ещё радикальнее. Ну что ж, все люди разные.

Работал себе и работал папа – и однажды оказался на большом конгрессе экологов. Проходило мероприятие под городом Атланта в этой самой Америке. Ранним летом, а потому – ну как не взять с собой ребёнка?

Одинокого отца с несовершеннолетней дочерью впустили в страну, радостная Ульянка высадилась в аэропорту Атланты с открытым ртом, надеясь увидеть всё то, чем славится страна цивилизационных чудес. Но вместо этого две недели моталась вслед за папенькой по лесам. Да, по настоящим лесам, потому что участники программы учились охранять парки и заказники, на американских просторах передавая друг другу опыт. А парков этих здесь оказалось видимо-невидимо! Если не смотреть на карту, то можно было решить, что Соединённые Штаты Америки – вообще один сплошной парк.

Сначала Ульяна запоминала, что интересного было в одном парке, что в другом. Но постепенно все эти Медлок-парк, Грант Роуд-парк, просто Грант-парк, Уиннона-парк, Сентенниал-Олимпик-парк, Панола-Маунтин-парк, Браунвуд-парк и многие-многие другие слились в её памяти в один тщательно ухоженный и удобренный лес. С дорожек которого, впрочем, сворачивать было категорически запрещено. Ведь кругом были ядовитые змеи, насекомые, растения! Травить и гнать их из парков ни в коем случае нельзя, чтобы не нарушать экологический баланс. Так что пособирать грибы-ягоды, погонять ёжиков и покормить белочек особо не получится. Дышите, люди, свежим воздухом, гуляйте по дорожкам – пешком, на роликах или велосипедике. А погуляли – и домой.

Набравшаяся сил на свежем-пресвежем воздухе, наевшаяся экологически чистой еды, Ульяна возвратилась в Москву, уверенная, что побывала не в США, а в канадской глубинке. И испытала бы лёгкое разочарование от поездки, если бы не…

Если бы папа не влюбился!

Ребекка Тыквер тоже переводила – с итальянского на английский. Итальянская делегация, тщательно охранявшая парки и заповедники Апеннинского полуострова, требовала к себе много внимания. Но и Ульянкиного папу Ребекка вниманием не обделяла.

И тут папа расцвёл. Он и раньше-то не чах, а в этих дебрях ещё и понял, как это приятно и весело – взаимная любовь.

Никакие обязательства прекрасную Ребекку ни с кем не связывали, и вскоре она приехала к Иннокентию в гости. Наличие Ульянки в жизни возлюбленного её не смущало: в Америке одинокий папа с ребёнком – явление привычное. Тем не менее, отдыхать на Майорку Иннокентий и Ребекка отправились вдвоём. Ульяна удивила мисс Ребекку тем, что спокойно согласилась остаться на две недели одна дома без присмотра. Ну, со звонками бабушки, конечно, а также с её визитом, но в основном планировала жить самостоятельно.

Конечно, сначала Ребекка предложила нанять Ульянке няню – так было положено в её стране. Положено ли это в России, папа точно не знал, но за Ульяну нисколько не волновался.

– А если соседи обратятся в полицию? – удивилась Ребекка. – Увидят, что девочка живёт одна, и донесут на вас. А оттуда в органы опеки. И тогда…

Папа и Ульяна долго убеждали её, что такого точно не будет.

Однако Ребекка продолжала волноваться: ей очень не хотелось, чтобы за этот непедагогичный проступок Иннокентия предали суду и лишили родительских прав. Правда, через некоторое время она вспомнила нелепую историю, связанную с тем, как когда-то для её двоюродного брата уезжавшие родители в спешке искали няню. Разумеется, они её нашли. Но…

– Работать в их штате можно с шестнадцати лет, – смеясь, объясняла она, – а до шестнадцати человек считается ребёнком. И вот нашему пятнадцатилетнему Джону наняли в няни семнадцатилетнюю Меган – бдительные соседи сообщили в полицию, что брошенный заработавшимися родителями Джон в течение семи часов сидит один дома. Няня начала трудовую вахту, бдительные соседи отметили её появление и успокоились. А зря: в выходные вместе с няней к воспитаннику пришли и её друзья. И не уходили дня три. Всем, кроме соседей, тогда было весело. А Джон и Меган друг другу очень понравились. Им было так хорошо вместе.

Ребекке и Иннокентию тоже было вместе очень хорошо, и вскоре Ульянкин папа сделал подруге предложение стать его женой и поселиться в Москве или в любом другом городе мира. Ребекка Тыквер согласилась стать Ребеккой Кадникофф и жить со своим мужем хоть на Северном полюсе, но только чтобы бракосочетание непременно состоялось на территории США, в её родном городе. Родители Ребекки мечтали о пышной свадьбе единственной дочери, а бабушка Эсфирь отказывалась умирать, пока малютка Бекки не покажет ей своего супруга.

Сначала папа Иннокентий пришёл в ужас от того, какие сложности его ждут в связи с международной свадьбой. У невесты, как она спустя некоторое время призналась, даже мелькнула мысль, что жених решил дать задний ход. Но, к счастью, и женишок от своего предложения отказываться не собирался, и сложностей предстояло не так много, как казалось вначале.

Ульянкин папа был атеистом, а потому запереживал, не воспротивятся ли родственники Ребекки. Узнав, что беспокоит жениха, она захохотала и сообщила, что вот уже несколько поколений её предков являются протестантами, да и то очень формальными: ни её бабушка с дедушкой, ни родители даже не венчались. Их хватает лишь на празднование Рождества и Пасхи, пышных свадеб, трогательных крестин и организованных по всем правилам похорон. Так что Иннокентия ждала скромная роспись в нью-йоркской мэрии и роскошное свадебное гуляние в ресторане. Поесть и повеселиться родственники Ребекки любили.

Аллилуйя!

Так что дальше всё пошло легче. По скайпу Иннокентий познакомился с родителями невесты. Попросив руки Ребекки, он хлопнул со своей стороны экрана по ладони отца семейства Вашингтона Тыквера и увидел, как всплакнула на другом конце планеты будущая тёща. Бабушка Эсфирь поразила его больше всех, потому что разудало крикнула по-русски:

– Мы согласны! Вашингтон Моисеевич согласен. И Барбара… Как же тебя… Джоновна… А, значит, Ивановна! И Ивановна согласна! Горько! Взвейтесь, соколы, орлами! – И дзынькнула по экрану компьютера бокалом с шампанским.

Иннокентий замолчал от неожиданности, но тут вмешалась невеста и сообщила обеим сторонам, что все очень рады.

Родители Ребекки начали подготовку к свадьбе.

Процесс пошёл.

И через некоторое время Ульяниному папе пришло из Америки приглашение. Папа начал собираться: отсидел множество часов в разных конторах и представительствах, накопил тонны всевозможных документов и распечатанных фотографий…

Только вот если свадьба сорвётся, в Соединённые Штаты такого не оправдавшего доверие жениха если и пустят, то нескоро и с большими сложностями.

Ну а пока пустили. И уже через час после приземления «Боинга» Ребекка Тыквер вместе с женихом, его дочерью и их багажом мчалась из аэропорта Кеннеди в дом своих родителей. Ярко, совсем по-летнему светило солнце.

Довольно быстро машина свернула в жилые кварталы. Безликие многоэтажки, пустыри, заросшие камышом и рогозом лужи, разрытые котлованы и помойки – всё это очень напоминало обычную окраину любого областного города России. Разве что восьмиэтажек из такого тёмного коричнево-малинового кирпича у нас нет. Наверное, этот кирпич делали из местной глины. В остальном же картина была знакомой…

– Мы едем по Квинсу, – пояснила Ребекка. – Район такой. Тут многолюдно. Но он скоро кончится.

Ульяна знала, что их путь лежит в Бруклин. Понятно, что Квинс не Манхэттен, как Алтуфьево не московское Бульварное кольцо. А Бруклин… Он разный.

Среди улиц с добротными домами в пять этажей и выше стали попадаться особняки с лужайками и кустами роз, отделённые друг от друга аллеями и даже маленькими парками. Всё такое красивое и спокойно-нарядное. Явно не новое, чем-то отдалённо напоминающее Италию. Или Францию – что-то такое виделось во всём бретонское… Словно декорации в компьютерной игре: вроде нарисовано всё то, что есть на самом деле, но изменено до неузнаваемости.