Парень из прерий

Придя к такому выводу, Ульянка хихикнула. На нее тут же обратили внимание, заахали, принялись о чем-то расспрашивать. Но мама Ребекки, Барбара (она казалась самой некрикливой и спокойной в этом шумном балагане), подошла к Ульяне и предложила отправиться отдыхать в её будущую комнату.

Девочка благодарно улыбнулась и двинулась за ней. Проходя мимо папы, она поймала его одобрительный кивок. Бекки помахала ей двумя пальцами.

А когда Ульяна прошла вдоль дивана и дошла до мужчины, на которого злилась собака, то ей стало все понятно: от него сильно пахло котами. Беспардонными, привыкшими метить все, что попадется им под хвост. В том числе, и этого милого безобидного дядечку. Своего собственного хозяина…

С этим запахом собака Тыкверов смириться, конечно, не могла.

– Инокей, называйте меня Эсфирь Абрамовна! – уже в дверях услышала вдруг Ульяна произнесенную по-русски фразу. Впрочем, сказана она была с таким странным акцентом, что казалось, будто кто-то решил подшутить над гостями.

Но сейчас-то никто не шутил. Полный серьез.

Это бабушка Эсфирь продолжала блистать перед новым родственником.

Обернувшись, Ульяна увидела, как папа целует сияющую акриловым маникюром бабушкину ручку. Бабушка парила в экстазе и кричала по-русски «На здоровье!».

– Да, здоровья, конечно, тут нужно много. Держись, папаня… – изо всех сил стараясь не захохотать, пробормотала Ульяна.

Было совершенно понятно, что комическая старушка Эсфирь Абрамовна – центр тыкверовского мира. Его мотор. Ядерный реактор.

И возле этого реактора теперь предстояло жить…

Что-то вроде безысходной тоски затянуло жалобную песню в душе Ульяны.

Однако увидев новенькую белую кроватку, розовое, совсем детское постельное белье с принцессами, распахнутую в душевую комнату дверь и заботливо развешенные там полотенца с медвежатами, Ульяна даже расплакалась от благодарности.

Ребеккина мама обняла её и погладила по спине.

– Не волнуйся, девочка, – проговорила она, – мы тебя обязательно полюбим.

Семейный ужин, на который папе пришлось разбудить Ульяну, заснувшую под одеялом принцессы, прошел уже спокойнее. Состав родственников немного изменился – некоторые уехали, в том числе и пострадавший от котов мужчина. Зато появились его жена, она же дочь сестры Эсфири, сестра Барбары Ивановны Моника Ивановна. Эсфирь Абрамовна с огромным удовольствием выкрикивала их имена и отчества по-русски. При этом веселилась только она. Конечно, вынужденно хихикал ещё и Иннокентий. У бабушки не получалось произнести его имя и она лепила каждый раз что могла, но в этих неуклюжих неологизмах было трудно узнать имя «Иннокентий». Остальные же вполне спокойно называли его Кен. ещё приехали дедушка Иван Венедиктович (он же Джон Самерсед Стетсон, отец Барбары Ивановны), муж Моники Ивановны Майкл – понятно, переделанный бабушкой в Михаила. Он долго отказывался назвать имя своего папаши, чтобы Эсфирь Абрамовна не вылепила из него отчество. Бабушка злилась, заставляя большого накачанного Майкла напрягаться и краснеть. Эсфирь Абрамовна приставала к нему до тех пор, пока Моника Ивановна не прошептала ей на ухо, что Майкл канзасская сирота и родителей своих не знает. Только тогда бабушка смилостивилась и разрешила Майклу остаться Майклом. Правда, в середине вечера она ни с того ни с сего крикнула ему: «Ну и злодей ты, Мишка!» Мишка покраснел и подобострастно улыбнулся, сочтя эти слова за комплимент.

Где бабушка Эсфирь намострячилась говорить по-русски, ещё предстояло выяснить – наверняка это будет долгий и эмоциональный рассказ. Но пока было видно, что в обычной жизни поговорить на русском языке ей не с кем, поэтому-то она сейчас и отрывалась…

За ужином Ульянин папа неторопливо и спокойно отвечал на вопросы о России, своей семье, работе. Спросили и Ульяну – как она учится, чем увлекается. Странно, но никому не было интересно, кем Ульяна хочет стать, когда вырастет. Может быть, все решили, что девочка, как и папа, станет переводчицей? На английском Ульяна говорила отлично, потому выучила его ещё в детстве. Иногда она даже думала то по-русски, то по-английски. ещё она изучала испанский и немецкий, однако по достоинству оценить её степень владения ими никто, кроме папы и Ребекки, здесь не мог. Но те не выдавали Ульяну и не донимали её просьбами продемонстрировать испанскую или немецкую речь, за что девочка была им благодарна. И её симпатия ко всей этой компании неуклонно возрастала.

Выяснилось, что у Майкла и Моники есть сын Джон.

– Ванька! – тут же выкрикнула бабушка Эсфирь.

Ваньке было семнадцать, и сейчас он находился с друзьями в конном походе в штате Коннектикут. Скоро Джон должен был приехать обратно, так как начинался учебный год. Его родители специально приехали в Нью-Йорк и ждали здесь его возвращения. Так что прежде чем они отправятся домой, Джон обязательно познакомится с новой родственницей.

Ульяна хихикнула, вспомнив рассказ Ребекки про зажигательный роман юной няни и серьезного мальчика Джона. Страсть как захотелось узнать, продолжается ли их роман – эта парочка вызвала у нее заочную симпатию.

Хотя Ульяна перенервничала и очень устала, ночь прошла почти без сна. Конечно, сказывался долгий перелет и большая разница во времени. Когда девочка ложилась в кровать, в Москве начиналось утро.

Понятно, что уже завтра молодой организм вполне освоится. Но это завтра.

А сегодня, прислушиваясь к тишине старинного зажиточного бруклинского квартала, Ульяна, как ни старалась, даже представить себе не могла, что ждет её впереди. Завтра, послезавтра и во все последующие дни…

Глава 3. Гулять!

– Только на Манхэттен! – едва Ульяна открыла дверь и высунула нос из своей комнаты, раздался громкий голос бабушки. – Только Дом Имперского Штата! И никаких «сначала Бруклин»! Что тут у нас хорошего? Они должны первым делом увидеть всю мощь и красоту города – а это возможно только с Манхэттена! С высоты! С высоты птичьего полета!

– Бабушка, когда ты там птиц видела? – вслед за голосом Эсфири Абрамовны послышался голос Ребекки.

– Это образ, образ! Фигура речи! Птицы летают высоко, видят далеко. Ты что, не помнишь, какой прекрасный вид открывается со смотровой площадки? Наша страна, наш город, наша гордость! Вот что надо показать в первую очередь.

– Хорошо, бабушка, конечно, сразу туда… – покладисто бормотала Ребекка. – А потом куда?

– Я предложил бы… – еле слышно донесся голос Вашингтоши, благодушного папы Ребекки.

Ульяна хихикнула и закрыла дверь. Она поняла – все давно проснулись, собрались внизу в гостиной и обсуждают планы на день. Конечно, Ульяна руками и ногами была за прогулку! Разумеется, сначала Манхэттен, чтобы первым делом посетить Эмпайр-стейт-билдинг[3 - Эмпайр-стейт-билдинг (Empire State Building) – небоскреб с двумя смотровыми площадками, открытыми для посетителей, офисное здание в Нью-Йорке. Дословно название можно перевести как «Дом Имперского Штата». Имперским Штатом американцы называют сам Нью-Йорк – мировой центр культурной и экономической жизни.], на высоте которого каждый американец может с гордостью почувствовать себя повелителем мира. Бабушка рулит! Хотя, наверняка каждый турист, оказавшийся в Нью-Йорке, первым делом лезет на всем известную башню.

Ну и правильно! И мы туда же!

Ульяна вытряхнула из чемодана свои немногочисленные вещи, быстро подобрала подходящую одежду, разложила её на кресле и бодро побежала умываться.

Когда она оделась и вышла из комнаты, в доме было тихо. Все уже стояли на улице у крыльца. И сражались. Бабушка Эсфирь запрещала вызывать такси. Ей хотелось самой довезти семью до главных достопримечательностей. Как ни увещевала Ребекка, что на такси будет быстрее и спокойнее, бабушка не соглашалась. Это была её идея – а потому никаких компромиссов! Она усадила в свою машину сынишку Вашингтошу с супругой и Ульянку. Единственная бабушкина уступка заключалась в том, что Ребекка с Кеном должны были ехать на метро – демократично и быстро.

Наконец машина тронулась с места. Бабушка рулила уверенно, то и дело о чем-то рассказывала и въезжала в каждую выбоину на дороге, которые начинались сразу за Бруклинским мостом.

– Не успевают чинить, движение не останавливается ни днем, ни ночью, – вздыхала она вместо того, чтобы чихвостить власти.

Так как была суббота, парковочное место бабушка искала долго. Она возила семейку кругами, огибая кварталы, ругаясь и нарезая круги. И только вдоволь накрутившись среди корейских ресторанов, закусочных и пирожковых, наконец, отыскала свободное местечко для машины. Устала, расфыркалась, так что к очереди на знаменитую башню её вели под руки.

Ребекка и Ульянкин папа давно были на месте, даже заняли очередь. У них оказался целый пакет еды – печенья, орешки, газировка. Они были веселыми и беззаботными. Бабушка хлебнула газировки, успокоилась и, раскатисто захохотав, пошутила про субботний отдых и поток провинциалов, в очереди с которыми она сейчас стоит.

Очередь двигалась медленно, заворачивалась улиткой вдоль натянутых между столбиками лееров. Через час с небольшим дружная компания наконец попала внутрь здания, но до лифтов было ещё далеко. Вашингтон Тыквер, оглядываясь, улыбался. Бабушка Эсфирь торжественно рассказала, что её сын, будучи студентом и молодым отцом, несколько раз участвовал в ежегодном забеге по лестницам башни. Да-да, есть такой забег – с первого по восемьдесят шестой этаж на время мчатся бегуны: соревнуются, кто домчит быстрее, кто побьет предыдущий рекорд. Вашингтоша приходил в числе первых пятидесяти человек, а его лучший результат – попадание в первую десятку! Так что семье Тыкверов Дом Имперского штата ну просто как дом родной!

Тянулись минуты – в это время можно было бродить по улицам, изучая город. Второй час, третий… Ульянка скучала, но улыбалась довольным Тыкверам. Лифт, второй лифт. Тесно, люди, много, близко, просто вплотную…

Но на смотровой площадке, когда восемьдесят с лишним этажей остались внизу, Ульяна забыла о мучительном ожидании. Вот это да! Перед ней возникла потрясающая картина! Какая могучая даль! Торжество человеческой мысли, смекалки, бесстрашия и компромиссов! И такие высотные дома, и сякие. На маленьких квадратиках земли умещаются здания, которые этаж за этажом поднимаются в небо – и уступами, и крендельками, и пирамидкой…

Блестит на солнце, посылая прямо в глаза жесткие лучи, стекло окон и целых стен, бликуют погашенные на день мириады рекламных фонариков. Они не складываются в фигуры и надписи, а лишь напоминают о себе блеском.

Ульянка наслаждалась. Она обошла по кругу зарешеченную площадку восемьдесят шестого этажа. Бесстрашно толкалась и извинялась, делая реверансы туристам, старалась не мешать тем, кто фотографируется, два раза даже щелкнула чужим фотоаппаратом, чтобы заснять одну парочку. Вот это город, вот это сила и мощь человека! Ульянка и папа уважали труд и талант, и здесь, в Нью-Йорке куда ни глянь его было в избытке.

К Нью-Йорку, такому могучему и величественному, хотелось прижаться – да-да, отсюда, с высоты башни Ульяне хотелось, чтобы весь Нью-Йорк был с ней.

На высоте ветер оказался ледяным, он просто рвал кожу с лица, растрепал Ульянке волосы и унес пушистую резинку с гномиком.

Ульяна бросала монеты в прорезь и водила окуляром смешного телескопа, рассматривая дома и улицы. Иногда даже удавалось разглядеть, что едят проходящие по улице люди, рекламу, надписи.

Вот телескоп наведен на воду – как её много! Папа хотел посмотреть на реку Гудзон, припал к глазку. А когда его сменила Ульяна, она увидела… лес.

– Это штат Нью-Джерси, на том берегу! – объяснила Ребекка. – Мы съездим туда. Там отличные магазины.

Лес казался таким другим, таким странным. Ульяна привыкла к милым паркам, ухоженным полям, трогательным старинным мельницам Европы. В лес, просто в лес не хотелось. Ульяна не боялась заблудиться в каменных джунглях. Город есть город – будь он азиатский, африканский или такая вот громада вроде Нью-Йорка. Язык города был ей приятен и понятен. А все дикое и неизведанное… Да такого в Америке не будет!