Задумчивые рассказы и сказки

Ажурные балкончики, увитые плющом и виноградной лозой, черепичные крыши с ангелочками, крылечки с перилами такими радушно открытыми, будто птицы крылья свои распахнули в полете.

Жить бы в таком городе да жить. Но жители того городка, несмотря на красоту, окружающую их, не умели радоваться. Радость ушла из их сердец.

Отчего так случилось, не помнил никто, но все же радость не наполняла дивные дома чудесного города и печальные сердца жителей.

Но в один из дней с гор дальних спустился к ним пастух, увидев, что городок погружен в печаль. Удивился он такому, да и спросил у первого встречного, почему грустны лица жителей.

Ничего не смог ему ответить прохожий. Он и сам грустил. А причины грусти своей не знал.

Пастух распродал на рынке сыр да масло, а на закате сел на главной площади города, достал свою свирель и заиграл на ней.

Вечерние солнечные лучи, подхватив мелодию, затанцевали на балкончиках домов, заискрились в фонтанах, все цветы города направили свои красивые цветущие и благоухающие головы к площади. Настолько была приятна музыка вечера, что ничто и никто не смог остаться равнодушным. Всё и все направили свои сердца к солнцу и к удивительной мелодии.

Пастух, убрав свирель, запел. Голос его нежный, но слышный во всех частях городка, выманил красотой звучания всех жителей из домов.

Жители, удивленно переговариваясь, шли к солнечным лучам, их тянул звук и искрящийся свет, исходящий от главной площади и от солнца.

Не понимая еще причины, почему им стало так легко на душе, почему им хочется улыбаться друг другу, они все шли и шли. По пути они брали друг друга за руки, и от этого прикосновения становилось им еще легче и еще радостнее.

Когда собрались все жители на главной площади, оказалось, что все они крепко держат друг друга за руки. Сплелись их руки тесно, образовался на площади огромный хоровод. Подняв руки вверх, жители подхватили мелодию песни пастуха. Хотя слова песни той им не были понятны, они были так радостны, что кто тише, кто громче подпевали пастуху. И слилась их песнь воедино. Зазвучали сердца их свирелью горною.

С тех пор люди в том дивном городе с ажурными балконами, увитыми виноградной лозой, живут радостно. Утро каждого дня они встречают с песней. Песня сопровождает их в нелегком труде, в горе и в радости. С песней они провожают день.

И помнят они крепко, что печаль может вновь поселиться в их сердцах, если они забудут песню радости, песню сердца. И звучит эта песня всегда на радость жителям, помогая увидеть прекрасное во всем, чего бы их взгляд ни коснулся.

Справедливость

Было это давно.

Поздно вечером я возвращался от давнего своего друга. На ступенях лестничного пролета, между последним этажом, на котором располагалась единственная квартира, в которой я жил, и чердаком, сидел, безудержно рыдая, мальчишка лет семнадцати.

Света на этаже не было. Лампочка в очередной раз перегорела.

Паренек, заслышав шаги, хоть и легко я хожу, попытался сдержать рыдания, но всхлипы то и дело прорывались.

Я понял, что он не хотел, чтобы его видел кто-то в таком состоянии. Поэтому, засвистев незатейливую песенку, я загремел ключами и открыл дверь в квартиру.

Свет из прихожей вырвался на лестницу, осветив парня. Взгляды наши встретились.

Мальчишка то ли почувствовал во мне близкое и родное, то ли от боли терзающей его, бросился ко мне. Я, раскрыв объятия, подхватил его.

Едва он коснулся меня, как силы и сознание покинули его. Он был легок, как пушинка. Я занес его в квартиру, и, усадив в комнате в глубокое, пухлое кресло, поставил чайник, догадываясь, что чай вскоре будет лучшим лекарством.

Вернувшись в комнату, я увидел, что мальчишка зябко ежится и укрыл его теплым шерстяным пледом. Чайник и чашки принес с кухни и поставил на столик.

Уселся рядом в соседнем кресле, думая, что ему, возможно, в первый раз в жизни пришлось столкнуться лицом к лицу с болью. А боль такого рода неминуемо настигает всех нас рано или поздно.

Вздрогнули веки у моего гостя, лицо стало сплошной гримасой боли, он открыл глаза, очнувшись от забытья. Вскочил, запутался ногами в огромном пледе и буквально упал мне на колени.

И опять раздались душераздирающие стоны, слезы не переставая сочились из красных, воспаленных глаз.

Я прижимал его к себе, как ребенка, качал его, гладил по вихрастой светловолосой голове. Он забывался, засыпал, потом все повторялось. Так почти всю ночь мы и просидели, словно мать и дитя.

Под утро он, убаюканный объятиями и теплом, открыл свои глаза, и, убедившись в реальности происходящего, попытался соскочить с моих коленей.

Ловко сделать у него это не получилось. Но когда он все же принял вертикальное положение, попытался высказать мне слова благодарности и извинений за всё, но выходило у него это сбивчиво.

Я остановил его:

– Не стоит благодарности, всё в пределах нормы, ты поступил бы в такой ситуации так же. Давай, раз уж судьба свела нас с тобой воедино, хотя бы познакомимся, и, протянув руку, назвал себя: – Иван Ильич.

Парнишка, вытянув худенькую ладонь, сказал, что его зовут Алексей, но можно просто Лешка.

Показав Лешке ванную, я сказал, что буду ждать его на кухне. Лешка вышел быстро, посвежевший, но все еще печальный.

Я же, как ни в чем ни бывало, разливал чай, доставал масло, сыр, готовил бутерброды.

Вдвоем мы быстро управились с едой. И, вернулись в комнату.

Я понимал, что Лешка, хоть и не подает вида и не говорит о случившемся, но оно по-прежнему не дает ему покоя. А он, спросив разрешения посмотреть книги в огромной библиотеке, направился к шкафу.

Доставая и листая некоторые книги, он немного погодя обернулся ко мне и спросил:

– Почему? Ну, скажите мне, почему жизнь так несправедлива? За что людям даются такие муки? Почему, если у человека открытое и доверчивое сердце, то именно по нему он получает больнее всего? Что заставляет людей делать больно даже близким? Почему, делая больно, они не чувствуют, что наносят смертельные удары? Что это? Справедливо ли это? И есть ли она, эта самая справедливость?

Он продолжал: – Вот вы, Иван Ильич, вы прожили долгую жизнь, вы-то наверняка знаете, как найти справедливость, если, конечно, она есть?

И Лешка начал перечислять все несправедливости, какие ему встречались в жизни. Начиная от несправедливых оценок в школе, неверности друзей, предательства любимой девушки, отстраненного внимания родителей. Сюда же он отнес и несправедливости всего мира. Он не мог понять, почему же миллионы тонн продуктов утилизируются, в то время как множество жителей планеты голодают, почему страдают безвинные, почему дети несправедливы по отношению к родителям, и наоборот. Его почему, начавшись с несправедливостей личного характера коснулись несправедливости мировой.

Рассказал я Лешке, что всё в мире подчинено Закону. Который нерушим, он один, и действие его распространяется на всех одинаково. Он не учитывает общественных положений, рангов и званий. Ему безразличны расовая и национальная принадлежность. Он не различает вероисповеданий каких бы то не было. Перед Законом этим все равны.

Но для того, чтобы понять этот закон и принцип его действия, необходимо знать, что все мы братья по духу. Что изначально мы духовные существа, которые со временем приобрели одежды тел человеческих.

Что сделаны мы все для счастья и процветания и не только своей семьи, но и Родины, Отечества, Земли, всего Мира, который включает в себя все планеты, все Галактики, весь зримый и незримый Мир.

Основа наша – дух, а не тело. Но так как зарождение материи – процесс довольно долгий, это не просто года или тысячелетия, то память стерла у многих эту информацию, сохранив её в давних свитках древних мудрецов.

Так вот, отсутствие этой памяти у людей настолько испортило им жизнь, что они как младенцы носятся со своими печалями и страданиями. И понять не могут, почему так все есть.

А ведь на самом деле дух, «обрастая» телами более плотной материи, «закостенел» в этих оболочках так, что не может оттуда выбраться, чтобы заявить о себе. Человек же забыл Родину своей внутренней сути, он вообще забыл, что у него есть эта суть.

Но слава мудрецам и их знаниям, дошедших до нас. Благодаря этим знаниям и сейчас есть провидцы духа, то есть внутреннего содержания человека.

Но провидцы видят истинную сущность, то есть Свет, исходящий от духа. Видел ты, наверное, иконы, нимбы над головами святых людей, это и есть тот самый внутренний Свет, который видится людям. Дух их обладает такой несокрушимой силой, что его видно даже через толщу грубого материального тела человека.

Другие же люди могут видеть, чувствуют свет этот. Он видится им сиянием, но другим это сияние не видно никогда, потому что они настолько закрыты в материи тела, что их внутренний взор будто слеп. А раз человек слеп, то он и не верит, и не может поверить в реальность духа. В реальность свечения радости духа, любви духа. Но, поверь мне, что все это зрение доступно любому человеку, любому. Каждому, кто стремится узнать истинный Закон, перед которым все равны, открывается его истинная жизнь. А не жизнь плотного тела.

С исчезновением тела, со смертью, как это называют люди, дух не исчезает, он не исчезает никогда, до скончания веков он жив, он мыслит, он сознает.