Пишем ужасы. Роман

– И меня понеси! – развеселилась Полина. Роман понес, приговаривая: а ты, сестреныш, у нас толстеныш, полновесная, как налитое яблоко.

– Так свежо и так душисто, так румяно-золотисто, – нараспев задекламировала Полина, болтая красными лаковыми балетками, – будто медом налилось, видны семечки насквозь!

Болотце было крохотное. Болотинка. Тропа снова нырнула в лес. Виктор опустил Катю на землю, все еще приобнимая, и вдруг совсем рядом затрещало, загремело, взорвалось. Черный дракон, огромный василиск ломился среди ветвей. Девочки завизжали. Мальчики оттолкнули их себе за спину, заслонив от внезапной опасности. Но черный и огромный исчез.

– Глухарь! – крикнул Виктор и засмеялся. – А казалось, целый зубр.

– Птица? – не верила Полина, все еще дрожа. – С таким громом? Глухарь – это же вроде куры?

– Самый крупный представитель отряда куриных, – как на экзамене, отчитался Виктор. – Наш древний пернатый брат. Современник ледников и мамонтов. Наиболее крупные экземпляры достигают размеров…

– …динозаврика. Вам что, и зоологию преподают? Фу, напугал.

– Зато приключение. Ты же диких птиц никогда не видела.

– Видела. В зоопарке. Точно! Вспомнила! Твой пернатый брат вроде черного индюка, только клюв острый. Слууушайте! А может, это глухарь деревья царапал? Или дятел…

Роман призвал отметить историческую встречу с настоящим лесным обитателем. Забрал у Виктора фотоаппарат и начал распоряжаться. Руки поднять, как при игре в ручеек, а Полине присесть в воротцах. Теперь руки ладонь к ладони. Теперь крест-накрест. Пальцы переплести. Великолепненько! И свет удивительный. Кате с Полиной стать носочки к носочкам, схватиться за руки и откинуться, как будто кружитесь. А ну-ка в самом деле повертитесь.

Завертелись так, что болотце замелькало калейдоскопом, а венок у Полины свалился. Но она тотчас опять его надела. Отдышавшись, пошли дальше, выбирая, где бы отдохнуть. Ноги уже ныли-гудели, но приятно.

В ласковой тени увидели плоский седой валун и поваленное бревно. Удобно устроились. Виктор достал губную гармонику. Вспорхнуло присвистывающее «ми». Полилось что-то жалобное, медленное, колыбельное. «Наша перепелка старенькая стала, – тонко, вполголоса пропела Полина. – Наша перепелка ножку поломала. Ты ж моя, ты ж моя, перепелочка». И вдруг, словно в ответ, какая-то перепелочка запищала и забренькала. Виктор оборвал мелодию и попробовал повторить за птицей. Кажется, получалось похоже, но лесной голосок больше не отзывался. И тогда гармоника дунула, всхрапнула и завела что-то резкое и напористое. «Смело, товарищи, в нооОООгу, – подхватил Роман, – мы никогда не пойдееОООм!» Полина вскочила и затопала на месте, размахивая руками. Она маршировала карикатурно и грубо, но очень выразительно. Роман протянул Кате мыльницу: снимай!

Полина ловко, мелко подпрыгнула, сменяя движение, и закричала: «Давай марш Преображенского полка!» Завизжал си-бемоль, и начался очень знакомый и знаменитый марш, о котором, выходит, только Катя не знала, что это марш Преображенского полка. А Роман даже слова знал и подпевал про великие победы под водительством Петра, о которых пели деды, гром гремел: виват, ура!

Полина маршировала-танцевала, то взлетая в воздух с коленом у подбородка, то вскидывая вытянутую ногу выше плеч, и вдруг словно выросла с гордо поднятой головой, изображая императора Петра. Засмеялась, притопнула и полуприсела в поклоне, растопырив пышные красные штанишки, как юбку: «Вот так-то! Представление окончено. Давайте фотки посмотрим».

– Как ты хорошо танцуешь! – сразу похвалила Катя.

– Профессионально, – объявила Полина. – Еще бы! С пяти лет в эстрадном ансамбле. Хотя в одиннадцатом классе придется уйти. Времени не будет. Жалко.

Девочки сели на седой валун, Роман с Виктором рядом на траву. Полина завладела фотоаппаратом, и начала перелистывать кадры, откровенно собой любуясь.

– Сейчас увидим, прекрасные дамы, кто из вас красивее! – поджигательски бросил Виктор.

Поджигательство совершенно напрасное. Кате нечего было с Полиной делить. Наоборот, были серьезные причины с ней подружиться, раз она братьям близкая родственница, «сестреныш из Питера».

– Полина гораздо красивее, – спокойно признала Катя, и получилось очень удачно: Виктор глянул быстро-удивленно. – Настоящая снегурочка.

– Серые глаза, русая коса, – подтвердил Роман.

– Голубые! – потребовала уточнений Полина, надув губы и сморщив нос.

– Если в серых глазах нет желтизны, – насмешливо сказал Виктор, – их называют синими. Чтобы подлизаться к обладательнице глаз. А если с желтизной, тогда зелеными. Из тех же соображений.

Катя скромно промолчала. На фотографиях она вышла преотлично: ярко и пикантно. Короткие темные завитки с разноцветными прядками, кошачий макияж, янтарно-зеленые глаза. Хотя Виктор намекнул, что всего лишь серые с желтым. Вдвоем они тоже получились замечательно. Только на одной фотографии их головы и скрещенные руки исчезли в каких-то симметричных малиновых кругах. На увеличенном кадре круги оказались красно-сине-фиолетовыми. Какие-то ложные солнца.

Но больше всего было Полины. И русская красавица в венке, и толстенький зайчонок с перекошенной от кислого ореха мордочкой. Она смеялась и требовала восхищения.

– Подожди-ка, верни назад, – попросил Виктор. Опять появились ложные солнца, потом переплетенные пальцы, потом ладонь к ладони и почти что щека к щеке. Виктор взял мыльницу и начал увеличивать и двигать фрагменты. Долго и почему-то нахмурившись.

– Что там? – непоседливо спросила Полина, которая хотела любоваться собой.

– Ничего не понимаю. Это же левая рука.

Посмотрели по очереди.

– Ну, левая, и что? – капризничала Полина. – А хоть бы и правая…

Катя тоже ничего не понимала, но братья сильно и как-то встревожено изумлялись.

– Как это может быть? – сказали хором.

– Что? Где?

Они опять одинаковым жестом выбросили вперед левую руку со сжатым кулаком и черным перехватом шнурка и браслета. И тогда Катя увидела: на фотографии браслета не было. Полина разглядела последней и рассердилась:

– Не морочь голову. Снял, надел, а теперь выдумываешь.

– Я бы нарочно тебе голову поморочил. Только эту штуку трудно и долго снимать. Каждый узелок надо поддеть вязальным крючком. А крючок остался на подоконнике. Или на полке.

Полина схватила его за руку, попробовала вывернуть браслет. Нет, сидел туго. Начала ногтями дергать один за другим пять узелков: развязать их, наверное, удалось бы, но дело было и правда долгое.

– То есть ты хочешь сказать, что эта штука была на тебе, но не отразилась? Не отпечаталась? Глупости. Не может быть.

– Значит, может, а отчего и почему – другой вопрос.

– Кать, попробуй ты. Он прикалывается. Так не бывает. Это вампиры в ужастиках не отпечатываются на фотографиях и не отражаются в зеркалах. Он нам ужастик сочиняет.

Катя тоже попыталась снять браслет, но пальцы как-то сами собой соскальзывали с плетеной кожи на живую. В браслет был вделан гладкий черный камешек, который вдруг при повороте руки просиял глубоким, мистическим синим светом. Нет, не показалось. Тревожно рассматривали вместе и по очереди. Камень действительно загорался таинственной, мерцающей, темной синевой.

– Ну и что это такое? – нервничала Полина. – Ты же знаешь, что это за камень, ты же его купил!

Виктор как-то растерянно начал объяснять:

– Браслет – да, купил. Через Интернет. Но в нем была другая вставка. Костяная, белая. А камень нашел и сам вставил.

– Где нашел?

– У тебя в Петербурге. Недалеко от аптеки Пеля. Там в переулке чинили не то снимали мостовую. И валялся расколотый булыжник. Я подобрал осколок и отдал отполировать.

– Так. А я где была?

– Дома. Десятый сон смотрела. Я из клуба шел.

– Так вот? А Роман где был?

– Провожал Маринку.