Дети вселенной
Уходя, он чувствовал себя повелителем сердец. Она чувствовала себя невероятно привлекательной и лёгкой. Волны позитива изливались из них, окуная в себя всех встречавшихся им после и рискующих стать их очередной добычей пешеходов. Они как-бы подпитывались друг другом и были друг другу взаимонужны.
Ещё один ежедневный посетитель магазина, умело и незаметно превращаемого Инессой в дом свиданий (или просто в персональный бордель), был Виталий. Внешне он крайне выгодно отличался от всего остального контингента её поклонников и даже был красавцем по обоюдному мнению всего женского коллектива магазина, у которого мнения крайне редко в чём-либо совпадали. И Ина даже несколько раз искренне засматривалась на него, но всегда одёргивала себя, не позволяя себе опускаться до подобных тёплых и расслабляющих эмоций. Не в её положении можно было допускать подобные слабости.
Виталя, как ей нравилось его про себя называть, долго не решался к ней подойти, всё ходил кругами, не в силах родить что-нибудь внятное, наблюдая за ней издалека и, как ему казалось, незаметно, но так долго, что даже Инессе уже успела надоесть его такая аномальная ненавязчивость и совершенно не распространённая и абсолютно не популярная в селе тактичность. Иночка никак не могла понять, что с ним не так. То, что с ней, определённо, «всё – так» она не сомневалась. И, естественно, причина, сдерживающая его, была явно в нём самом. Она перебрала все возможные приходившие на ум варианты – от многодетного семьянина до проблем с головой и остановилась всё-таки на последнем варианте, умозаключив, что многодетность ни в коем случае не является признаком нерешительности, а как раз – наоборот, хотя и шизики тоже тактом не особо отличаются. В общем, была в нём какая-то загадка, разгадать которую Ине самостоятельно не представлялось возможным.
Но Инесса промахнулась во всех своих предполагаемых версиях. Как пришлось ей самой, в конце концов, выяснить из проверенных источников – он просто был человеком верующим и уже даже дошедшим до стадии понимания важности ответственного отношения к взаимодействию полов, но пока не дошедшим до уверенности – нужна ли ему вообще такая обуза в жизни в виде Иночки или лучше оставить всё так, как есть. Виталий просто пока не мог определиться сам и временно напускал туман на своё отношение к ней.
Его обозначившаяся религиозность не пользовалась популярностью в обществе, не добавляла ему симпатичности и резко снизила градус Ининого им увлечения, поставив его в ряд со всеми остальными посетителями магазина. Но в целом, эта информация нисколько не помешала ей впоследствии принять его в круг любителей её, как не могла помешать ей в этом практически любая о них информация.
И когда, наконец, Виталя решился познакомиться с ней, то сделал это под видом проповеди, но сильно не напирал, вполне осознавая не особую её заинтересованность в этом вопросе и завуалированно имея в виду истинные мотивы знакомства с ней. Просто такой повод для знакомства помогал ему чувствовать себя уверенней.
Крайне постепенно и плавно к проповедям Виталя начал примешивать пуританский флирт. Но и тут он всегда опасливо держал себя в рамках и не позволял себе опуститься до пошлостей времён бурной молодости, в которые скатиться было весьма легко и которые и вспоминать-то теперь было стыдно (но, увы, – приятно). Эти эффективные пошлости раньше однозначно приводили его в пьяную постель с дамой любого уровня сложности. Но, как небольшой сопутствующий отрицательный момент, через короткое время, – и к рыданиям всех этих бросаемых им барышень, который раньше он воспринимал просто, как побочный эффект любых отношений. Но это было раньше и возврата к этому всему очаровательному безобразию он больше не планировал.
В особо сложные моменты, в которые он особенно рисковал провалиться в бездну прошлого, Виталя резко зажмуривал и разжмуривал глаза, чтобы засасывающее видение рассеялось, как ад, шагнув в который, вернуться назад было бы уже нереально. Это время прошло и не должно было возвращаться ни при каких обстоятельствах и ни под каким, даже самым благовидным, предлогом. Поэтому Виталя при встречах успокаивал Иночку своими заверениями, что, как истинно верующий человек, до свадьбы в плане секса он – ни-ни. Но и свадьбу не предлагал. Да и свиданий, впрочем, тоже не предлагал. Объяснял он это всё, как бы извиняясь, а ей нравилось в нём больше всего именно это «ни-ни», как и во всех мужчинах, которых можно было использовать, не переживая о взаиморасчётах.
Первая реакция на это, так называемое, отречение от неё, у Ины была относительно спокойной. Тем не менее, спустя некоторое время, любопытство взяло верх и потребовало подробностей.
– Но хотя-бы просто для здоровья секс же возможен? – нескромно допытывалась она у впавшего в видимость скромности Виталия, как бы поменявшись с ним повседневными ролями.
И он, сдвинув брови, чтобы внезапно не заржать, отвечал вполне серьёзным тоном:
– Насколько я знаю, кто занимается сексом «для здоровья», – потом долго лечится. Мне рассказывали. По-знакомству, – на всякий случай уточнил он, чтобы не быть уличённым в чём-нибудь подобном самому, хотя явно был экспертом по таким делам. Короче, скромник он был ещё тот, хотя и с принципами.
Шутка была засчитана и Виталя был «зачислен» в круг Инессиных употребляемых-когда-нужно мужчин.
И он, почувствовав её к себе благорасположенность и на правах новоявленного друга, тут же воспользовался моментом для своей религиозно-просветительской деятельности:
– Мы так и будем всю жизнь утверждать, что главное – это здоровье и в итоге все умрём. Но, как общеизвестно, здоровья нам хватит на всю жизнь и об этом вообще не стоит беспокоиться. И стоит всё-таки задуматься, что главное – это не здоровье, а то, для чего оно даётся. Что-то большее…
Но Инесса, на этот его внезапный выпад, так откровенно и активно сморщила нос, что Виталий даже и не стал довершать начатую-было им главную в жизни мысль. На том и распрощались.
Многоликий персонаж
И вот, таким образом, жизнь у Ины, как и у большинства среднестатистических граждан, переживших благополучно бурную и беспокойную молодость и оставив её с облегчением позади, проходила монотонно, однообразно, неохотно, как из-под палки. Каждый вроде бы новый день начинался до безобразия одинаково.
В Инины ежеутренние планы входила бодрящая зарядка, оздоравливающий контрастный душ, вкусный и полезный завтрак. Но всё это всегда оставалось только в планах. В реальности же каждое утро вдруг выяснялось, что что-то мешает их осуществлению: то нехватка времени, то недостаток сил, то лень, а то и просто – отсутствие достаточной причины всем этим заниматься. Ради чего себя мучить? Да и вообще – «если можно что-то не делать, то не нужно это и делать» – ободряла она себя опытно выработанным девизом и так, успокаивая себя, снимала с себя тем самым ответственность за происходящее или не происходящее с ней.
Теоретически утро могло приносить радость – как любят авторитетно заявлять разнообразные экранные персонажи, которым нет повода не верить. Хотя и верить им тоже нет никакого повода. Ина и сама лично это от кого-то неоднократно слышала. Но ей почему-то утро несло один негатив. И она подозревала, что на неё, скорее всего, навели порчу недоброжелатели из обхамлённых ею покупателей. Ну не себя же ей было в этом негативе подозревать.
И её утро оставалось мучительным. Будильник одинаково звенел своим стеклянно – металлическим звоном каждый раз вообще не вовремя. Она одинаково недовольно открывала глаза, неохотно вставала и обречённо шла на работу, как на каторгу, только с меньшим энтузиазмом. Кандалы звенели, продолжая звон будильника, передавая эстафету звону в голове, оповещающему об уже пересечённом ею пределе возраста без болезней. Радости не предвещало ничего, хотя она почему-то надеялась, что вот-вот произойдёт чудо и понесёт её по своим чудесным дорогам, а она будет только успевать удивляться и изъявлять восторги, а заодно, по доброте душевной, так и быть – осчастливит всех окружающих. А пока окружающих она в основном ненавидела и, по её мнению, совершенно справедливо и логично. Да и откуда этой радости было взяться, когда никаких предпосылок в ней самой к этому не было?
И вот, каждое утро, прежде чем начать новый день, ею назначался «сегодняшний враг», который назойливо будет крутиться в голове до вечера, эпизодически уступая место каким-то попутным мелким вредным персонажам. Выбор врага у неё был обширнейший, недовольство на всё подряд было накоплено заранее и на все случаи. Список врагов включал в себя как определённых людей, так и предстоящие дела – в ход шло всё. И она начинала питаться этой злостью ещё даже не успев открыть глаза и к моменту их открытия была сыта ею, отменяя завтрак. Зарядка физическая заменялась зарядкой ущербно – умственной, а бодрости ей придавал девиз: «да идите вы все…». Душ тоже отменялся за ненадобностью из-за неспособности отмыть её от такого рода грязи. Так же и вечером – вместо успокоительного, у неё имелась мысль: «Что поделать – вот такой я человек. Обычный и предсказуемый». И она была права – такого рода повсеместно распространённые персонажи ежедневно окружают нас со всех сторон, а часто даже живут в нас самих.
Это только во времена, описываемые в классической литературе, можно было встретить утончённые натуры. В наш запредельно ускоряющийся век утончённые натуры исчезли. Может быть, они предусмотрительно попрятались от выплывших на поверхность разного рода хамов, всегда бегущих к целям, сбивающих всех на своём пути и не имеющих времени на сентименты. Всё грубо и откровенно. Согласно с этим всеобщим законом, так же и нежные женские натуры, судя по всему, трансформировались под современные реалии и обстоятельства, опасаясь как-бы их не попереломали современные беспринципные «принцы». Иначе было бы невозможно сохраниться. Время сентиментов прошло, уступив место времени цинизма.
Итак, Ина не была хрупка. Но она была основательно утомлена, пытаясь запрыгнуть в последний вагон из года в год перманентно убегающего поезда счастливой личной жизни, где отбор был строгим и безжалостным. Нет, она, безусловно, пользовалась спросом, но, по её мнению, обращающие на неё внимание мужчины характеризовались фразой: «не до такой же степени мне одиноко и тяжело».
А теперь охарактеризуем по порядку её. Хотя этот порядок трудно соблюсти при описании такого колоритного персонажа – так много разнородной информации он в себе заключает и выдаёт.
Человеком она была не однозначным, постоянно метавшимся между добром и злом – её привлекало и то, и другое и она никак не могла определиться окончательно – куда ей примкнуть. Она была натурой вместительной и в ней легко могли ужиться несколько персонажей, но анализировать их всех её просто не хватало. И поэтому в разных ситуациях она выбирала тот из них, который на данный момент был наиболее удобен, как будто не одна личность жила в ней. А, может, это так и было. Как сказал классик:
Ах, две души
живут в больной душе моей,
Друг другу чуждые, —
и жаждут разделения!
Только в душе Инессы проживающих душ было гораздо больше и не разделения жаждали они, а скорее консолидации сил для её самоуничтожения. Но она об этом не подозревала и продолжала все их носить в себе.
Например, одна из них, вполне реальная и не очень симпатичная ей самой, всё время одёргивала её, находила в себе всяческие недостатки, читала морали, мешала спокойно жить и не давала расслабиться. Поэтому она безжалостно подавлялась Инессой, пока практически окончательно не замолчала и не затаилась до неопределённого момента. И только время от времени она слегка проблёскивала сквозь другие стороны Ининой души. Иногда Ина вспоминала об этой своей натуре и с удивлением думала: «Неужели это сделала я? Смешно…». А изредка эта натура даже ярко проявляла себя, заставляя её откровенно недоумевать: «Что бы это могло значить и зачем мне эти устарелые сентименты?»
Другая её личность заключала в себе все «плюсы» и привлекательность, когда-либо сфотографированного ею всего спектра экранных моделей, очаровательных и свободных, но почему-то к тому же обладающих в её представлении, а скорее наделённых ей самой, необыкновенными и даже выдающимися интеллектуальными способностями. Эта вторая особа, плотно ассоциировавшаяся у неё с собой, существовала исключительно в её голове, была ею очень любима, но тщательно скрываема по причине невозможности реализовать её во вне без риска быть логично раскритикованной всеми окружающими её более адекватными «доброжелателями». Ей нравилось носить в себе этот образ, поэтому расставаться с ним она не желала. И, оставаясь наедине с собой, Ина позволяла ему достигать крайней степени своего выражения и проживать чрезвычайно интересную придуманную жизнь: путешествовать по модным никогда не посещённым ею самой местам, тратить себя на каких-то гипертрофированных тусовках, крутить романы со всевозможными известными персонажами (по настроению), пускаясь во все тонкости разврата, короче, не брезговать ничем. Этой её составляющей было позволено всё и, согласно фантазиям, у неё не было ни стыда, ни совести. Она ни в чём себе не отказывала, потому что никто не смог бы её осудить или, тем более, остановить. Были и другие мелкие и не очень персонажи, разнохарактерные и туманные, проживавшие в ней и периодически дававшие о себе знать.
Ине и самой был не до конца понятен процент реальности каждой этой личности и какая из них более настоящая; или ненастоящие – все; или она – просто их смесь. Учитывая неопределённость героини в этом сложном вопросе и по какой-то странной иронии, даже некоторые покупатели, ошибаясь, иногда обращались к ней разными именами, хотя знали её сто лет. Но она ни с кем не спорила по этому поводу, чтобы на всякий случай не испортить ни с кем отношения, одинаково реагируя на все варианты.
Вера
Периодически Инесса давала отдых и своему неуёмному темпераменту, и заодно своим разносортным поклонникам, разогнав их, и направлялась с работы домой в непривычном и сосредоточенном одиночестве, которое, впрочем, длилось недолго, иначе это не была бы Инесса, впадавшая в панику от длительного нахождения наедине с пустотой своего не слишком глубокого внутреннего мира.
Из магазина, находившегося в западной части села, она шла на восток, по направлению к своему дому. В это же время навстречу ей шла с работы домой её подруга Вера, работавшая в магазине, находившемся в восточной части села. Они неизбежно встречались и в месте их стыковки стихийно образовывался пункт сбора и переработки сплетен. Два источника актуальной сельской информации выплёскивали друг на друга изобилие фактов, требующих по их убеждению непременной полемики таких сведущих в жизненных вопросах и авторитетных в своих глазах особ. Время останавливалось специально для них. Необходимо было обсудить огромную тучу народа и каждому выдать рецензию. Хотя каждый, попавший когда-либо в поле зрения беспринципных подруг, уже имел не по одному клейму с оценкой своих качеств, естественно, не вмещавшихся в стереотипы идеальных в своих суждениях дам. А некоторые особо неугомонные, по версии Ины и Веры, персонажи были просто увешаны этими, хорошо что невидимыми, оценочными бирками, как новогодние ёлки игрушками, что, однако, не останавливало потока, продолжавшегося литься на них.
В селе каждый должен был быть иднтифицирован. У подруг для населения был стандартный набор шаблонов разных типов личности, которые они щедро и раздавали. Если какой-нибудь персонаж упрямо не подходил ни под один шаблон, то это ни в коем случае не означало, что у подруг был скудный кругозор. Это почему-то означало, что идентифицируемый человек – просто дурак. Просто потому что они его не поняли, не распознал и по-другому обозначить не смогли.
Творческий кружок художественной сплетни пополнялся иногда оказавшимися поблизости знакомыми, но в основном это был закрытый клуб двух недоверчивых подруг. Посвящать кого-либо постороннего в дебри своей непорядочности они считали даже опасным, учитывая темперамент и некоторые дикие обычаи населения, которое не церемонились в расправах. Подробности их суждений могли шокировать сельскую публику, которая моментально разжаловала бы их из почётных дам в рядовые проститутки, и поэтому они предпочитали скрывать это своё не слишком чистое увлечение. Ина и Вера подходили к делу добросовестно, если это слово вообще возможно применить к такому занятию. Совесть, если она у них и была, то добровольно в этом участвовать вряд ли бы согласилась. Но, не смотря на это, фразы из них лились легко, не вызывая чувства вины. Возможно, их души думали, что расставаясь с подобной информацией, они как-бы очищаются от этой грязи, которую в них так настойчиво напичкивали целыми днями окружающие, и, в связи с этим, их не терзали угрызения совести. А может быть совесть давно предпочла не участвовать в этом процессе совершения «обряда очищения» и покинула их уставшие непринципиальные тела до лучших времён, если они вообще когда-нибудь наступят.
Подруги могли бы стоять так часами, совершенно не замечая течения времени, как влюблённые, в обсуждении всей этой грязи, но их всё время пытались вернуть в их собственную реальность то звонки что-то всё время хотевших от них требовательных членов их семей, то банальные, но от этого не становившиеся менее реальными голод или различные погодные проявления.
Не мог их остановить и проходящий мимо местный бухарь Тима, который по роду такого выбранного им занятия, всегда был на гребне событий. Он так же являлся известным всему селу знатоком душ, по причине чего от него все и шарахались. Но в отличие от всезнающих подруг, он любил резать правду и вываливать на людей их недостатки, а потом недоумённо сокрушаться – почему же его никто не любит. Как тут было не запить, – оправдывал он себя, – когда вокруг одна несправедливость?
Вот и сейчас, чувствуя родство душ с подругами, Тимофей не мог пройти мимо, растянул рот в улыбку и громко поприветствовал:
– Моё почтение, дамы!
– Тебе-то чего надо? – резко опустили планку Тиминого высокоречия подруги хором.
Фамильярность по отношению к ним от него они не допускали даже в мыслях. Но Тимофей, как обычно, предпочитал не сдаваться и доходил до конца, как любой допившийся до алкоголизма, до которого он тоже дошёл упорно и не сдаваясь.
Поэтому он и теперь не сдался и продолжил в той же сложной манере:
– Интересно было бы прослушать очередную прокламацию от двух известных декламаторов, – начал было снова налаживать диалог Тимофей, но, заметив явно недружественное движение в свою сторону, сопроводившееся соответствующим мимическим подтверждением от обеих «дам», резко поменял тактику, – но, увы, не имею столько свободного времени, поэтому удаляюсь без вашего высокого согласия.
Незапланированное появление, хамство и исчезновение Тимы не отложило на светлых лицах подруг и тени смущения, так как «реагировать можно только на людей, а не на это подобие человека» и они спокойно продолжили встречу.
Наконец Вера без особой плавности перешла на ещё одну рейтинговую в их общении тему – тайные и не очень романы Инессы. Именно она, давно и плотно находившаяся замужем, не могла, однако, отказать себе в удовольствии обсудить с Иночкой её многочисленные интимные истории, интимность которых Ина настойчиво отрицала, каждый раз изображая на лице попытки обиды, впрочем, неудачные из-за выскальзывающего на лицо удовольствия. И они принимались обсуждать её какие-нибудь очередное новоприобретённое предпочтение.
– Да ну брось. Какой там роман. Так, подобие знакомства, – рассуждали они об очередном Инином поклоннике.
Вера, зная, что Ина без кривляний не уступит, упорствовала:
– А как же эти ваши вечерние ватсапы?
– Да какое там уж и общение.
– Ну да, ну да. Просто такая, вероятно, мини-переписка с мини-человечком. Не встретилась тебе ещё масштабная личность, чтобы полноценный смс-роман написать, – своеобразно выдавливала информацию из подруги любопытная по годам Вера.
– Ну предположим, нравлюсь я кому-то, но я-то тут при чём? Да и, к тому же, какой-то он, как бы это помягче сказать? Недоделанный, что-ли…
– То есть ты искренне считаешь, что тебе нужен кто-то гораздо лучше?
– Ну хотя бы не такой аморальный тип. Со своими этими замашками дикаря.
– Долго же ты будешь искать, – даже не попыталась внушить оптимизма Вера подруге.
– Да почему это?
– Ну во-первых, где он этот человек безгрешный? А, во-вторых, что ты с ним делать будешь? Я же знаю тебя – на стену от скуки полезешь через месяц – другой.
– Зато, он будет сдувать с меня пылинки.
– Правильно. Будет. Ему придётся это делать, потому что с ним ты будешь покрываться пылью. А тебе нужен такой же, как и ты.
– Какой это – как и я?
– Ну… с заскоками. Примерно, как вот этот вот твой новый дикарь.
Инесса, после такого незаслуженного на её взгляд обличения, пошла на прямую конфронтацию:
– Давай-ка лучше не будем на эту тему. Что нам с тобой обсудить уже больше некого? А с этим я как-нибудь сама разберусь. К тому же, я ему и повода не давала. Исключительно, его личная инициатива.
Но этот вопрос особенно интересовал, хотя этот интерес и не одобрялся Иной, Веру, как навсегда упущенный в своей личной жизни. И она с удовольствием, но не без подколов, комментировала:
– Ага. «Невиноватая я. Он сам пришёл»? И ходят потом все эти твои бедолаги кругами вокруг магазина ничего не понимая.
– Лёгкий флирт полезен для здоровья, – увиливала от конкретики Инесса.
– В твоём случае даже лёгкий флирт людей до нервных срывов и больниц может довести, – додавливала Вера не раскалывающуюся под давлением упорную подругу. – Хотя, какой это в твоём случае лёгкий флирт? Это – как называть проституток женщинами лёгкого поведения. Ну как такое поведение можно называть лёгким? Для кого оно лёгкое? Для несчастных обманутых семей? Или для случайно получившихся внебрачных детей? – и Веру понесло по виражам судеб с заходом в различные грязные закоулки.
Инесса, знавшая, что это может затянуться надолго и не желавшая выслушивать долгие лекции о морали, попыталась переключить подругу хитрым приёмом:
– Что-то я собиралась такое умное сказать… По крайней мере есть такое ощущение.
Но сразу это не удалось и не особенно гибкая в этом тонком деле Инесса повторила попытку перевести тему. Вера, желая продолжить пытку, блуждала и терялась в аргументах, но, к своему сожалению, на этот раз ничего найти не смогла.
– Ну хорошо, – наконец отступила в своих распросах Вера, и перешла на нейтральные беседы о быте, которые особенно никого ничем ни оскорбить, ни потревожить не могли, – давай о другом. Чем занималась в выходной?
– Да всё, как обычно. Готовка, уборка, стирка – весь набор хозяюшки. Кстати, нашла новое средство, отбеливает идеально. Теперь бельё – как снег, – радовалась перемене темы и своей практичности Ина.
Её более адекватная и склонная к анализу подруга чуть не подавилась от неожиданности, так как любила перекусывать на ходу, перед ужином и когда бы и где бы то ни было, и как раз в это время тоже жевала.
– Как какой снег?! Мы по уровню загрязнения воздуха на первом месте. Снег до нас белым уже давно не долетал. Пора поменять сравнительные эпитеты. Шагай в ногу со временем. А то прям антиреклама этого твоего средства получается.
И вдруг её переключило на глобальные масштабы:
– Да и вообще, все эти темы по поводу цвета уже порядком достали и лучше их вообще не поднимать, чтобы не травмировать психику. Мутные черные, белые, голубые, желтые, синие… Про зелёных тоже не стоит – там вообще болото. Всю палитру захватили приверженцы идей несправедливости по отношению к разнообразным меньшинствам. Как защитить от них большинство? Такими темпами нам скоро оставят чёрно-белый мир. Какая там следующая сволочь ещё прячется от нас, но собирается появиться и какого цвета эмблему себе изберёт?
Ярко переживаемая Верой тирада из несправедливостей летела в пустоту. Мозг Инессы, заклинившийся на предыдущей теме, почти не воспринимал эту, и так далёкую от её ежедневных нужд, как она считала, демагогию о равенстве и унижении. Он так настойчиво крутил мысль Веры об обиженных Иной соблазненных и брошенных «бедолагах», что увеличил значение этой мысли до критических масштабов. Ине вдруг стало себя так жалко от такой несправедливости в свой адрес, что она уверенно решила обидеться на какое-то неопределённое время на потерявшую все допустимые грани и рамки подругу, о чём и сообщила ей не задерживаясь:
– Я обиделась.
Вера, погружённая в собственные измышления, от неожиданности не стала уточнять причину и отговаривать Инессу, а просто согласилась:
– Ну и пожалуйста.
А для успокоения души добавила:
– Перо тебе…
И подруги решительно пошли в разные стороны, чувствуя однозначность собственной правоты, необходимость отдохнуть друг от друга и не особенно беспокоясь о произошедшем, учитывая, что данная практика не была для них редкостью. Практически каждая их встреча заканчивалась подобным расставанием. Такая вот разновидность дружбы была между ними, не слишком дружелюбная, но, как это не странно, – крепкая, выдержавшая многие годы и многочисленные разлады. И главное – она удовлетворяла их потребности и не была особенно требовательна к ним самим и друг к другу.