Ба

Я понятия не имела, что такое сопромат, и честно говоря, иметь не хотела, но зато давно научилась делать умный вид и врать на тему учёбы.

– Да, это жесть, – с ужасом сказала я.

Менеджер прикрикнул на нас за разговорчики в строю, и мы продолжили тише.

– Так когда ты собираешься в кругосветку по Азии? – спросила я.

– М-м-м, не знаю. Как денег подкоплю. Но я уже начал делать визы! Думаю, по весне отправиться. Не хочешь со мной?

– Ха-ха, это слишком, – рассмеялась я.

Представив истерику Алёны, если бы я решилась покинуть её любимый и обожаемый универ и отправиться вместо этого бомжевать и автостопить в Азию, я поняла, что проще повеситься.

– Зря ты так, – вздохнул Вадим. – Учёба эта, наука… Она же не даёт радости. А зачем жить без неё? В детстве я считал, что стану отпадным инженером, научусь изобретать изобретения, построю машину времени и изъезжу Землю по всех временах. Позже я понял, что машин времени не бывает, но зачем-то всё равно попёрся на инженера. К счастью, я рано понял, что путешествовать можно и без машины времени и без большого запаса денег. И скажу я тебе с высоты своего возраста… возраста, на целый год больше твоего, что путешествия лучше сопроматов и физик. Ты думаешь, что найдёшь смысл жизни, но нет, ты не там ищешь.

Я вздохнула, вспоминая, как пыталась раньше втолковать Алёне примерно то же самое, но она не слушала. В рабочие часы родственница не появлялась, и сейчас я даже жалела об этом: быть может, слова Вадима повлияли бы на её непримиримый характер.

– Ты ездишь один? – спросила я.

– Изначально один, но в пути обзавожусь кучей друзей! – улыбнулся Вадим. – У меня есть знакомые в Питере, Сочи, Казани, Новосибе, да везде! Такие же путешественники, у которых я могу перекантоваться одну ночь между точками маршрута.

– Звучит заманчиво, – я капнула масла на раскалённую сковороду, и оно, моментально вскипев, обожгло мне руки.

– Моё предложение действует до весны, так что подумай, – серьёзно сказал Вадим.

– Но мы же толком не знакомы, – нахмурилась я.

– Ты не узнаешь человека, пока не увидишь его в пути. Так у нас говорят.

В отличии от Вадима я могла многое понять о человеке по тому, как он переворачивает блины. Спокойные люди поддевали блин одной лопаткой, а переворачивали второй, аккуратно орудуя обеими руками. Вадим же резким движением срывал недопёкшийся блин со сковородки и подкидывал его на полметра, пытаясь поймать сковородой над полом. Получалось не всегда.

«У меня, блин, нет слов», – это были первые слова Алёны, стоило мне выйти с подработки.

«Иди к чёрту».

«Сначала она флиртует с незнакомым хмырём в универе, а потом обещает сбежать с коллегой».

«Почему ты так извращаешь мои слова? Я всего лишь болтала с ними обоими и с твоей обожаемой Светой».

«Просто болтала, говоря, что хочешь бросить учёбу, взять палатку и питаться подножным кормом в Азии, тупея от голода?» – кричала Алёна.

«Я ничего из этого не говорила! Но ты бы подумала, на что тратишь время! На сплошную зубрёжку!»

«Вот именно, думать буду я. Ты пообещала принимать любое моё решение».

«Не помню такого обещания!»

«И знаешь, что я решу сейчас? – не услышав меня, продолжила Алёна – Что ты увольняешься и ищешь другую работу».

«Что? – я схватилась за голову от возмущения, – Почему?»

Мы вышли на улицу, и я широкими шагами бежала к метро, пытаясь выплеснуть в ходьбе злость на упрямую, как ослица, родственницу.

«Потому что Вадим может плохо на тебя повлиять».

«Боишься, что я перестану учиться? Знаешь, а я ведь могу тебя этим шантажировать» – злодейски усмехнулась я.

«У тебя не хватит духу ни бросить учёбу, ни отправиться в чужую страну, ни ослушаться меня», – спокойно сказала Алёна.

Увы, я поняла, что родственница права.

«Ты ничего в жизни не решала, – продолжила Алёна. – В детстве за тебя всё решали родители, в школе все хобби ты заимствовала у тупой Саши, а теперь всё решаю я! Ты такая тупая, что не прошла бы тест Тьюринга!»

От осознания, что я не в курсе кто такой Тьюринг и что за тест носит его имя, стало ещё обиднее.

«Серьёзно, приведи мне хоть один пример самостоятельного решения, – с садистским удовольствием не унималась Алёна. – О, погоди, я помню! Ты сама решила, что мы сегодня готовим спагетти».

«Не будем мы сегодня их готовить!» – почти взрывалась я.

«Упс! И это твоё решение я смогла изменить! Ты простая, как программа, написанная первокурсником. Знаешь, я никогда не программировала, но уверена, что напишу более утончённый искусственный интеллект, чем твой мозг».

Тёплые слёзы стекали по лицу, как первые весенние ручьи, и я села на лавочку возле входа в метро, боясь спускаться в таком виде.

Алёна была права, права во всём! Я всю жизнь плыла по течению, и лишь Алёна разнообразила моё жалкое существование…

«Уволься завтра и никогда больше не говори с Вадимом, он мерзкий тип… Ну-ну, не плачь, дорогая, это всё для тебя… Пожалуй, я разрешу тебе разговаривать с Петей из университета. Он больше похож на девушку, чем Вадим».

– Спасибо… – прошептала я и высморкалась в платок.

***

Алёна никогда не рассказывала о своей жизни в деревне, а я перестала спрашивать, поняв, как её выводят из себя вопросы о прошлом.

Но порой я видела сны Алёны. Или это были мои сны о её жизни, тут сложно сказать. Обычно всплывали мрачные картины, стирающиеся из памяти наутро, и я не могла ухватиться хоть за одну нить из клубка сна, чтобы распутать его после пробуждения.

Однако это сон явился неожиданно чётким. Если прошлые сны Алёны я смотрела словно через мутное стекло, то этот – через увеличительную линзу.

– Эй, жена, почему рубаха не заштопана? – слышит Алёна крик из соседней комнаты.

Со страхом хватает она длинную потёртую рубаху с лавки, трясущимися руками ищет иглу, нити, лоскуты на заплатку. В углу висит люлька, в ней кричит ребёнок, но Алёна не отвлекается. Я чувствую, как быстро стучит сердце в груди родственницы, будто после трёх километров бега.

– Черти тебя задери! – влетает в комнату высокий мужчина, обнажённый по пояс. Тело блестит от пота, волосы на груди скатались в комки, руки покрыты ссадинами от тяжёлой работы. – Коли ты и не начала?

– Так ты доселе не просил… – слышится едва различимый голос Алёны, прижимающей рубаху к груди.

– Я должен просить?! – кричит мужчина, и его лицо наливается кровью. – Просить тебя!? Это твой позор, а не мой, коли я, твой муж, в рваной рубахе на люди пойду!

– Но Архипушка… – шепчет Алёна, – разве же моя вина, коли бурёнки наши хворают, а я за ними хожу? Мор ведь скотский в деревнях…