Оценить:
 Рейтинг: 4.67

Судьба российских принцесс. От царевны Софьи до великой княжны Анастасии

Год написания книги
2017
Теги
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 >>
На страницу:
6 из 8
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

На церемонии обручения она заливалась слезами то ли умиления, то ли сочувствия к юной Анне, вынужденной выходить замуж за нелюбимого.

На свадебном обеде присутствовали только Анна Иоанновна, жених с невестой и Елизавета. Остальные разъехались по домам, чтобы немного отдохнуть, так как процессия началась в девять часов утра, а когда сели обедать, пробило восемь часов вечера. Но в десять все вернулись во дворец, и начался бал, продолжавшийся до полуночи.

Празднование затянулось на несколько дней. Балы, ужины, маскарады в Зимнем и в Летнем дворцах следовали один за другим. Джейн Рондо скрупулезно отмечает, что когда новобрачных провожали в постель, то принцессу облачили «в белую атласную ночную сорочку, отделанную тонкими брюссельскими кружевами», а принц был «одет в домашний халат». А на следующий день, на балу, «они появились в новых, не в тех, что накануне, нарядах. На новобрачной было платье с выпуклыми золотыми цветами по золотому полю, отделанное коричневой бахромой; на новобрачном – камзол из той же ткани». А еще через день, на маскараде, новобрачные были одеты «в оранжевые домино, маленькие шапочки того же цвета с серебряными кокардами; маленькие круглые жесткие плоеные воротники, отделанные кружевами, были завязаны лентами того же цвета». Когда же после большой кадрили все пошли к столу, то «вокруг стола стояли скамейки, украшенные так, что выглядели подобно лугу; стол устроен так же; и стол, и скамейки покрыты мхом с воткнутыми в него цветами, как будто росли из него. И сам ужин, хотя и совершенно великолепный, подавался так, что все выглядело, словно на сельском празднике. Конечно, английским родственницам леди Рондо были интересны все эти подробности, а завершает письмо Джейн такими словами: «Все эти рауты были устроены для того, чтобы соединить вместе двух людей, которые, как мне кажется, от всего сердца ненавидят друг друга; по крайней мере, думается, это можно с уверенностью сказать в отношении принцессы: она обнаруживала весьма явно на протяжении всей недели празднеств и продолжает выказывать принцу полное презрение, когда находится не на глазах императрицы».

В 1740 году принцесса родила сына Ивана, наследника престола. Анна Иоанновна была этому очень рада и приказала поместить новорожденного возле своей опочивальни. Манифестом 5 октября 1740 года принцу Иоанну пожалован титул великого князя и он объявлен наследником всероссийского престола. «А ежели Божеским соизволением, – говорилось в манифесте, – оный любезный наш внук, благоверный великий князь Иоанн, прежде возраста своего и не оставя по себе законнорожденных наследников, преставится, то в таком случае определяем и назначаем в наследники первого по нем принца, брата его от вышеозначенной нашей любезнейшей племянницы, ее высочества благоверной государыни принцессы Анны, и от светлейшего принца Антона Ульриха, герцога Брауншвейг-Люнебург-ского, рождаемого; а в случае и его преставления, других законных, из того же супружества рождаемых принцев, всегда первого, таким порядком, как выше сего установлено».

В том же году после смерти Анны Иоанновны Анну Леопольдовну объявили правительницей при младенце-императоре Иоанне VI. Однако уже в ноябре 1741 года о своих правах на престол заявила «дщерь Петрова» – Елизавета.

Дворцовый переворот

Принц и принцесса переехали в Зимний дворец, куда перевезли и малолетнего императора Иоанна. Регентом при малолетнем принце сначала назначили Эрнста Иоганна Бирона, такова была последняя воля Анны Иоанновны. Ходили, однако, слухи, что Анна Иоанновна подписала этот указ по настоятельной просьбе самого Бирона и будто бы сказала при этом: «Мне жаль тебя, герцог, ты сам не знаешь, на что идешь». И верно: таким положением дел оказалась недовольна гвардия, подстрекаемая Елизаветой. Однако и сам принц Антон Ульрих сочувствовал движению среди гвардейцев против Бирона. Но узнав о готовящемся против него заговоре, Бирон приказал арестовать гвардейцев и бить кнутом в Тайной канцелярии. Антон Ульрих был исключен за это регентом из русской службы.

Анна Леопольдовна нашла союзника в Минихе – человеке честном, решительном, храбром, верном Петру, да к тому же еще весьма склонном к авантюрам. Тот, не раздумывая долго, среди ночи явился к зарвавшемуся регенту вместе с солдатами-преображенцами и взял его под арест. 9 ноября был издан манифест «об отрешении от регентства Империи герцога Курляндского Бирона», объявлявший правительницею Анну Леопольдовну, с титулами великой княгини и императорского высочества. Бирона с семейством отправили в ссылку в Пелым.

В кабинет министров новой правительницы, кроме Миниха и Остермана, вошли князь Алексей Михайлович Черкасский и граф Михаил Гаврилович Головин. Им поручили «все то, что касается до внутренних дел по сенату и синоду, и о государственных по камер-коллегии сборах и других доходах, о коммерции, о юстиции и о прочем, к тому принадлежащем».

Однако Миних откровенно симпатизировал прусскому курфюрсту, знаменитому Фридриху II, и этим воспользовались враги фельдмаршала, чтобы убедить Анну Леопольдовну отправить его в отставку. Позже она объясняла саксонскому посланнику Линару: «Фельдмаршал неисправим в своем доброжелательстве к Пруссии, хотя я много раз объявляла ему свою решительную волю помочь императрице Терезии; также мало обратил он внимания на внушения, чтоб исполнять приказания моего мужа, как мои собственные; мало того, он поступает вопреки и собственным моим приказаниям, выдает свои приказы, которые противоречат моим. Долее иметь дело с таким человеком значит рисковать всем».

Какие решения успела принять Анна Леопольдовна (сама ли, или руководствуясь советами мужа и министров, среди которых «первую скрипку», несомненно, играл Остерман)? Все они, так или иначе, стремились, как это сейчас говорят, «укрепить вертикаль власти» и усилить контроль за исполнением принятых решений. Одним из первых своих указов она попыталась упорядочить процедуру подачи ей челобитных. В указе 27 ноября говорилось: «…тем челобитчикам, которые по своим прошениям во учрежденных местах во определенные указами и регламентами сроки справедливого решения не получат, не по другим каким законным препятствиям, но токмо за единою напрасною волокитою, челобитные свои, со обстоятельным изъяснением… подавали бы прямо нам и определенному для того нарочно при Дворе нашем рекетмейстеру Фенину». А он уже решал, передать ли челобитные в руки правительницы или послать их в Сенат, Синод или другие учреждения. В кабинет велено было подавать ежедневные рапорты о решенных делах не только в Сенате, как делалось прежде, но во всех коллегиях и канцеляриях, «дабы мы могли видеть, с какою ревностью и попечением данные нами указы и высочайшая воля исполняются». Также Анна Леопольдовна повелела присылать в кабинет три раза в год финансовые отчеты из всех департаментов. Еще при Минихе, часто получавшем жалобы от военных частей на плохое качество сукна, был разработан «регламент или работные регулы на суконные и каразейные фабрики», который устанавливал стандартные размеры и критерии качества для выпускаемых сукон, ограничивал рабочий день на фабриках пятнадцатью часами и вводил нормы заработной платы для ткачей.

* * *

Вице-канцлер Головкин и некоторые другие приближенные лица советовали Анне Леопольдовне принять титул императрицы; она отложила это до дня своего рождения, 7 декабря. Антон Ульрих предостерегал ее от заговора Елизаветы, но Анна то ли не приняла это всерьез, то ли решила, что можно уладить этот конфликт, просто проявив немного больше внимания и дружелюбия по отношению к принцессе.

23 ноября 1741 года на куртаге (придворной вечеринке) Анна Леопольдовна вызвала Елизавету в свои покои, чтобы поговорить с ней по-семейному. Она сказала, что до нее доходят слухи о готовящемся заговоре, и прямо спросила Елизавету, принимает ли та в нем участие. Разумеется, Елизавета была очень испугана, она стала убеждать Анну, что никогда не замышляла ничего против ее сына и стала жертвой клеветы. Ей удалось рассеять подозрения доверчивой правительницы, и тем не менее она понимала, что больше нельзя откладывать решительных действий.

Ночью 25 ноября 1741 года Елизавета надела поверх платья гвардейскую кирасу и явилась в казармы Преображенского полка. Историки расходятся во мнении о том, с какими именно словами она обратилась к солдатам. Одни передают, что цесаревна сказала: «Други мои! Как вы служили отцу моему, то при нынешнем случае и мне послужите верностью вашею!». Другие приводят такую краткую речь: «Ребята! Вы знаете, чья я дочь, ступайте за мной». Ясно одно: преображенцы были готовы поддержать ее во всем. Елизавета взяла крест, опустилась на колени, а за нею преклонили колена и все остальные. Елизавета сказала: «Клянусь умереть за вас, клянетесь ли вы умереть за меня?».

Преображенцы с принцессой отправились в Зимний дворец. Так как Елизавете было трудно идти по глубокому снегу, солдаты подняли ее на плечи. Семеновцы, стоявшие в тот день на карауле, пропустили преображенцев во дворец, не только не оказав никакого сопротивления, но даже не подняв тревоги.

Елизавета Петровна в Царском Селе

Анна Леопольдовна спала. Спали и ее дети: царевич Иоанн и маленькая принцесса Екатерина, которой тогда исполнилось только пять месяцев. Елизавета сама разбудила Анну, которая умоляла только не делать зла ни детям, ни фрейлинам. Цесаревна посадила ее в свои сани и отвезла ее и детей в свой дворец. Скоро во дворец цесаревны привезли Антона Ульриха и других арестованных.

В вышедшем через несколько дней манифесте Елизавета объявляла, что из-за того, что на троне очутился младенец, государство оказалось на грани гибели. «…Чрез разные персоны и разными образы происходило, от чего уже как внешние, так и внутрь Государства беспокойства и непорядки, – писала она, – и, следовательно, немалое же разорение всему Государству последовало б; того ради все Наши, как духовного, так и светского чинов верные подданные, а особливо Лейб-Гвардии Наши полки всеподданнейше и единогласно Нас просили, дабы Мы, для пресечения всех тех происшедших и впредь опасаемых беспокойств и непорядков, яко по крови ближняя, Отеческий Наш Престол Всемилостивейше восприять соизволили, и по тому Нашему законному праву, по близости крови к Самодержавным Нашим вседражайшим Родителям, Государю Императору

Петру Великому и Государыне Императрице Екатерине Алексеевне, и по их всеподданнейшему Наших верных единогласному прошению, тот Наш Отеческий Всероссийский Престол Всемилостивейше восприять соизволили…»

* * *

Анна Леопольдовна, ее муж и их дети содержались в крепостях – Дюнамюнде (Рига) и Раненбурге (на границе Липецкой и Рязанской области), а потом – в холмогорском монастыре недалеко от Архангельска. В тюрьме у Анны Леопольдовны родились еще два сына – Петр и Алексей. Родив последнего, Анна заболела родильной горячкой и умерла. Ей было всего 28 лет. Ее торжественно похоронили в Благовещенской церкви Александро-Невской лавры. Но оставались ее дети, а пока они были живы, оставался возможен новый дворцовый переворот. Так что Елизавета вновь не могла быть спокойна. Она не спала ночами, боялась собственных приближенных и не верила никому.

«Веселая царица была Елисавет»…

Эти строки Алексея Толстого намертво приклеились к «дщери Петровой», словно ярлык. На самом деле вы, вероятно, уже поняли, что Елизавете часто было не до веселья.

Подросшего Ивана перевезли в Шлиссельбург, где он находился в полной изоляции и под постоянной строгой охраной. Там он содержался до 1764 года, когда подпоручик Василий Яковлевич Мирович попытался освободить Ивана. Однако стражникам выдали секретную инструкцию умертвить арестанта, если его будут пытаться освободить (даже предъявив указ императрицы об этом), поэтому в ответ на требование Мировича о капитуляции они закололи Ивана и только потом сдались.

После смерти Иоанна Елизавету терзало раскаяние. Она то ездила с двором в паломничества по монастырям, замаливая грехи и пытаясь спасти свою душу, то веселилась до упаду, стараясь забыться, то гневалась по любому пустяку, наводя страх на придворных.

Остальное «брауншвейгское семейство», как звали их в России, оставалось в Холмогорах. Нередко они нуждалась в самом необходимом. Забегая вперед, скажу, что позже, после того как на престол взошла Екатерина II, Антону Ульриху предложили удалиться из России, оставив лишь детей в Холмогорах; но он не покинул их и умер в России в 1774 году. В начале 1780 года Екатерина II решила отправить детей Антона Ульриха к их тетке – королеве Датской Юлиане Марии. Они отбыли на фрегате «Полярная звезда», получив серебряную посуду, украшения и подарки, кроме того, им назначили денежное содержание из русской казны (по 8 тысяч рублей в год на каждого).

* * *

Елизавета короновалась в Успенском соборе Московского Кремля 25 апреля 1742 года. Коронование совершал новгородский епископ, но корону на себя Елизавета возложила сама, как это всегда делали русские цари. Царствование ее было долгим и славным, не было смертной казни (императрица, возможно, все так же заботясь о спасении своей души, собственноручно заменяла смертные приговоры ссылкой). Россия стала одним из крупнейших экспортеров железа, возникли первые банки, отменили внутренние таможни. Реформу подготовил Петр Иванович Шувалов, а его двоюродный брат Иван Иванович Шувалов учредил Академию трех знатнейших художеств в Санкт-Петербурге и разработал вместе с Ломоносовым проект создания первого русского университета в Москве. Также в то время создан Первый русский для представления комедий и трагедий театр. До этого театры были, либо самодеятельные, как при Наталье Алексеевне, либо итальянские и французские, как при Анне Иоанновне. Теперь же на столичной сцене выступала русская профессиональная труппа под руководством Федора Волкова и исполняла трагедии Сумарокова и комедии самого Волкова.

А.Г. Разумовский

Елизавета покровительствовала Ломоносову и его другу – Дмитрию Ивановичу Виноградову, создателю русского фарфора. При ней основана Первая акушерская школа, открыты Пажеский корпус и множество гимназий во всех городах России. Активно шло освоение Сибири и Южного Урала, исследование Камчатки и Аляски.

Но была ли в этом заслуга самой императрицы? Все историки признают за императрицей, по крайней мере, одно достоинство: она умела распознавать в людях способности и находить для них подходящее место.

Красивый, но необразованный малороссийский певчий Разумовский, которого императрица возвела в графское достоинство, сделала кавалером ордена Андрея Первозванного, обер-егермейстером, подполковником лейб-гвардии Конного полка и капитан-поручиком лейб-кампании и, вполне вероятно, своим морганатическим супругом, не имел тем не менее никакого влияния на государственные дела. А другого своего фаворита – умного и образованного Ивана Ивановича Шувалова – она сделала обер-камергером и действительным тайным советником, дала ему (единственному) право докладывать ей о тех вопросах, которые он считал важными. Шувалов готовил многие указы и объявлял Сенату или губернаторам повеления императрицы.

И.И. Шувалов

В первые же годы правления Елизаветы воссоздан петровский Сенат и упразднен кабинет министров как нововведение Анны Иоанновны. Но при этом создан Собственный ее Величества кабинет, который фактически исполнял те же функции, действуя «поверх головы» Сената.

Население России в тот период составляло примерно 19 000 000 человек, около 60 % из них— крестьяне. В 1741 году Сенат предложил Елезавете провести перепись населения, чтобы упорядочить сбор подушной подати – основного источника денег в казне. Перепись проходила около трех лет, и указы, принятые после нее, закрепили право владеть крепостными как дворянскую привилегию. При этом, если помещики жестоко обращались со своими крестьянами (которые так же, как и они, являлись подданными императрицы), их могли привлечь к суду и лишить имения и даже заставить выплачивать материальную компенсацию пострадавшим крепостным. Таким образом, Елизавета пыталась выстроить четкую финансовую и властную вертикаль. Она хорошо усвоила ту идею, что благо государства зависит от благосостояния народа, и стремилась внедрить эту идею в головы дворянства.

«Проштрафившихся» крепостных отправляли в Сибирь для развития земледелия и освоения местных богатств, в частности нерчинских серебряных заводов, а помещикам засчитывали их как поставленных рекрутов, – смесь жестокости и прагматизма, так характерная для XVIII века. В год через Казань пересылалась около 500 человек, которые, прибыв на место, переставали быть крепостными и становились государственными крестьянами.

При Елизавете Россия вела войну со Швецией и добилась выдвижения на шведский престол голштинского принца Адольфа Фредерика, двоюродного дяди русского наследника Петра Федоровича. Она также участвовала в Семилетней войне на стороне Франции и Австрии. Разгневанный Фридрих II называл трех женщин во власти государств, ведущих против него военные действия, – Марию Терезию, маркизу Помпадур и Елизавету – «тремя ведьмами». Но министры Елизаветы Петровны подкупали иностранных журналистов, чтобы те создавали благоприятный образ России на международной арене.

А что же с балами и маскарадами? Конечно, они были, и Елизавета их очень любила. Великая княгиня, жена Петра Федоровича Екатерина Алексеевна, отмечала, что императрица любила появляться в мужском платье, демонстрируя всем свою великолепную фигуру и стройные ноги.

При Елизавете в Петербурге и его окрестностях строились великолепные дворцы, памятники пышного стиля барокко: Екатерининский дворец в Царском Селе (названный так в честь матери Елизаветы, чья небольшая мыза прежде располагалась на этом месте), Большой Петергофский дворец, так называемый «Каменный дом» в Ораниенбауме (сейчас его называют «дворцом Петра III») и Китайский дворец для Екатерины Алексеевны. В Петербурге Бартоломео Франческо Растрелли строил Зимний дворец, а в Литейной части – прекрасный Смольный собор – напоминание о мечте императрицы в конце жизни уйти в монастырь и посвятить свои дни молитвам о спасении души. Мечте, которой так и не суждено было сбыться.

Годы правления Елизаветы – время расцвета русской науки и культуры, время политической стабильности и укрепления государственной власти. И все же, когда императрица умерла, она оставила несколько тысяч платьев, усыпанных драгоценностями, два сундука шелковых чулок, недостроенный Зимний дворец и огромные долги. По словам великого русского историка Василия Осиповича Ключевского, «Елизавета была умная и добрая, но беспорядочная и своенравная русская барыня XVIII века, которую по русскому обычаю многие бранили при жизни и тоже по русскому обычаю все оплакали по смерти».

Свекровь и невестка

Елизавета так и не вышла замуж, а значит, у нее не было и не могло быть законных наследников. Некоторые историки приписывают ей сына от Алексея Разумовского и дочь от Ивана Шувалова, но доподлинно о них ничего не известно. Но России был нужен наследник. И только взойдя на престол, Елизавета решает как можно быстрее вызывать из Киля племянника – сына сестры Анны, того самого голштинского принца Карла Петра, ставшего в России Петром Федоровичем. И очень скоро Петру привозят невесту из Германии – Софию Августу Фредерику Ангальт-Цербстскую.

Голштинский принц Карл Петр (Петр III)

«Маленькая Фике» (так ее звали дома) родилась в 1729 году. Ее отец, Христиан Август Ангальт-Цербстский, состоял на службе у прусского короля, был полковым командиром, комендантом, затем губернатором города Штеттина. Мать, Иоганна Елизавета, происходила из рода Гольштейн-Готторп, и приходилась Петру Федоровичу двоюродной теткой со стороны отца. Очевидно, это родство и стало причиной того, что Фредерику выбрали в невесты Петру (герцогская семья была совсем не богата), но будущий император вся Руси мог не беспокоиться о размерах приданого невестки.

Фредерика – старшая из пяти детей герцога и герцогини. Она росла сорвиголовой, дружила со штеттинскими мальчишками, была защитницей двух младших братьев, Вильгельма Христиана и Фридриха Августа.

Вероятно, Иоганна Елизавета тяготилась своим неравным, по ее мнению, браком с человеком в два раза старше ее и воспитала свою дочь амбициозной и не брезгующей никакими средствами для достижения своих целей. Однако царевна Екатерина Алексеевна (такое имя получила Фредерика в России) добивалась власти с гораздо большей хитростью и изяществом, чем ее простодушная мать.

В написанных много лет спустя мемуарах она говорит, что взяла за основу учение французских философов-энциклопедистов о том, что судьбу человека определяют не его рождение, а природные задатки, воспитание и главное – самовоспитание.

«Счастье не так слепо, как его себе представляют, – пишет она. – Часто оно бывает следствием длинного ряда мер, верных и точных, не замеченных толпою и предшествующих событию. А в особенности счастье отдельных личностей бывает следствием их качеств, характера и личного поведения. Чтобы сделать это более осязательным, я построю следующий силлогизм:

Качества и характер будут большей посылкой;
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 >>
На страницу:
6 из 8