– Женя, ты что?
– Ничего! – Словно ударив Елену неожиданно ненавидящим взглядом, Женя, не оборачиваясь, почти побежал прочь.
Его не было три дня. С момента, когда они с Еленой расстались на Мойке, он не объявлялся даже у себя – как будто в воду канул… Елена, которой мерещилось самое плохое, была в таком ужасе, что не только Женины, общие их с Еленой друзья, но и Вадим, и даже Юрий обшаривали в городе все кабаки и морги…
Невыносимо мучительным казалось Некрасову в течение этих дней многократно появляться у Елены, каждый раз успевая ловить в ее глазах разочарование, что это его, а не Женины шаги прозвучали на лестнице.
Некрасов готов был убить Ржевского уже не только за то, что он отнял его счастье, но и за эти заплаканные, застывшие в выражении ожидания глаза на осунувшемся лице Лены, за то, что собственные его мрачные предсказания начинали сбываться так скоро.
Разумеется, ничего страшного с Женей не случилось. На третий день он объявился – бог весть откуда, очень похудевший, с измятым, усталым лицом… Конечно, наступило примирение, за которым с новой силой последовала идиллия – более короткая на этот раз…
А затем все быстро, слишком быстро помчалось к тому концу, которого не мог предположить даже не ожидавший ничего хорошего Некрасов: здоровье Лены, и до того слабой легкими, ухудшалось вместе со стремительно расшатывающейся нервной системой. Роковую роль сыграло слишком поздно замеченное Юрием перенятое от Жени (впрочем, против его воли) увлечение кокаином…
3
– По Петербургу! Я очень мало знаю о Жениной петербургской жизни. Я последний раз встречался с братом на Дону. Да и то удивительно в этом водовороте… Вы ведь не встречались с ним, конечно, после Петербурга, г-н поручик? – взволнованно спросил Сережа.
– Нет, г-н прапорщик.
– А мне довелось один раз. – Юрий усмехнулся. – Тоже на Дону, незадолго до его смерти.
– Г-н штабс-капитан, – очень спокойно, спокойно настолько, что от этого невольно сделалось страшно, проговорил Сережа, – вы хотите сказать, что Женя погиб?
– Под Тихорецкой. Простите, прапорщик, я думал, что вам это известно.
– Теперь – да. А вы были правы, г-н штабс-капитан, рана все-таки чувствуется…
С этими словами Сережа подошел к столу и, взяв стакан, выпил самогон залпом, как воду.
1918 год. Дон. Бой под хутором Елизаветинским
– Кого там еще несет?
Приподнявшись над осыпающимся краем неглубокого окопа[19 - В ходе Гражданской войны окопы были преимущественно неполной профили, за исключением тех, что остались от военных действий во время германской.], Некрасов поднес к глазам бинокль – тут же его ослепил фонтан земляных брызг от взрыва тяжелого снаряда. Показалось, что комья летят прямо в лицо, и невольно захотелось прикрыть глаза рукой. Но в следующее мгновение уже стало видно, что два скачущих к позиции всадника невредимы. В восемь раз приблизившие их к Некрасову стекла скользнули сначала по молодому вестовому казачьего вида и невольно остановились на лице скачущего первым офицера. Лицо приблизилось, расплылось, заняв весь стеклянный круг, и, когда Некрасов опустил бинокль, несколько человек уже вылезали из окопа навстречу подскакавшему Евгению Ржевскому.
– Где пехота?! – танцуя перед окопами на мокром гнедом ахалтекинце, выкрикнул Евгений.
– Пехота отошла с полчаса назад, подпоручик. – Телефонист устало отшвырнул моток проводов и промокнул осунувшееся лицо грязным платком. – В отличие от нас у нее был приказ перемещаться направо.
– А что у вас?
– Ничего. Телефонной связи нет, сидим как идиоты.
– Хорошо хоть тяжелая артиллерия прикрывает. – Поручик Ансаров, распоров пакет, начал заматывать бинтом задетую кисть левой руки. – Людей мало!
– С чего вы это взяли, поручик? Это не наша артиллерия, а их недолёты. Кто держит позицию?
– Позицию держу я. – Некрасов, шагнув по мешку с песком, наполовину вылез из укрытия и окинул Женю безразличным взглядом. – Вы уверены, что это их недолёты?
– Полностью, Юрий.
– Так их разэдак… Какой-то болван отводит пехоту, а мы торчим под обстрелом! Или этим идиотам в штабе кажется, что несколько цепей могут здесь атаковать без прикрытия? – Некрасов длинно выругался.
– У меня только что вышла телефонная связь – приказано загибать фланг конной атакой. – Евгений перекинулся быстрым выразительным взглядом с гарцующим поодаль вестовым.
– Вот как… Придется идти рощей. Там чисто?
– Нет, но, судя по всему, красных в ней немного. Я высылал разъезд: если верить стрельбе – он проскочил через противника и держится за ним.
– Понятно. Поднимайте своих, выстраиваемся по пути.
– Есть! – Евгений круто развернул коня и, сопровождаемый вестовым, понесся карьером. – К конному строю выходи!
Полоска окопов забурлила, как вышедшая из берегов речка. Через несколько минут, значительно быстрее, чем некадровые вольнопёры из Жениной цепи, полтора эскадрона кавалеристов уже было в седлах.
– Эскадрон, в атаку!
– Ур-р-ра!
В то же мгновение как под копытами первых коней захрустела черная березовая ветошь, в роще заработал пулемет. Первая очередь прошлась низко, по конским ногам – несколько одновременно полетевших с лошадей человек впереди Некрасова, вскочив и хватая винтовки, бросились вперед пешими. Опередив спешенных, Некрасов увидел, что пулеметчик взял выше: скакавший слева молодой граф Орлов дернулся и, запутавшись ногой в стремени, несколько шагов протащился головой по земле за испуганно захрапевшей лошадью.
Установленный на пригорке пулемет был уже виден за припавшими к винтовкам папахами только что окопавшейся охраны.
Луч зашедшего было в прозрачные облака солнца скользнул по золотым погонам офицера, вырвавшегося, остервенело посылая шпорами взмыленного коня, далеко вперед. Он, опередив лаву, с гранатой в руке мчался, выписывая зигзаги, прямо на тяжелый треск пулемета. Красноармеец, в спешке выскочивший из окопной ячейки, начал с лихорадочной торопливостью целиться, но не успел дать залп, снятый хладнокровно метким выстрелом Некрасова. Воздух разорвал грохот взметнувшегося на месте пулемета разрыва. В кинувшем гранату офицере Юрий узнал Женю.
Спотыкаясь о разметанное тело пулеметчика, несколько красноармейцев, не пригибаясь, метнулись смотреть, сильно ли поврежден пулемет. Но это уже не имело значения. Бой переломился в той точке, которая превращает беззащитного под обстрелом кавалериста в вызывающую ужас беспощадную силу. Шашка Юрия полоснула наотмашь по лицу бородатого красноармейца, в растерянности выронившего винтовку. Другой, молодой, с соломенной бородкой и ярко-голубыми глазами, прежде чем бородатый упал, прикрываясь его оседающим телом, вывернулся, пытаясь схватить под уздцы лошадь Некрасова, а цыгановатый парень, бешено раздувая ноздри, замахнулся для штыкового удара. Опережая светловолосого, Некрасов жестким ударом шпор послал коня и, на лету зацепив его шашкой, помчался ко второй линии укреплений: через первую линию передовые в атаке проскакивают почти не вступая в бой… Первая линия – последним верховым.
– У-р-р-а-а!
Второй ряд наспех вырытых ячеек.
Третьи укрепления – край рощи – наперерез скачущие по степи всадники: контратака? Хаки… погоны… Свои? Откуда здесь свои? Немного – не больше десяти человек… меньше… Ах, ну да – тот разъезд.
– Г-н штабс-капитан! – Бледный от усталости вольноопределяющийся вскинул руку к задетой пулей фуражке. – Дальше противник оттягивается!
«Загнули», – подумал Некрасов, устало скользнув взглядом по Евгению, подъехавшему шагом.
– Ранены, Розенберг? – спросил Ржевский.
– Да, г-н подпоручик. Но я могу держаться в седле.
– Где командир разъезда?
– Убит, г-н подпоручик. Где-то в прорыве между первыми и вторыми укреплениями.
– Вот как? – Евгений усмехнулся какой-то мысли и знакомым лениво-безвольным жестом провел рукой по лицу.
– Бой переместился, – с неохотой произнес Некрасов, – фланга дальше уже нет, лезть атакой на стенку – глупо. Попробуем обогнуть с тылу: если будет возможность – ударим, нет – соединимся со своими.