Дуры

Соображая, как ей жить дальше, Тамара в сотый раз разглаживала копию заявления в полицию. Подруги и дочь сновали между залом и открытой кухней, готовя ужин. На стол из холодного мрамора нашлась тёплая льняная скатерть. Из шкафа достали красивую посуду и дороги приборы. Оля крутила салфетки и, обходя маму, устанавливала их на тарелки. Среди общей кутерьмы недвижимым был один предмет – тело хозяйки.

Зажжённых лампы над плитой и двух торшеров для комфорта хватило. Жалюзи опустили, оставив не завешенными окна с видом на большой сад, зрелый, с высокими деревьями. Свет из дома позволял видеть, как в спустившейся октябрьской темноте берёзы разводят жёлтыми ветвями. Ели держат тёмно-зелёную осанку. Рябина, яблони, вишни разбавляют этот танец красными кружащими листьями.

И пока природу охватывало упоенное погружение в осенний сон, дом бурлил от людских страстей.

– Том, я для чего тебе сказала включать телефон, когда вы ругаетесь? Если бы ты знала, что я тебя слышу, то не пресмыкалась бы перед ним, – напомнила Стасова.

– Малина, это неэтично, – встряла Дина.

– Зато работает, – ответила Марина и схватила с дивана хлопушку: – Вот скажи, зачем ты её приволокла? А если бы он ударил тебя? – Марина попробовала палку на подушке от дивана. От резкого хлопка Тамара вздрогнула. В её глазах промелькнул ужас. Дина покрутила пальцем у виска:

– Малина, скисни! Костюков морально устойчивый.

Тамара кивнула, соглашаясь, Марина скептически улыбнулась, Жанна закатила глаза:

– Власова, ты мне сейчас напомнила анекдот про октябрят:

«? Дедушка Ленин, а можно ли носить звёздочку, если в строю ходишь спиной вперёд?

– Можно, но тогда значок нужно цеплять на спину не слева, а справа».

Подруги уставились на Глинкину. Ольга почесала нос:

– Где смеяться?

– При чём тут Ленин? – Стасова встала, руки в боки. В анекдоте прослушивалась хула советского строя, а этого Марина никак не любила. СССР гарантировал человеку счастливое и обеспеченное существование, где жили, не сражаясь за клиентов, не ломая голову, как избежать налоговых проверок, не гадая, в чём держать деньги. Их у граждан было одинаково немного, но на насущное хватало.

– Жанка, ты как обычно мудришь. При чём тут звёздочка? – Дина забрала у Стасовой выбивалку, тюкнула ею подушку.

– При том, что ты, Динка, тоже дура, – незлобно ответила Жанна. Ругательное слово определяло не категорию, а состояние. Забрав палку, она сунула её Ольге и сделала знак унести.

– Почему – тоже? – заерепенилась Власова

Глинкина постучала Марине по лбу:

– Да потому что, – Глинкина три раза ткнула указательным пальцем себе в лоб: – Малина Вареньевна, Дина Леонидовна, думайте черепушками. Чтобы Стас ударил Тамару? Да никогда! Оль, захвати из холодильника «Фраголино», – крикнула Жанна школьной подруге вдогонку и стала выкладывать на стол пакет с огромными манго и другие бутылки. Она только вчера вернулась с Бали. Дина взяла первую, прочла название, заворчала. С маленьким фонтаном на макушке и каштаново-кремовыми прядями Власова напоминала капризную тибетскую собачку ши-тсу.

– Жанка, лучше бы ты принесла «Просекко». У него перляж лучше, – она дунула в звенящий от чистоты стакан, пугая сидящих на стенках микробов своими бациллами.

– Научила я тебя, Динка, на свою голову! Пей, богема, и не вякай! Будут тебе и перляж, и перд. ж, – проворчала Жанна, подыскивая в шкафу подходящий нож. Огромные манго, каких не бывает в столичных магазинах, густо пахли даже через кожуру. Приняв у Ольги запотевшую бутылку, она указала глазами на полотенце: – Дин, подай, а то руки скользят. Оль, нарежь витамины! Девочки, вкус – я таких ещё не ела.

– Тётя Дина, а где вы задействованы в этом сезоне? – вежливо спросила Ольга, принимаясь за нарезку.

Власова заломила руки:

– Олька, безбожница! Я и без твоих «тёть» играю в новой постановке старую медсестру.

– Про что спектакль? – мимоходом поинтересовалась Марина, вытягивая шею на манго. Единственным видом искусства для Стасовой была художественная лепка, выполненная её руками на чужих лицах.

– Про войну спектакль. Так решил Юрий Мефодьевич, – имя и отчество директора театра Соломина, Дина выговорила с подобострастием.

– Ну, если Мефодьевич, то терпи! – подмигнула Марина и первой подставила свой бокал под открытую бутылку: – Мне – все сливки!

– Как будто когда-то было иначе? Держи, Вареньевна! – согласилась Жанна.

Через час весёлые подруги пели песни. Тамаре приказали прекратить существовать ради мужа и начинать жить для себя. Ещё немного погодя решили зарегистрировать бывшую модель на программу «Модный приговор». Почему бы и нет? Стезя – её. Контекст – подходящий. Главное, правильно составить заявку. Ольга тут же села за ком плести жалостливую кипу инков. Что-то про несчастную судьбу брошенки. Жанна ходила по комнате, как учёный марабу и диктовала: «Мать моя – отчаявшаяся женщина, и ей срочно требуется помощь. Иначе…».

– Правильно, – соглашалась Марина. – Пусть они читают, и думают, что могут спасти чистую душу. А если не спасут, то гореть им в аду!

Фраза так понравилась Жанне, что она тут же включила диктофон. На память в таком состоянии Глинкина не надеялась. Ольга, забросив компьютер, сказала в микрофон нужное. Дина, перехватив инициативу, сказала это же нужное нужной интонацией. Марина по ходу записи подкорректировала свой же текст, вставив, что бессердечных редакторов замучит аллергия на коллаген, ботокс, силикон, а заодно и латекс. Тамара, глядя на выходки подруг, радовалась, что они взялись за её жизнь. В любом случае, кому-то уже давно пора было это сделать.

5

Подмосковная деревушка Семёновское приказала долго жить ещё в 1952 году. Именно тогда Мосгорсовет решил выкупить землю у жителей, а дома их, многие вовсе даже не ветхие, пустить под снос. Столица расширялась на запад от Лужников и Гагаринской площади, и Ленинский проспект, априори, не мог вести в деревню. Родительский дом, деревянный, добротный, с широкой печью и резными наличниками, стоял в конце теперешней улицы Вавилова. Вместо него Луковы получили двухкомнатную квартиру в соседних Новых Черёмушках ещё в шестидесятых. Тогда как избы, что были у графского имения Воронцово просуществовали до начала следующего десятилетия. В ожидании сноса заборы дворов стояли выщербленными, крыши зияли провалами, туалеты воняли невыбранными отходами, огороды и сады пришли в запущение. Дыхание стройки и динамика города наступали на старину в прямом и переносном смыслах, вытесняя из памяти новосёлов микрорайона безысходность и понурость деревни. И эта ассимиляция с жизнью новой, благоустроенной и весёлой, кипящей в многоэтажках многолюдьем, разнокультурьем и их разнохарактерностью привела к тому, что уже вскоре лишь старики помнили, что когда-то на месте Черемушкинского рынка стояла церковь, а часть трассы Ленинского проспекта проложена через кладбище.

Весной 1972 года жара держалась с начала мая. Это никак не облегчало подготовку восьмиклассницы Тамары Луковой к годовым экзаменам в обычной школе и музыкальной. Работать над гаммами и этюдами Скрябина и Балакирева приходилось подолгу. Мать звонила с работы каждый час. Тамара нервничала, грызла ногти, сушки, сухари, даже макароны. В один из особо знойных дней, кажется, это было двадцать второе мая, Луковой позвонила подруга – ещё та шаболда, известная на всю школу, как куряка и матершинница. Воспитанием детей её предки занимались исключительно во время путешествий по дну бутылки. Драные зады, по делу и без, казались методами самыми доходчивыми, отчего девчонка, единственная в армии пацанов и братьев, часто убегала из дома. Родительских прав её предков не лишали, оставляя, чем заняться профсоюзам и всяким там партийным органам местного значения. К тому же папа подруги был ударником соцтруда и рационализатором производства, а жена его матерью-героиней.

Услышав, что Тамара на привязи, подруга тут же посоветовала снять трубку и спокойно идти гулять. Советским операторам городской телефонной связи было одинаково фиолетово, кто и как пользуется изобретением Александра Белла. Сам англичанин к тому времени уже, спасибо, умер. Иначе сердечного приступа ему было бы не избежать. Пятьдесят копеек в месяц за радиоточку и немногим более рубля за каждую из хозяйственных услуг позволяли людям страны победительницы во Второй мировой войне слушать радио сутками, лить воду рекой, сдёргивать бачок по воле души и варить варенье из айвы, суп «питы» или разгадывать кроссворды, положив трубку рядом с аппаратом. Коллективизм в СССР являлся основой всего. Подумав немного, Тамара натянула белые гольфы, нарядилась в лучшее платье и вплела в косы красивые банты. Было решено отправиться на Воронцовский пруд поглядеть на лягушек и пиявок. А там уж – как повезёт.

Плот, брошенный кем-то из жителей придушенной деревни, уже отошёл от землистых неоформленных берегов, когда из пролеска вышла банда Стаса Костякова. Смеясь над тем, как неумело девчонки орудуют палками, хулиганы, с гиканьем и непотребными шутками, стали бросать в них камнями. Когда плот оказался где-то на середине пруда, Тамара оступилась и упала в воду. Пруд был уже не таким большим, как при графьях, но его подземные воды за пять веков подмыли грунт и крутили воронки то тут, то там. Да и шок от холодной воды сковал девушке горло.

Очнулась Тамара в объятиях Стаса. Потом были лекция от него, наказание от мамы, выброшенные гольфы, оттереть которые от тины так и не удалось, ангина, усугубившийся страх перед водой и понимание того, что большое чувство – это хороший запах кожи и приказ того, кто держит тебя в руках.

То, что называют любовью, случилось тем же летом, само собой, без подготовки и сопротивления. А ещё через время уже вся школа гудела от разговоров о подростковой распущенности, преждевременной сексуальности и недопустимости разврата между отличницей и двоечником. Но Тамаре и Стасу это было безразлично. Вскочив с кровати в день её совершеннолетия, молодые и свободные люди побежали в ЗАГС. Жениху на момент свадьбы было уже девятнадцать. Когда родилась дочь Оля, родители праздновали двадцатилетие Луковой. Фамилию мужа Тамаре не разрешил взять худрук Дома моделей на Вернадского Геннадий Зейналов.

– Учти, детка, мужей у тебя в жизни может быть десять, а имя всегда будет только одно!

Ослушаться руки кормящей Тамара не могла. А Стасу даже льстило, что его жена – известная модель.

6

Дина была очень красивой. Русь до сих пор платила татарам дань, выдавая, после трёх веков их ига, дивные кровяные замесы. Русые волосы Власовой обворожительно сочетались с темными бровями и ресницами, широкий таз и ноги колесом, как у наездницы, – с тонкими кистями и щиколотками. Но настоящей роскошью Дины был глубокий и чистый голос. В актрисы девушку взяли с первого тура. Народная песня, старания бабушки в раннем детстве, да басня, что дал в дело соседский поэт, покорили жюри Щепкинского театрального училища. Однако дальше главной роли в студенческом спектакле продвинуться Власовой не удалось. В коллективе МХАТА, куда в 1984 году она попала по протекции знаменитой бабушки, молодая актриса терялась на фоне и очень знаменитых коллег, и менее успешных. Впрочем, восторг и поклонение мужа долго компенсировали всякую неудачу в профессии.

После рождения второй дочери, в начале 1987 года Власова ушла из МХАТа, разорённого войной режиссёров. Осенью того же года, и, опять же, не без стараний бабули, ей нашлось место в Малом академическом театре. Перемены мало что поменяли в карьере актрисы, жаждущей славы. По-прежнему выхватывая крошечные роли, задать худруку неудобный вопрос Дина решилась лишь на четвёртом десятке профессиональной жизни.

– Кого бы ты хотела играть? – удивился распределитель театральных ролей, глядя на малоизвестную ему актрису. Ответ про Ирину в чеховском «Вишнёвом саду» или хотя бы одну из «Восьми любящих женщин» в детективной истории Робера Тома, вызывал у мужчины гомерический хохот: – Власова, ты и любовь родились в разные эпохи. И не нужно слёз, я знаю цену актёрским страстям. Хочешь играть влюблённую женщину? Хорошо. Давай пари: ты за год влюбляешься до похудения, я, если это случается, в конце сезона предлагаю твою кандидатуру на роль Стэнли.

– В «Трамвае «Желание»? – открыла Дина рот: – Но как Вы узнаете, что я…?

– О, дитя! Плохим я был бы художником, если не мог разглядеть женщину, что «вошла в изломанный мир, чтобы познать призрачный союз любви, чей зов, как мгновение в ветре…», – ответил руководитель труппы эпиграфом к анонсированному спектаклю.

Задание было более чем понятным. Выполнить его казалось вовсе нетрудным. Оставалось найти достойного, в кого действительно можно было бы влюбиться. Стас, узнав о проблеме, предложил Дине помочь. Три последних года он работал начальником ЧОПа в очень знаменитой столичной дискотеке.

– Пока будем искать тебе идола, можешь начинать тренироваться на мне, – подмигнул Костяков. Хитро так подмигнул, совсем не как чужой мужчина. А вскоре он написал заявление об отпуске за свой счёт, датировав его тем же днём, когда ушёл от жены.

– Вы бы поискали его среди подруг, – посоветовал Тамаре лейтенант полиции через три недели после этого.

– Среди чьих подруг? – уточнила оставленная и безутешная супруга.