Я тебя уничтожу

Помню, как первый раз увидела Франка и буквально раскрыла рот: высоченный, с широким разворотом плеч, красивый, как те мужчины, о которых я только читала в книжках, и такие же малолетки, как я, сверлили его глазами, ожидая своей очереди в его постели, но в тот вечер его взгляд остановился на мне и дальше не пошел.

А ведь я даже любить-то толком не умела, не знала, как: меня этому не научили, никто меня не любил, не проявлял нежности и ласки. И я была не обучена отдавать их обратно, просто молча забирала, что давали, не понимая, что же от меня требуется.

С ним судьба вдохнула в меня жизнь и мигом втянула её обратно, дала надежду и тут же её забрала, показав возможную картинку счастливого существования, чтобы повернуть её тыльной стороной верх. Дескать, нечего, тебе, Сонечка, расслабляться.

Помню, как держала Клима на руках, пока он играл прядью моих волос, наматывая на маленький кулачок, улыбаясь, смотрел на меня, будто я – самое прекрасное создание на Земле.

Кто бы мог подумать, что у меня, такой грязной и испорченной, получится нечто настолько совершенное и правильное? Я сидела на кровати и ревела белугой от того, что в моей груди разрывались атомные взрывы, и не могла понять, что это за чувства и как мне с ними справиться. Я задыхалась от них, от своей любви и страха. Я была слишком юной, слишком молодой, слишком глупой, а мое сердце было слишком маленьким, чтобы вместить в себя все эти эмоции. С каждым вздохом моего сына мне становилось хуже и страшнее.

Что я, пустая и полая, могу вложить из своей глупой головы в его душу?

Анатолий видел это, видел мои метания и то, как я не могла подойти к ребенку.

– Ты же мать! – кричал он, встряхивая за мои худые плечи.

От нервов у меня не было лактации, есть я тоже не могла, наказывая себя за то, что я никчемная мать, и становилась с каждым днем все более тощей и дерганой. Я закрывала уши руками, лишь бы не слышать его плач, с которым не могла справиться.

К концу первого года брака сил у меня больше не оставалось, хотелось либо из окна выброситься, либо вены перерезать. Кажется, даже Франк это заметил, вечно погруженный в свои проблемы и разборки. У меня был какой-то совершенно безумный взгляд, будто он меня не в красивой квартире запер, о которой я раньше могла лишь мечтать, а в клетке держал. Даже, вот, игрушку дал, чтобы скучно не было. Тогда никто не знал о таких словах, как послеродовая депрессия, и мне казалось, что я осталась один на один со всеми своими фобиями и горячим желанием сдохнуть.

Не знаю, откуда у Франка возникла эта идея, но он отправил меня «отдыхать» в одну из специализированных клиник, где в меня засовывали горсти лекарств, и постепенно мне стало лучше. Конечно, нормальной матери из меня все равно бы не получилось, я была лишь красивой пустышкой, и единственное, что могла дать своему ребенку – это любовь и ласку, которых у него было вдоволь вплоть до того момента, пока мне не пришлось уйти.

От Самгина было не скрыться, как бы паршиво я себя ни вела все восемь лет нашего брака, он все равно прощал мои выходки и возвращал меня обратно. Не может быть такого, чтобы у его терпения не было границ, я проверяла и испытывала их день ото дня.

Ведь я говорила ему, предупреждала, что не получится у меня, а он не верил. Любила ли я сына? Да, почти безумно – настолько безумно, что отлично понимала ту простую, как день, истину, что ему будет лучше без меня.

Когда Климу исполнилось семь лет, со мной произошло то, с чем я сама не нашла сил справиться, и находиться рядом с сыном и мужем больше не могла.

При виде Самгина меня начинало лихорадить и бить, как в ознобе, он прикасался ко мне, а мне, казалось, его руки оставляют незаживающие ожоги на моей коже. Я умоляла его отпустить меня, кричала, что больше не могу так, но он ничего не хотел слышать, продолжая уверять меня, что всё наладится. Но ничего бы не наладилось уже никогда.

Только одним способом я могла получить свободу от него, хотя и сомневалась, что он оставит меня в живых, но в моем случае, смерть – это тоже свобода. У Самгина было много сторонников и друзей, которых он называл своей «чертовой дюжиной», но еще больше было врагов и завистников, даже тех, о которых он, на свою беду, не подозревал.

Свободу получить я могла только одним способом: переспав с самым злейшим из его врагов – Торфянниковым. Самгин по сравнению с ним был еще молод и зелен, несмотря на свои тридцать семь лет, но они никак не могли поделить территорию, и всем было очевидно, что кто-то должен либо отступить, либо умереть.

В тот день, когда я лежала под тучным и старым телом Торфянникова, мне казалось, что со мной только так и надо, что кроме этой боли и слез я больше ничего не заслуживаю, и только они хотя бы чуть-чуть очищали мое темную душу, пусть и заставляя чувствовать себя при этом грязнее самой черной грязи.

Когда до Самгина дошли слухи, пущенные с моей подачи, я ожидала, что он меня убьет на месте. Более того, я хотела этого. Только, конечно, в первую очередь он не меня убил, а его. И он убил бы каждого, кто осмелился, открыв рот, заявить какая его жена шлюха и тварь.

А я смотрела на него и не понимала, почему же он продолжает меня любить, такую грязную и мерзкую. И ведь он жаждал меня убить, я видела это в его глазах, но у него так и не поднялась рука. Мы сидели за одним столом, пока он хлестал водку и смотрел на меня, будто не узнавая, а мне хотелось кричать, что я именно такая, какой он видел меня в тот момент, и я хотела принять его пулю, просила его об этом, просила освободить нас, потому что мне жить не хотелось совсем.

В какой-то миг он приставил мне снизу к подбородку пистолет, крича на меня так, что барабанные перепонки подрагивали, а я не понимала его вопросов, ничего не понимала, укрытая апатией, словно одеялом.

Потом он ушел, забрав оружие. Должно быть, сообразил, что я бы сама воспользовалась им, пустив себе пулю в висок?

На следующий день Анатолий уехал с нашим сыном, а мне оставил чемоданы с моими вещами и указал срок, в течение которого я должна освободить квартиру.

Анатолий связывался со мной спустя несколько лет, просил, чтобы я хотя бы изредка виделась с ребенком, и я отравленная собственным ядом, услышав голос Самгина, не смогла сдержаться от того, чтобы не наговорить гадостей, потому что мои чувства к нему состояли из жгучей ненависти и любви одновременно. Мне не нужны были его деньги, мне нужны были его отрицательные эмоции и безграничная злоба, которые он испытывал ко мне, и мне требовалось вновь и вновь в этом убеждаться.

Но видеть в глазах собственного сына ненависть и презрение я едва ли была способна, однако, переступив через страхи, согласилась. Нет, не ради его денег – их было вдоволь, мужчины не скупились ради меня, а для того, чтобы вновь попробовать почувствовать безграничную любовь своего ребенка. Но сын, должно быть, был умнее отца и не захотел свиданий с непутевой мамашей.

Много раз я приезжала к воротам его интерната, чтобы издали полюбоваться своим мальчиком, таким красивым и ладным, что у меня сердце разрывалось от горячей любви к нему. Мне представлялось, что я могу передать свои чувства к нему хотя бы на расстоянии. пусть он и не узнает никогда, не увидит моей материнской уязвимости перед собой, но, может быть, будет её ощущать? Меня утешало лишь то, что Клим был в безопасности и никогда ни в чем не нуждался, кроме нормальных родителей.

Пусть никогда не полюбит такую, как я, Боже, пусть у него будет сильная женщина!

Самгин оставляет мои вещи на улице, пока я осматриваю дом. Ладно, потом заберу. Чего можно ожидать от старого бандита?

Глава 3. А. Самгин

Спустя шесть лет после того, как мы с Софией разбежались, один из моих новых бизнес-партнеров пригласил меня на свою свадьбу. Это был не первый его брак, но, должно быть, по желанию очередной жены, праздник затеяли с размахом.

Мои чувства невозможно было передать словами, когда я понял, что невеста в роскошном свадебном платье – это София; её наряд сегодня разительно отличался от того, в котором она стояла рядом со мной в старом московском ЗАГСе.

Было ли это розыгрышем, попыткой меня задеть и унизить или нелепым стечением обстоятельств, выяснить мне так и не довелось, ибо жених, похоже, понятия не имел, кого берет в жены, а с лица Сони, стоило ей увидеть меня, отхлынула вся кровь, и она явно не ожидала созерцать меня среди гостей.

Пусть это торжество и казалось светским и помпезным, однако её новый муж к концу вечера надрался до животного состояния и был близок к тому, чтобы упасть мордой в салат, как на обычной сельской свадьбе. Я смотрел на Софию, не сводя взгляда, зная, что её это раздражает и злит, и она сидела как на иголках, до тех пор, пока друзья жениха, включая меня, не помогли оттащить её суженого в автомобиль, на котором они добирались до отеля, чтобы на следующий день отправиться в свадебное путешествие. Я закинул её мужа на переднее сиденье, с его водителем, не удосужившись пристегнуть на нем ремень безопасности, объяснив остальным, что их помощь не требуется, и уселся на заднем сиденье рядом с прекрасной невестой, которая уже имела законный статус жены.

Соня отодвинулась от меня, почти вжавшись в дверь, а я, вольготно устроившись, ожидал, когда мы доберемся до отеля. Кинул это пьяное животное на диване в гостиной номера для новобрачных и обернулся к бывшей жене, которая стояла в дверях, ожидая, когда я выйду из них вон, но вместо этого я отодвинул ее и закрыл дверь изнутри.

– Уходи, – твердо произносит она.

– Нет, у тебя сегодня первая брачная ночь, – напоминаю ей, ухмыляясь.

Соня пятится от меня и, замечая, как я растягиваю одну за другой пуговицы жилета, срывается с места и бежит в спальню, не успевая запереть дверь, потому что я вовремя хватаюсь за дверную ручку.

– Франк, не надо, – просит она меня, когда я все же прохожу в спальню, и вытягивает вперед руку, в попытке остановить меня. Я рассматриваю её, понимая, что с возрастом она стала еще красивее, а деньги и лоск ей, несомненно, шли. Уйдя тогда, она быстро выскочила замуж за политика, укрывшись за его спиной, зная, что когда-нибудь я все же могу передумать и прийти за ней.

– С каких пор, дорогая, ты вдруг стала примерной женой? – принимаясь расстёгивать рубашку, интересуюсь я. – Никогда раньше не была, не стоит и начинать.

София нервно осматривает комнату и берет с комода хрустальную вазу с тонким основанием, сжимая её пальчиками, выставляет, как меч вперед перед собой.

– Не подходи ко мне, Самгин. Может, тебе я и не была верна, так только потому, что у тебя не хватило сил уйти с моего пути самостоятельно, – шипит она сквозь зубы, как кобра, пытающаяся ужалить. – Я не одна из твоих гламурных пустышек, я и убить могу.

Её колючие слова пробираются мне под кожу, отравляя и причиняя боль, но зато злость, которую она посеяла во мне много лет назад, начала давать плоды, прорастая во мне все выше и глубже.

Соня облизывает пересохшие от волнения губы, накрашенные алой помадой, и замахивается на меня, держа в руках свое оружие, пока я продолжаю гадать, готова она меня уничтожить или нет. Моя маленькая убийца разбивает вазу из тонкого хрусталя о мой череп, который видел на своем веку угрозы и пострашнее, хотя я и чувствую, что ей удалось-таки меня ранить, потому что теплая кровь потекла по виску.

Испугавшись, она закрывает обеими руками рот, останавливая рвущийся наружу крик, оттого что ей все же удалось меня ударить, не веря, что я даже не попытался её остановить.

– Повернись, – обманчиво мягко прошу её, замечая зарождающуюся истерику, но София слушается меня, подбирая полы свадебного платья, и поворачивается ко мне спиной. По старой привычке, со мной всегда был острый балисонг, и, достав его, я разрезаю шелковые ленточки наряда, затем руками развожу корсет в стороны, пока платье не падает к ногам. Отхожу на шаг назад, наблюдая за результатом своих усилий.

Соня относилась к той категории женщин, которые умели брать себя в руки в самых неприятных ситуациях, и сейчас она, хоть и дрожит, но выпрямляется, гордо разворачиваясь ко мне, отводя плечи назад, демонстрируя красоту своего загорелого тела в белом белье, изображая из себя невольницу на рынке работорговцев.

Я вытаскиваю из брюк ремень и складываю пополам, продолжая смотреть ей в глаза. Она переводит недоуменный взгляд на мою руку, сжимающую кожу ремня, догадываясь, что я хочу пустить его в ход, и её глаза округляются.

– Самгин, я буду кричать, – заверяет меня, а сама еле шепчет.

Мои губы изгибаются в улыбке, стоит мне представить картинку, которую может застать её новоиспечённый муж, если решится очнуться от своего пьяного сна.

– Можешь начинать, – предлагаю, оказываясь рядом.