Туман над Фудзи

Светлану перебил Саша. Не громко, но внятно.

– За один час? Всему научимся?

Светлана холодно посмотрела на мужчину:

– А вы хотя бы попытайтесь. – Светлана продолжила: – Здесь находилась самая настоящая деревня. Именно в этом месте. В 1964 году случился оползень, и деревня была стерта с лица земли, но ее восстановили практически в первозданном виде. Считается, что это место уникально по своей красоте. С одной стороны гора Фудзи, с другой – лес Аокигахара и озеро Сайко.

– А Фудзи где?

– Там. Сейчас не видно. Но прогноз погоды хороший. Надеюсь, что она нам покажется.

Лизе опять показалось, что про такую красоту нужно говорить с придыханием, а не просто монотонно, как «Отче наш». Даже монах-японец хоть и говорил на одной ноте свою речь-молитву, все равно создавалось впечатление, что он хотел что-то вложить в их головы. Прямо старался. Она чувствовала и энергию, и посыл. Здесь посыл был один. «Как же я от вас всех устала».

Деревушка действительно была игрушечной. Низкие деревянные домики, покрытые крышами из рисовой соломки, были естественным продолжением природного рельефа. Посредине деревушки текла мелководная речушка, на высоких берегах возвышались неровные холмы. Только приглядевшись, понимаешь, что в холмах есть двери и окна. И на самом деле это домики, где обитают гномики. И гномики эти – японцы. И сразу себе представляешь, как было. И никогда не представишь бабушку на завалинке, обязательно перед глазами эта бабушка будет нести на спине вязанку хвороста или ухаживать за крошечным садиком, под стать ей самой. Или мести двор веником. А рядом дедушка босиком бежит с тачкой. Что в тачке? Мешки с рисом? Возможно. Лизу от мыслей отвлекла Рита, которая неожиданно оказалась рядом.

– Что он вам говорил?

– Кто? Твой папа?

– Он мне не папа.

– А кто? – Лиза мгновенно оскорбилась за Николая. Какие все же неблагодарные эти подростки! Как же она может? Вот так вот? Не разобравшись. Забыв все и вся. И обвинив весь мир вокруг.

– Они меня усыновили.

– И ты считаешь, что об этом нужно кричать на каждом углу? Весь мир должен об этом узнать?

– Не поняла. Вы спросили. Я ответила. Или я соврать должна была?

Господи, за время японской поездки Лиза настолько научилась разговаривать сама с собой, что разучилась говорить с другими. Чего она взъелась на девочку? Она же к ней за помощью обратилась.

– Прости, да, я не права. Прости. Просто я немного озадачена.

Когда не знаешь, что говорить, нужно говорить, что думаешь, искренне и от сердца. Она давно вывела для себя такую формулу и старалась от нее не отступать.

– Мы же тут все вместе. Плечом к плечу, как говорится. И я, конечно, наблюдала за вами. Я люблю наблюдать за людьми. Знаешь, вот даже на пляже читать не могу. Смотрю на тех, кто рядом, и придумываю. Что это за люди? Кем работают, где живут? Все же практически голые. Ни машин, ни часов. Без макияжа и причесок.

– И что вы про нас подумали?

– Вы меня сразу озадачили. Я давно не видела такого напряжения в отношениях близких людей. Даже не сразу поняла, что вы дочь и папа.

Она решила говорить так, как есть. Зачем врать? Этой девочке врали достаточно.

– Да, я говорила сейчас с твоим папой, и он мне рассказал о том, что произошло.

– Когда? Одиннадцать лет назад?

– И об этом тоже.

– Они меня предали. И только сейчас я поняла, насколько мы чужие люди. Понимаете, они мною тяготятся, я не оправдала ни одной их надежды. Она пыталась меня по всяким кружкам театральным таскать. Типа актрису из меня делать. А я ни петь, ни рисовать. А он в шахматы со мной играл. А я и в шахматах ни бум-бум.

– Ты же всегда говорила «мама и папа». А теперь «они».

– Так что делать, если выяснилось, что они мне не папа и мама?

Они шли по извилистым тропинкам, не заходя ни в один домик. Какие уж тут домики? Лиза понимала, что бесполезно сейчас читать нотации про то, что воспитали, что дали. Рита сейчас ее все равно не услышит.

– А что тебе самой нравится? В чем ты, как говоришь, «бум-бум»?

– Так я не знаю! Они же мне вздохнуть не давали. Шла, куда направляли. Но понимаете, все время натыкалась на то, что мне не просто не интересно. Не могу, не хочу. Не мое. Не нужно мне это. Вот вам сейчас картинку из детства нарисую. Воскресенье, мы пообедали, и начинается экзекуция шахматами. Он мне рассказывает, как фигуры ходят, а я не запоминаю. Он злится, а у меня внутри все холодеет… И я вообще перестаю соображать. Он вздыхает, тяжело так, мол, тупая. Его дочь тупая. А я не тупая! Я в это время про другое думала!

– Про что?

– Да истории всякие сочиняла. У нас в школе стенгазета, я туда заметки пишу.

– Так может, ты в этом «бум-бум»?

– В этом все «бум-бум».

– Не соглашусь… – Лиза помолчала. – Хорошо. Скажи, ты узнала, и тебе сейчас очень тяжело. Но ты бы хотела и дальше не знать? Как лучше?

– В том-то и дело. Я ненавижу сейчас все вокруг. Никому не пожелаешь пережить то, что я пережила. Такое узнать. Нет ничего страшнее. Понимаете?

– Не понимаю. Ты просто еще не сталкивалась с чем-то по-настоящему страшным.

– Вот и вы меня не поняли.

– Погоди. – Лиза остановилась и взяла девочку за руку. – Я понимаю. Я тебя очень хорошо понимаю. У тебя рухнули основы. Когда ты ругаешься с родственниками, а для тебя они родственники – других у тебя нет, то для человека это всегда самый страшный удар. Рушатся колонны, на которых держался весь мир, поэтому это страшно. Но что тут есть положительного? У тебя есть возможность открыть в себе другой мир, новый. Ни у кого другого такой возможности нет. А у тебя есть. Это невероятно ценно. Да, у тебя сейчас страшное разочарование. Тебе кажется, тебя предали.

– А разве не так?

– Не совсем. Но сейчас даже не нужно про это думать. Потом, когда все пройдет, и боль утихнет, вспомни о том, что я сказала. У тебя открылись дополнительные возможности.

– Не пройдет и не утихнет, – буркнула Рита и, развернувшись, пошла обратно к автобусу.

Да уж, ей сегодня эта деревня была совершенно ни к чему. Но вот почему Лиза в этой поездке постоянно решает чужие проблемы? За свои же деньги?

Лес самоубийцДзюкай

– А мы будем останавливаться около леса?

– Вас Дзюкай интересует?

– Ну, там, где самоубийцы! – Интересно, что вопрос задавала Ольга. Рядом семенила Инесса с Олиной сумкой. Как же быстро можно обломать человека. Сначала она сама командовала Матвеем. Но рядом оказался человек с аурой более мощной… И куда чего девалось?

– Нет. Конечно, не будем.

– Ну хоть на минуточку! – Ольга сложила руки в молитве.

– Вам зачем?

– Так сфотографироваться. Столько про этот лес разговоров.

– Нет. У нас маршрут. Я вам по дороге расскажу, если интересно. Мы будем вдоль него достаточно долго ехать, так что вы сможете прекрасно все сфотографировать из окна. Пересядьте только по правую руку по ходу движения. Все в автобус!

Пять минут, и Светлана уже шла по салону, пересчитывая пассажиров.

– Поехали. Да, был вопрос, и я отвечаю. Аокигахара или Дзюкай, про который всем так интересно послушать.

Светлана обычно свои речи никакими тонами не окрашивала, информацию преподносила достаточно монотонно. Но тут в голосе почувствовалось снисхождение. «А ведь Вадим прав. Она же просто нас не воспринимает всерьез, – подумала Лиза. – Ей же кажется, что мы просто все пещерные, но с деньгами. Разве может нас заинтересовать эпоха Эдо? А вот лес самоубийц – это да. А она нам тут, понимаешь, про самураев вещает. Про дворцовые интриги. И про местоположение к экватору. Но ведь не права Светлана. Абсолютно не права. Да, не все тут филологи и историки. Но почему бы и обычных людей не образовать? Про самураев интересно тогда слушать, когда это хоть как-то связано с нашей существующей действительностью. Неужели сложно немножко напрячься? Переключать внимание, немного шокировать, немного удивлять. Даже приврать немножко. Главное, не выпускать из рук внимание слушателей. Но для Светланы это было не очень важно. Она просто работала. Или отрабатывала. Можно и так сказать».

– Итак, Аокигахара или Дзюкай. Этот лес достаточно старый, площадь его около тридцати пяти квадратных километров, он плотно засажен кустарниками и деревьями. Таким образом, все мифы и легенды, которые создавались вокруг этого места, естественно, имеют под собой научное обоснование. Многие, побывавшие тут, так характеризуют лес: «Оглушающая тишина». Объяснение этому есть: очень плотно друг к другу растут деревья. В лесу не работает компас. И тоже не миф. В недрах этого места ученые нашли залежи железной руды, потому и компас барахлит. Вы уже поняли, что японцы большие любители мифов и легенд, причем многие из них достаточно ужасные и кровавые. У японцев другое чувство страха. Ничего удивительного. Народ другой. И страх другой. Они этими легендами живут, их культивируют. Демоны и призраки – это наше все. Безусловно, есть связь с религией, где тоже всегда присутствовали драконы. У этого леса история отдельная. Не всегда японцы жили зажиточно и были такими успешными. Я вам об этом рассказывала, думаю, экскурсовод в Киото тоже. Своих стариков, которых считали уже бесполезными, они как раз приносили умирать в этот лес. И считается, что духи тех самых стариков до сих пор бродят по лесу. Не секрет, что есть в Японии люди, склонные к депрессии, но их столько же, сколько и везде. В других странах человек просто из окна выбросится, а здесь есть конкретное место. Просто здесь самоубийство заметнее, только и всего.

– И часто?

– От семидесяти до ста человек в год. Это было раньше. Сейчас цифры идут на спад. Кто эти люди? Обычно молодежь, которая хочет что-то доказать. Правительство борется. И патрули бесконечные, и таблички расставлены. «Ваша жизнь является бесценным даром от ваших родителей. Подумайте о них и о вашей семье. Вы не должны страдать в одиночку. Позвоните нам». Я вам не рекомендую в этом лесу гулять, потому что в нем легко потеряться, и это сущая правда. Там есть огороженные тропинки, но это все равно лес. Чаща. Дремучий лес. Но как все неизвестное, лес манит. Раз в год его прочесывают добровольцы. Порядка трехсот человек. Да. Находят много неприятного. Что делать.

– Я правильно понимаю, кто-то приезжает умирать, а кто-то приезжает погулять и все равно погибает? – Это был Саша. Вопрос поступил от него.

– Так скажем, такие случаи бывают. И тому есть самое простое объяснение. Во-первых, здесь действительно можно заблудиться. Некоторые пешком идут в сторону Фудзи. Кто-то идет на лес посмотреть и тоже не может выйти. Поэтому я и говорю: лучше сюда не ходить. Зачем? А некоторые и правда приходят, чтобы свести счеты с жизнью. Вешаются или выпивают лекарства. Есть влюбленные пары, есть пожилые люди, одинокие и брошенные. Те, которые считают себя ненужными обществу. Это, как правило, мужчины. Достаточно распространено в Японии, что, выйдя на пенсию, жена уходит от мужа. Или выгоняет его из дома. Они же практически не видят друг друга. Он все время работает, вечерами развлекается с сослуживцами. Знаете, какой самый любимый день у японского мужчины? Понедельник. Он наконец-то опять идет на работу. А после работы – в район в Кабуки-се. Это район красных фонарей. И вот такой работящий японец выходит на пенсию. Два совершенно разных человека с удивлением видят друг друга, более того, выясняется, что они живут вместе. Японки достаточно хитрые и расчетливые: деньги все у них. Японские мужчины, наоборот, вне работы совершенно беззащитны. Вот вам реальный повод для самоубийства. Но все домыслы раздуты. Средняя продолжительность жизни японца девяносто лет. Он умеет договориться со своим внутренним «я». И потом не забывайте – японцы буддисты. Так что все же большинство смертей – это неосторожность, случай, авантюризм. Или какие-то отклонения в психике.

Светлана

Про этот лес рассказывают все экскурсоводы. И она должна была рассказать. И даже остановиться должна была. Но она совершенно четко видела, что в автобусе есть люди, которые были потенциально опасны. Те, кто готовы в этот лес войти. И кто-то из этой группы для этого приехал. Она не знала, кто, но чувствовала, что он здесь.

Экскурсовод – работа сложная. Для нее это неприятная нагрузка в ее интересной жизни. Да, она не любила людей, боялась толпы, не любила много говорить. Но так сложилось. Балласт в ее сегодняшней жизни. Когда-то мама рассказывала, что, покупая билеты в Большой театр, нужно в нагрузку было купить билеты в театр Советской Армии. Вот и у нее так. Для души – работа в библиотеках, архивах. Сколько открытий, сколько сюрпризов она находила, изучая жизнь великих художников эпохи Эдо. Вести экскурсионные группы предложил ее научный руководитель. «Вам есть, чем поделиться. Не упускайте такую возможность. Для ученого важно материал опробовать на слушателях». Она не отказалась. Но от этой работы удовлетворения получала редко.

Ей сразу стала неприятна эта группа. Эрик, вечно цепляющийся за рукав, бесцеремонная Инесса, которая сначала грузила молодого парня, потом подобострастно начала лебезить перед не очень опрятной женщиной в кимоно. Боже мой, как можно так относиться к кимоно? Зачем его носить постоянно без какой-либо причины? А вечно веселый американец, беспрестанно травящий сомнительные анекдоты? Что это за люди? Зачем им Япония? Молодой парень, совершенно бесполезно влюбленный в странную девицу, не достойную его. Дочка, не разговаривающая с папой. Две Маргариты на одну группу. Абсурд! Манерная дама из Канады, каждый день выходящая из гостиничного номера, как из косметического салона. Ни к селу, ни к городу. И главный вопрос. Что она сама здесь делает? Тема ее научной работы «Влияние японского искусства на европейское». Иногда она сбивалась в своих автобусных историях на японскую живопись, ценность в этой связи Утагавы Хиросигэ и Китагавы Утамаро. И видела, как мгновенно засыпают пассажиры. Тут никому ничего не надо. Только импозантный Коновалов ее слушает внимательно и очень сосредоточенно. Он слушает, а жена его суетится. Смотрит не в окно, а на пассажиров. Поездка заканчивается, но она не нашла ее смысл. Как жаль. Но, впрочем, пара приятная. Очень приятная пара.

Да, им интересно про лес. Кому-то из них особенно. Кому? Она не может опередить, но чувствует, что он рядом. Идет волна от кого-то в автобусе. Волна страха и решимости. Если он окажется рядом с лесом, он войдет. А этого допускать нельзя. Она в свое время сюда вошла. И провела здесь три своих самых страшных дня. Она тогда разочаровалась в жизни, в своих идеях. И в себе. Ее нашли с сильнейшим переохлаждением, как итог, двухстороннее воспаление легких, с психоаналитиком она общается до сих пор. Лес ей не помог никак. Помогла японская живопись, японская природа, она помогла себе сама. Но точно не лес.

Автобус

– А ты бы хотел прогуляться по этому лесу?

Матвей опять удивился самому себе. Услышав какую-нибудь очередную гадость от этой странной девушки, он каждый раз давал себе слово, что больше не будет с ней общаться. По деревне она гордо вышагивала одна, демонстративно фотографируя на айфон, а он смотрел на нее с другого берега реки и думал: гадина. Она ведь просто мерзкая гадина.

За обедом в японском стиле гадина села с Эриком, а не с ним. Ну, понятное дело, превосходный выбор. Он же из Америки. Всю дорогу про какие-то свои яхты рассказывает. Да, они все про что-то рассказывают. Эрик про яхты, Петрович про улицу, где они живут, и про богатых соседей. Странно, что не про себя, но, наверное, там очень важно, кто соседи. Он, например, не знает, кто у них соседи. Ему плевать. И родители его наверняка не знают. Ну, живет там кто-то за стенкой. Хотя разве у них по-другому? Он не знает, кто живет у него за стенкой, потому что это никому не известный дядя Вася. А если бы жил Дима Билан, он бы точно знал. Петрович, похоже, тоже не живет в одном доме со Сталлоне. Что-то он совсем отвлекся. А про что еще думать, не про эту же плесень, которую они едят уже целую неделю? Нет минуты свободной, чтобы заскочить в супермаркет и купить что-нибудь съедобное.

А в автобусе «здрасьте, пожалуйста»:

– Ты позволишь?

Именно таким елейным голоском. И Матвей тут же убрал свою сумку? Правда, не уступил место у окна, не повернул головы и наушники снимать не стал. Но сразу же почувствовал неимоверное облегчение. Она здесь, она рядом. И вот даже за рукав его теребит.

Как же хорошо, когда никто не ругается, когда все друг с другом в мире. Матвей патологически не любил ругаться. Всегда расстраивался, когда мама дулась на него. Очень и очень обидчивая мама. Он видел, отцу тоже доставалось. Но отец подошел, поцеловал, мама тут же вытерла слезы и повисла у отца на шее, а тот часто и мелко начинал целовать ее щеки. А что было делать Матвею? И вот он ходил за ней и канючил:

– Ну ты чего? Да ладно тебе! Ну, подумаешь! Обиделась, да? Вот прям обиделась?

Он тоже хотел ее обнять и поцеловать, как отец, но изо всех сил пытался изображать из себя мужчину. Поэтому и с извинениями тянул. Она ждала, он ныл. Такой матч-реванш, кто кого. Он сдавался:

– Ну прости! Ну прошу тебя.

А дальше шел глубокий вздох, и мама притягивала сына к себе. Он упирался головой в ее грудь, она ерошила его волосы и тоже мелко и часто целовала его макушку, а он обеими руками обхватывал ее за талию. И в жизни наступало счастье. Счастье – это когда на тебя никто не обижается, когда все тебя любят и когда ты понимаешь, что тут вообще происходит.

С Марго было непонятно, что происходит. Кто она такая и что ей от него надо? А ему что от нее надо? На фига все это? И все же она села рядом, дала ему понять, что сейчас они опять вместе. И интересы у них общие, что она готова делиться с ним личным, и он тут же растаял. От Марго исходила непонятная магия. Только если она сама этого хотела. И только. Как бутон цветка. К примеру, тюльпан.

Мама любила тюльпаны, отец часто покупал цветы, но тюльпаны были любимыми. И сначала они стояли гордо в вазе, как яркие солдатики-охранники. Прямые и неприступные. В какой-то момент бутон раскрывался, и цветок сразу становился нежным, стебель кокетливо изгибался, и из солдатика цветок превращался в жеманную красавицу. Так и Марго. Матвей был уверен, никто из группы даже не догадывался, что это за девушка. А вот ему она открылась. И он чувствовал себя избранным.

– А ты бы хотел прогуляться по этому лесу?

– Не знаю. Наверное, нет.

– А я бы хотела. Может быть, я даже ехала, чтобы туда попасть.

– Зачем?

– Может быть, чтобы там остаться.

– С ума сошла?

– Почему? Нет. Пусть знают.

– То есть ты бы это сделала ради того, чтобы что-то кому-то доказать?

– Не имею права?

– Ну ты дура!

– А ты умный.

– Нет, я тоже дурак, тебя тут слушаю.

– Ну, ладно. Тогда ты меня послушай.

Марго и Феликс

Марго некогда было восхищаться Москвой. Новая школа, новый сосед по парте, новые репетиторы. Школа была выбрана с физико-математическим уклоном, три раза в неделю дополнительные занятия, бесконечные лекции по интернету, тонна заданий, которые нужно было выполнять в срок.

Мать не понимала, к чему все это.

– Она умрет.

– Нет, дети живучие. Если для их ума слишком много, они отсекают. Мозг просто перестанет воспринимать, но не вскипит.

Марго видела, что отношения мамы и Феликса изменились. Он уже не носит мать на руках, как раньше, мать его начала раздражать. Она была все такой же красивой, но как-то затормозилась в своем развитии. То, что нервировало Марго, стало нервировать и Феликса, она это чувствовала. И тайно этому радовалась. Как бы там ни было, мать сломала их жизнь, отняла у них отца, круто все изменила по своей прихоти. Девочке нравилась ее новая жизнь, но ее бесило, что кто-то решал за нее. С какой стати?

– Маргаритка, поешь.

– Хватит называть меня этим дебильным именем!

– Ну тебе же раньше нравилось, – растерянно отвечала мать.

– Здесь вам не тут!

– Это ты про что?

– Это так Черномырдин говорил.

– А я не помню.

Мать не обижалась, вечно ходила со счастливой улыбкой. И это тоже злило Марго. Жила себе в своем мирке, отчасти придуманном, отчасти украденном у других людей. А разве не так? В прошлом остался не только отец, но семья отца, бабка с той стороны, бывшие подруги. Отрезала, как их там и не было. Марго злилась и мстила. В том числе и улыбаясь Феликсу, и ведя с ним умные разговоры, в которых мать ничего не понимала. Только мать не раздражалась, она восхищалась.

– Гениально! Маргаритка, какая ты умная, я бы так никогда не смогла. Ну, ладно, ладно, не злись. Просто Ритка! Девочки, какая у вас сестра! Вы слышали, сколько она формул знает? И слова какие мудреные.

– Они еще больше знать будут… – Феликс улыбался мартышкам, но Марго-то знала. Ему интересна она, Маргарита. Он с удовольствием разбирал вместе с ней домашние задания от репетиторов. – Черт, все забыл. Дай мне пятнадцать минут, теорию почитаю.

У Феликса не было возможности пойти в науку. Девяностые перевернули жизнь его поколения. С одной стороны, нужно было зарабатывать деньги, а с другой – открывались грандиозные возможности. Люди с аналитическим складом ума этим воспользовались. Возникали новые банки, как грибы росли строительные компании. Феликс окунулся в новую жизнь, чтобы не остаться на дне старой. Нужно было постоянно что-то придумывать, генерировать, выкручиваться. Помогали бывшие однокашники. Вместе разорялись, вместе выплывали. Поддерживали друг друга и советом, и деньгами. Кто-то отдавал, кто-то – нет. Но это было не так уж и страшно. В какой-то момент Феликс понял, деньги он всегда может заработать. А вот должники… Таких он просто вычеркивал из жизни. Раз и навсегда. Бизнес вещь жесткая. И чтобы подниматься по этой лестнице и не свалиться посередине, нельзя оглядываться назад. Только вперед. Друга тащи с собой, если оступился один раз – дай шанс. Если же друг оказался предателем, а такое тоже случалось, скидывать с лестницы не надо, но руки помощи он не дождется никогда.

Феликс умел убирать людей из жизни и из головы. А вот школьная любовь приковала к себе цепями. Знал, что Нина вышла замуж, знал, что рождались дети. Следил издалека, не понимал, счастлива или нет, и никогда не давал о себе знать.

Она потом спрашивала:

– Почему не приехал, почему не поговорил?

– А разве ты не помнишь? Ты тогда сказала: «Никогда! Не приближайся ко мне никогда».

– Но ты ведь был виноват!

– Господи! Тот дурацкий поцелуй на выпускном…

– Там был больше, чем поцелуй. Я тогда чуть руки на себя не наложила, потом долго еще приходила в себя.

Феликс не был полным заложником той любви. Он определил себя в ковбои. Жил бизнесом, непростой, но красивой жизнью. Для того чтобы зарабатывать деньги, нужно не просто время, нужновсе время. И его не остается на семью, на дела сердечные. Все остальное в его жизни тоже случалось с постоянной регулярностью, но про сердце там речь не шла. Это были его ковбойские дела. Ему нравилось появляться в образе Джеймса Бонда. Костюм на размер меньше, коротковатые брюки, обязательно очень дорогие духи и ботинки. Часов он не носил принципиально. Ничего напоказ. Именно таким он и возник перед ней на том вечере выпускников. Да. Он хотел ее убить наповал. А в итоге пропал сам. Он даже не представлял себе, что ничего не умерло.

Феликс вошел в класс и сразу увидел ее. Она сидела за их партой. Рука подпирала голову, взгляд, устремленный внутрь него.

– Ого, каким ты стал! – сказали все. И только она: «Ты вообще не изменился. Все тот же».

И все. Больше они уже не расставались. Сначала в своих мыслях, в бесчисленных сообщениях, а потом он забрал их к себе. Феликс долго не мог себе простить, что тогда так глупо ее потерял. Он всегда знал, что это ошибка. Он редко расписывался в своих ошибках. Наверное, как каждый. Человек – слабое существо, всегда себя оправдывает, всегда найдет уважительную причину любому своему неблаговидному поступку. Но здесь он понимал: дурак, виноват. Саднило долго. Он пытался заглушить чувство вины. Много работал, тяжело и упорно. Лез наверх, ломая ногти, и дело тут не в том, что нужно было что-то и кому-то доказать. Бизнес – это отвесная стена. Редко кто это понимает. Только сам бизнесмен. Легко говорить: «Всех денег не заработаешь. Зачем тебе столько? Когда начнешь жить для себя?» Как людям объяснить, что если только отпустишь руки, то сорвешься, и лететь тебе далеко вниз. А той самой вершины – ее просто не существует. Если ты ввязался, то карабкаться тебе всю жизнь. Можно остановиться, передохнуть. Но руки все равно цепляются за камни, выпускать их нельзя ни на секунду. И в голове тоже мысли крутятся безостановочно. Потеряешь мысль – упустишь важное. Как объяснить? Да и зачем? Кому про это нужно знать?

Он не переставал ее помнить, о ней мечтать. Придумал свою Дульсинею. При этом не пропуская стильных женщин, заводя ненадолго красивые романтические отношения. А иногда заводя и не очень красивые.