Оттенки счастья для Сироты

Глава 20

Стекло было запотевшим, сквозь мутную пелену она была как призрак, как видение, которого не должно было быть здесь. Я стоял под почти кипящими струями, пытаясь сжечь в воде напряжение последних дней. Алина. В том самом кружеве, что я выбрал для неё. Холодным расчётом, думая, что это просто ещёодна вещь, как домашний костюм. Но сейчас, глядя на еёсилуэт, на размытые контуры еётела за стеклом, я понял, как жестоко ошибался.

Она двигалась плавно, словно в замедленной съёмке. Каждый её шаг отдавался в висках тяжёлым, глухим стуком. Мозг, отшлифованный цинизмом и привычкой всё контролировать, выдавал единственную спасительную команду:

«Выгони её. Сейчас. Пока не поздно».

Это была ловушка, и я видел ее капкан с самого начала. Но вид её такой недосягаемой и одновременно так близко, парализовал волю.

Дверь душевой кабины открылась беззвучно. Клубы пара вырвались наружу, окутали её. Холодный воздух обжёг кожу.

– Уходи, – мой голос прозвучал хрипло, почти как рык. – Пока не поздно.

Я не просил, я приказывал. Но в её глазах читалось нечто такое, что заставило мой внутренний стержень дать трещину. В них не было ни страха, ни игры. Была решимость. Та самая, что бывает на краю пропасти.

– Уже поздно, Тимур.

Эти два слова. Простые. Тихие. Они добили меня окончательно. В них был приговор. Признание. И вызов, который я не мог проигнорировать.

В тот миг что-то внутри переломилось. Осторожность, расчёт, все эти дурацкие защитные механизмы – рассыпались в прах. Я шагнул вперёд, вода с меня хлынула на пол. Моя рука сама нашла её шею, пальцы вцепились во влажные от пара волосы. Я притянул еёк себе так, будто хотел сломать, стереть границы между нами.

И поцелуй. Это не было нежностью. Это было сражением. Это было падением. Губы её были прохладными, но в них тут же вспыхнул ответный огонь. Мы дышали друг в друга, я чувствовал солёныйпривкус еёкожи, аромат её тела, смешанный с паром. Мои руки скользили по её спине, ощущая под ладонями тонкое кружево, хрупкость еёплеч, и ту невероятную силу, что исходила из неё. Я ласкал её тело с яростью обречённого, запоминая каждый изгиб, каждый вздох. Мир сузился до точки – до её губ, еёдыхания, еётела, прижатого к моему.

Мы задыхались, лёгкиегорели, но оторваться было невозможно. Это было как утопать и наконец-то сделать тот первый, спасительный глоток воздуха. Она – и был тот воздух. Когда я почувствовал, что теряю почву под ногами, я разорвал поцелуй. Алинастояла передо мной, кружево упало на мокрый пол, и она была совершенна. Уязвимая и могущественная. Отдавшаяся и захватившая меня в плен без единого выстрела.

Слов не было. Они были бы ложью. Я подхватил еёна руки – она оказалась невесомой, и в то же время – самой тяжёлойношей в моей жизни. Еёруки обвили мою шею, голова уткнулась в плечо. Доверие, с которым она это сделала, добило меня окончательно.

Я пронёсеёв спальню, оставляя за собой мокрый след. В полумраке комнаты еёкожа светилась, как перламутр. Помню лишь ощущение еёмокрой кожи под моими ладонями, холодную простыню под спиной и жар, который исходил от неё, от меня, из самого центра вселенной, которая сжалась до размеров этой комнаты.

Это не было нежностью. Это было сражением. И капитуляцией одновременно.

Когда наши тела соединились, я замер на мгновение, глядя в её глаза. Они были огромными, темными, полными такого доверия и такой бездонной тоски, что мне захотелось кричать. Вместо этого я опустил голову и прижал лоб к еёвиску, дыша, как загнанный зверь. В этом соединении была не просто страсть. Была боль. Боль от того, что щит, который я годами выковывал, рассыпался в пыль от одного её прикосновения. Была ярость – на себя, на неё, на этот мир, который позволил мне быть таким слабым. Я понял, что теряю себя. Того старого, жёсткого, неуязвимого Сироту. Он умирал в её объятиях, под её тихие стоны, в такт нашему бешеному пульсу.

Я двигался, и каждый толчок был попыткой сбежать. Углубиться в неё, чтобы скрыться от самого себя. Но она не отпускала. Её руки скользили по моей спине, не лаская, а словно выжигая на клейме. Её ноги обвились вокруг моих бедер, затягивая меня глубже в эту пучину. Она не просто принимала меня – она поглощала. Забирала мою силу, мою броню, моё циничное «я», оставляя лишь голую, трепещущую сущность.

– Тимур… – моё имя на её устах было не стоном, а клятвой. Признанием. Приговором.

Я не мог больше смотреть ей в глаза. Я спрятал лицо в изгибе её шеи, вживаясь в её кожу, вдыхая её запах чего-то неуловимого, только её. Её пальцы впились в мои волосы, прижимая крепче, не позволяя отступить. И в этом жесте было столько власти, что по моей спине пробежала судорога. Я всегда был тем, кто контролирует. А теперь контроль был у неё. Она отняла его одним лишь тем, что отдалась без остатка.

Ритм ускорялся, подчиняясь какому-то древнему, дикому закону. Мы уже не целовались, мы дышали друг другом, наши рты были рядом, губы обожжены, дыхание спутано в один клубок. Мир расплылся, потерял очертания. Существовало только это: глухой стук наших сердец, слившийся в один бешеный ритм, хриплое дыхание и влажная жара там, где мы были единым целым.

И тогда это началось. Неотвратимо, как лавина. Я почувствовал, как что-то ломается внутри, в самой глубине. Это была не просто физическая разрядка. Это был крах. Взрыв, который снёс все редуты и укрепления. Я издал звук, которого не слышал от себя никогда – не крик, а скорее рык, полный агонии и освобождения. Моё тело напряглось в дуге, каждый мускул свело от невыносимого напряжения, а потом волна накрыла с головой, вымывая из меня всё— ярость, боль, страх, оставляя лишь шум в ушах и полную, оглушительную пустоту.

Она содрогнулась подо мной, её тихий стон прозвучал как эхо моего падения. Её тело обмякло, и я почувствовал, как по её щеке скатывается горячая слеза. Я не знал, чья она. Моя или её. Возможно, наша общая.

Когда все кончилось, наступила оглушительная тишина, нарушаемая лишь нашим тяжёлым, выравнивающимся дыханием. Она прижалась ко мне, еёпряди волос были влажными на моей груди. Я обнял её, чувствуя, как под моими пальцами медленно успокаивается еёсердце. Еёдыхание стало ровным и глубоким, она заснула.

А я лежал и смотрел в потолок, в наступающую темноту. И в голове, очищенной от всего наносного, стучала одна-единственная, железобетонная мысль, холодная и безжалостная, как приговор:

«Всё. Как прежде – уже не будет».

Никогда. Я перешёл черту. Я впустил её внутрь, в ту самую крепость, где правил один я. И теперь там навсегда останется её след. Её запах. Её тепло. Эта мысль не была ни счастливой, ни горькой. Она была констатацией факта. Я был сломан. И тем, кем я был вчера, я больше не буду. Никогда.

И впервые в жизни я не хотел ничего менять.

Глава 21

Глава 22

Утро было обманчиво спокойным. Тепло постели, запах Алины, который врезался в мой мозг и смешался с ароматом прошедшей ночи – всё это казалось каким-то чужим, не моей жизнью. Призрачный островок, на который меня выбросило после всего дерьма, что случилось в моей жизни. Но причаливать к нему сейчас никак нельзя. Слишком рано. Сначала надо разобраться с Козловым. А пока меня ожидал полкан.

Я приехал на заброшенную автобазу, наш привычный «кабинет переговоров». Старый ангар пах пылью, машинным маслом и тоской. Полкан, грузный, как медведь, стоял, прислонившись к ржавому ЗИЛу, и курил, щурясь на меня сквозь дым.

– Выспался? – хрипло бросил он, осматривая меня с ног до головы.

Я лишь хмыкнул в ответ, доставая свою пачку. Лишние слова здесь были ни к чему. Слишком проницательный мужик он. А сказанные им слова заставили меня напрячься.

– Козлов слинял. Вроде как по делу куда-то подался. Но знать не положено, как понимаешь, – полкан выдохнул струю дыма. – Так что твоя «командировка» откладывается. И пока он не вернётся, советую тебе, сильно не высовывайся. В министерстве и без того на тебя косо смотрят.

«Не высовывайся. Сиди тихо, как мышка. Пока этот ублюдок, из-за которого сгорела вся моя команда, разъезжает непонятно где. Как же мне всё это осточертело». – промелькнуло в моей голове.

– Мне нужно на пару дней уехать, – сказал я, игнорируя его совет. – Надо кое-кого найти.

Полкан насторожился, его маленькие глазки-щёлочки стали внимательными.

– Кого искать-то?

– Мужика по имени Михаил Сомов. Ничего на него нет. Только счёт в банке в городе Зареченск. – лицо Захара Петровича стало непроницаемым.

– Зареченск? – переспросил он, и в его голосе прозвучала неподдельная старая усталость. – Давненько я про эту дыру не слышал. Очень давно. Козлов… – Он замолчал, вглядываясь в прошлое. – Козлов пару раз прорывался. Словно оговорился. Давно это было. Лет двадцать, наверное, назад. Говорил что-то про «тихое место», про «надёжный схрон». Я тогда не придал значения. Но вёл он себя слишком неестественно и странно, вот и отложилось.

Мы переглянулись. Одна и та же мысль, как искра, проскочила между нами.

«Схрон. Он кого-то прячет. Живого свидетеля? Родственника? Ту самую зацепку, которая превратит пазл в законченную картину мести».

– Думаю, он там кого-то держит. Возможно, что и самого Сомова, – тихо проговорил я, и внутри всё сжалось в тугой, холодный узел.

– Похоже на то, – кивнул Полкан. – Ладно. Я этого Михаила по своим каналам пробить попробую. И с Зареченском помогу. Но будь готов, бюрократическая волокита жуткая. Оформления, согласования. Всё это время.

– А у меня его нет, – отрезал я. – С каждым днём он становится всё опаснее. А подобраться к нему всё сложнее.

– Понимаю, но для дела найдёшь, – Захар Петрович тяжело вздохнул. – Действуй осторожно. Я свяжусь с тобой сам. Сейчас главное – не спугнуть Козлова, иначе и твой, и мой труд насмарку. Поэтому давай как-то поделикатней и без лишней самодеятельности. Кстати, ты едешь один? Или дружка с собой возьмёшь?

– Нет, один, кто-то должен остаться здесь. У меня на него свои планы.

– Поделишься? – интересуется Петрович, но делится планами пока не намерен. Мне кажется, он что-то умалчивает, и мне это не нравится. Поэтому лишь отрицательно качаю головой.

Во время моего отсутствия Алина останется одна, и чувствую, что приключений она себе найдёт. А оставлять её без присмотра мне не хочется. Сивому это не понравится, но отказать он мне не сможет. Можно было, конечно, и полкана попросить, но рассказывать о ней сейчас как минимум опасно.

– Ну как знаешь. Тогда бывай, я наберу, как что-то узнаю.

Обратная дорога была будто в тумане. Мысли о Козлове, о его спокойном, самодовольном лице, разъедали меня изнутри, как кислота.

«Из-за него Кирюха, самый молодой, даже детей не успел завести. Из-за него Витёк, который меня из того ада вытащил, сгорел в БТРе. А этот ублюдок живёт, дышит, преуспевает. И я должен ползать перед ним и не перечить».

Я влетел в квартиру, захлопнув дверь с такой силой, что звонко брякнула люстра. В спальне было пусто. Сама Алина исчезла. И тут я услышал шум воды из ванной комнаты. Ровный, убаюкивающий звук.

«Она там. За этой дверью. Беззащитная, тёплая, живая. Войди. Прикоснись. Забудься…» пульсировали мысли в моей голове.

Моя рука сама потянулась к ручке, но я с силой сжал кулак и опустил её. Нет. Мне сейчас не нужна нежность. Нежность – это слабость. А внутри меня бушевала стальная, раскалённая буря. Я развернулся и прошёл на кухню.

«Зареченск. Схрон. Что за тайны он там прячет? Что или кто бы это ни было, я найду это. Я заставлю его рассказать всё. А потом… Потом я сломаю ему шею. Медленно. Чтобы он всё чувствовал».

Ярость подступала к горлу, горячая и солёная. В висках стучало. Весь мир сузился до точки – до лица Козлова в моей памяти.

И в этот момент в дверном проёме возникла она. Алина. В лёгком халатике, с влажными от воды волосами. Её глаза были большими, испуганными. Она смотрела на меня, на моё окаменевшее от гнева лицо, и кулаки, которые я сжимал так, что пальцы побелели.

«Боится. Чёрт возьми, она боится меня. Я хотел, чтобы так смотрел на меня Козлов, когда я приду за ним. Но не она».

Этот страх в её глазах стал последней каплей. Что-то внутри щёлкнуло. Резко двумя шагами, я преодолел расстояние между нами.

Я не обнимал её. Я схватил её, притянул к себе так, что она ахнула от неожиданности. И я поцеловал её. Жестоко, жадно, по-звериному. Это была попытка выжечь её страх своим огнём, вдохнуть в неё ту ярость, что пылала во мне.

Она на мгновение застыла, потом её губы дрогнули, ответив на моё безумие. Когда я, наконец, оторвался, мы оба тяжело дышали. Я прижал лоб к её лбу, чувствуя, как дрожит её тело.

– Ты не должна меня бояться, – прошипел я, и мой голос прозвучал хрипло и приглушённо, как рык. – Слышишь? Никогда. Всех на свете можешь бояться, но не меня.

Она не сказала ни слова. Просто смотрела на меня своими огромными глазами, в которых теперь читалась не только тревога, но и какая-то ошеломлённое, горькое осознание. Понимание того, что монстр, которого она пугалась, теперь принадлежал ей. Со всей его тьмой и яростью.

Глава 23

Мысли неслись с такой скоростью, что я просто не успевала их упорядочить в своей голове. Одно было ясно и отчётливо: я должна держаться подальше от него, его прикосновений, от этого всепоглощающего поля притяжения, которое он создавал вокруг себя, на которое так предательски реагировало моё тело. Я только отстранилась после того поцелуя – поцелуя, который обжёг мне губы и лишил разума. Всё тело предательски дрожало, будто в лихорадке.

Мне нужно было отвлечься. Я попыталась сделать банальную вещь – сварить кофе. Рутинное действие, которое должно было вернуть мне хоть каплю контроля, но даже тут ничего не вышло. Руки не слушались, мелкая дрожь в пальцах заставляла класть ложку с кофе мимо турки. Я сосредоточилась на звуке льющейся воды, на запахе зёрен – на чём угодно, только бы не на нём, оставшемся стоять где-то сзади.

Как вдруг он приблизился. Я не видела, но почувствовала всем своим естеством – воздух сгустился, пространство вокруг изменилось. Он подошёл сзади, так близко, что я ощутила исходящее от него тепло. Его руки мягко, но неумолимо обхватили мои, взяв мою дрожащую кисть в свою твёрдую ладонь. Я замерла. Сердце заколотилось где-то в горле, перекрывая дыхание.

«Дыши, Алина, просто дыши», – приказала я себе, но это было бесполезно.

Он помог мне закончить то, что не удавалось мне одной, – сварить кофе. Каждое его движение было выверенным, властным. А потом… потом он наклонился ниже. Влажные от недавнего душа, они пахли его шампунем. А он… он вдыхал этот запах, глубоко и медленно, как будто вкушал его. Его дыхание обжигало кожу на моей шее, пробегали мурашки. Мне хотелось отпрянуть и вжаться в него сильнее одновременно. Этот контакт был одновременно пыткой и блаженством.

– Мне… мне надо собираться на учёбу, – выдохнула я, и голос прозвучал слабо и предательски сдавленно. Из-за его манипуляций, из-за этой игры, в которой я была лишь пешкой, даже речь давалась с трудом. Слова путались, прежде чем сорваться с губ.

Он нехотя, будто отрывая от себя кусок за куском, отпустил мои руки. Там, где секунду назад было тепло его кожи, теперь осталась ледяная пустота. Он молча вышел из кухни, и я, наконец, смогла перевести дух, опершись о столешницу дрожащими ладонями.

«Надо просто пережить этот день. Просто дойти до университета и забыть, то, что произошло ночью. Алина, ты сможешь». – раз за разом прокручивала у себя в мыслях.

Тимур вскоре вернулся. И в его руках были бумага и карандаши, чем безусловно удивил меня.

– Зачем это? – спросила я, чувствуя, как внутри всё сжимается в холодный комок.

– Хочу, чтобы ты всё же воплотила в жизнь тот рисунок, что начала у родителей, – произнёс он, и его слова прозвучали как приговор.

У меня отвисла челюсть. Шок. Полный и абсолютный. Он не просто помнил об этом. Он принёс всё для этого. Сейчас. Но зачем ему это?

Пока я стояла в ступоре, не в силах найти слов, он воспользовался моментом. Его голос прозвучал тихо, но со стальным оттенком, не терпящим возражений.

– Расскажи, почему ты вчера спала в подъезде? – Он смотрел на меня прямо, пронзая взглядом. – И, Алин, давай начистоту, без уловок. Ответь честно.

Глаза сами собой наполнились предательской влагой. В горле встал ком.

– Я… я хотела уйти, – прошептала я, опуская взгляд. Признаться в этом было невыносимо больно и даже стыдно.

– Почему не ушла? Передумала? – не отпускал он.

Почему? Вот вроде бы и простой вопрос, но скажи я ему правду и представить боюсь, какой может оказаться его реакция. Я открыла рот, чтобы найти хоть какой-то ответ, но тут зазвонил мой телефон, оставленный в спальне.

Словно получив помилование, я, не сказав больше ни слова, бросилась прочь из кухни. Сердце бешено колотилось. Я схватила трубку, это была Ева.

– Привет, а чего ты запыхалась? – услышала я её бодрый голос.

– Да так… Ничего, – стараясь дышать ровнее, я отвернулась к окну. – Ев, я потом перезвоню, ладно? Собираться надо.

– Ты в порядке? Твой голос странный.

– Да, да, всё хорошо. Увидимся в училище.

Я положила трубку, но не могла заставить себя вернуться. Открыла сообщение от матери. Я прочла его ещё раз, и у меня возникла дикая, отчаянная идея, которая могла всё изменить или всё разрушить. Я не знала, каким будет исход, но я не могла больше так продолжать.

Когда вернулась на кухню, не говоря ни слова, положила свой телефон с открытым сообщением перед Тимуром. Пусть видит. Пусть знает всю правду.

Он взял трубку. Его глаза пробежали по строчкам. Я видела, как меняется его выражение лица – от любопытства к непониманию, а затем к удивлению.

– Ты была со мной только для того, чтобы насолить родителям? – переспросил он, и в его голосе прозвучало что-то, чего я раньше никогда не слышала – раненая искренность.

Я лишь молчала. И это молчание было красноречивее любых слов. Это была правда. По крайней мере, часть правды в самом начале.

И тогда он… он просто сломался. Его лицо исказила гримаса, и он начал смеяться. Но это был не смех радости. Это был горький, истеричный, почти безумный хохот, от которого по коже бежали мурашки.

– Ахх… вот как, – он вытер ладонью глаза, будто в них выступили слёзы от смеха. – Да, блять. Такое в моей жизни впервые.

Мне хотелось провалиться сквозь землю.

– Ну чтож, спасибо за честность, – он швырнул на стол телефон. – Мне надо уехать. Может, на пару дней, а может, и на неделю. Пока не знаю, – резко заявил он, и смех его оборвался так же внезапно, как и начался.

Моё сердце упало в пятки. Вот и всё? Он выгоняет меня?

– Ты… ты прогоняешь меня? – прошептала я, и голос дрогнул.

Он посмотрел на меня с искренним, неподдельным удивлением.

– Какие тараканы бродят в твоей голове… – Он замолчал, изучая моё лицо, и в его глазах вспыхнула та самая опасная, ядовитая искорка, которую я уже научилась узнавать. – Нет, я этого не планировал, но и принуждать остаться здесь тоже не стану.

Он произнёс это как стёб. С издёвкой. С вызовом. Но за этой насмешкой скрывалось что-то ещё. Что-то, что заставляло моё сердце замирать.

– Но если захочешь, то могу взять тебя с собой. Выбор всегда за тобой.

Глава 24

Колесо с глухим стуком бьёт о разбитый асфальт, ритмично подбрасывая многотонную машину. Каждый удар отдаётся в висках пульсирующей болью. Бац. Как пинок в спину. Бац. Как хлопок двери, захлопнувшейся у неё за спиной. Бац. Как стук её шагов по бетонным перекрытиям, когда она уходила, не оглядываясь. Двести километров отмахал, а ощущение, что не сдвинулся с места. Чёрт знает сколько ещё часов, или может быть дней, придётся провести в этой металлической клетке, несущейся в неизвестность. До Зареченска – две тысячи километров. Ровно две тысячи километров, чтобы передушить всех своих внутренних демонов. Или, наконец, дать им волю, позволить взять верх, и превратиться в того монстра, которым его всегда считали. Но поможет ли это? Заглушит ли это войну внутри?

Ветер свистит в щель опущенного стекла, но не охлаждает то пекло, что пылает внутри черепа. Оно горит именем. Алина. Её имя вгрызлось в мозг, как осколок стекла, вонзившийся в ладонь – маленький, но невыносимо болезненный. Я сжимаю руль так, что кожаный чехол хрустит, наровясь порваться. Эти руки, которые могут сломать хребет озверевшему громиле в баре, державшие оружие и знающие цену жизни и смерти, – эти самые руки до сих пор помнят тепло и хрупкость её кожи. Предательская память тела, которая оказалась сильнее памяти разума.

Чёрт возьми! Как она это сделала? Я не мальчик, не сопливый юнец, верящий в сказки. Меня не взять дешёвыми уловками, томными взглядами или размалёванной симпатичной мордашкой. Я видел в жизни всякое – грязь, кровь, предательство. Доверял только холодной стали, и собственному инстинкту. А инстинкт этот, самый подлый предатель, кричал мне: «Она моя!» И я, Сирота, тот, кто сам решает судьбы, купился. Купился, как последний лох у цыган на вокзале.

Я позволил ей заглянуть туда, куда не пускал никого. Отодвинул стальную плиту брони, показал уязвимое, израненное нутро. Идиот. Слепой наивный идиот.

А потом… потом всё рухнуло. Оказалось, что та самая ночь, что стала для меня откровенностью – это было частью расчёта. Чёткого, холодного, бездушного плана. Я был нужен ей лишь как некий механизм, чтобы «насолить» своим влиятельным родителям, которые были против её свободы.

Я включаю пятую передачу, стрелка тахометра зашкаливает, заливая салон алым светом. Машина рычит, выжимая из мотора все соки. Пусть так. Боль от скорости, от рёва мотора, от сжатого воздуха – она лучше, чем эта тупая, разрывающая грудь изнутри агония от осознания собственной глупости.

Но что-то здесь не так. Мозг, отточенный годами выживания, отказывается слепо принимать эту реальность. Картинка не сходится. Логика сдаёт сбой.

«Не верится, что это только расчёт», – шипит во мне голос, тот самый, наивный дурак, которого я в себе ненавижу. – «Она не могла притворяться ТАК. Это невозможно».

В ту ночь. В ту самую ночь, которая теперь выжжена в моей памяти калёным железом. Я помню каждый её вздох, каждый потерянный взгляд, каждое робкое, а потом жадное прикосновение. Она не притворялась. Нет. Этому не научишься, этого не подделаешь. В актрисы она не годится. Она была… настоящей. Раскрытой, как книга, которую читаешь и не можешь оторваться. Она отдавалась на все сто, без остатка. Её тело, её душа, её тихие стоны – всё было моим. И она наслаждалась этим. Я это ЧУВСТВОВАЛ. Кожей, нервами, каждым атомом своего тела. Это была не игра. Это была правда, чище и ясней которой я не знал.

Так в чём же, сука, дело?! Почему решила преподнести именно так? Просто показав сообщение. Но сама при этом дрожит, как осиновый лист, только от одного моего присутствия рядом.

Значит, лукавит. Но зачем? В чём её игра?

Может, боится? Только чего? Боится того, что почувствовала? Боится этой силы, что рванула между нами, как удар тока? Ведь это не просто страсть была. Не то, что было в машине, когда забрал её из клуба. Это было нечто большее. Настолько пугающее, что стало страшно даже мне, а уж этой «хрупкой панде» и подавно.

Возможно, это лишь самообман. И она сама себе ещё не смогла признаться?

Я бью ладонью по рулю. Резко, громко, до боли. Чёрт! Да что она со мной делает?! Я Сирота. Я тот, кто сам решает, кому быть, а кому нет. А тут… одна мелкая панда устроила в моей душе такое побоище, что после неё осталась выжженная земля, где больше ничего не растёт.

Зареченск. Чёртова дыра, куда я еду сейчас. Каждый пройденный километр отделяет от неё. Но я вернусь, и мы выясним всё до конца. Посмотрю в её глаза. Не в те, что смотрели на меня на кухне пусто, а в те, что были ТОЙ ночью – бездонные, горящие, честные.

И если там, в самой глубине, есть хоть искра того, что было… Чёрт, даже не знаю, что буду делать.

Но вряд ли отпущу. Уже просто не смогу. Потому что она моя. Вся, до кончиков пальцев. Она сама дала право на это той ночью, когда была настоящей.

Дорога уходит вперёд, в сгущающуюся темноту. Я жму на газ до упора. Внутри меня кипит адская смесь из ярости, боли и… черт побери, нерушимой, животной надежды.

Алина не уйдёт. Ни от меня, ни от самой себя. Я этого не позволю. Ведь я всегда получаю желаемое.

Глава 25

Я мчал, как сумасшедший. Но как бы мне ни хотелось поскорей узнать правду и вернуться обратно, я понимал, что организму необходимо время на восстановление. Ведь на адреналине далеко не уедешь, рано или поздно произойдёт откат и организм возьмёт своё сполна.