Грозовой Сумрак

– Госпожа моя, хозяюшка приветливая, – голос мага вывел меня из раздумий, и я посмотрела в лицо Кармайкла, освещенное ярким сиянием белой луны, что восходила уже над притихшей в преддверии ночи Рощей. – Что так расстроило тебя?

– Всего лишь воспоминания, – я улыбнулась и ускорила шаг, увлекая мага за собой.

Теперь узкая тропка из извилистой стала прямой, как стрела, а деревья и кусты отодвигались в стороны, словно их отгибала невидимая рука великана. Выступающие корни прятались поглубже в землю, не нарушая ровного полотна тропы, высеребренной лунным светом, а я шла все быстрее и быстрее, скользя сквозь Рощу подобно призраку.

Я торопилась домой.

– Неужели ты живешь здесь совершенно одна, и в этой прекрасной Роще больше нет ни единого живого существа? – Кармайкла, похоже, не заботило, как я передвигалась по Холму, гораздо интереснее оказались чудеса, которых на поверхности не увидишь.

– Есть, разумеется, – я сжала ладонь мага покрепче. – Только они неохотно показываются на глаза, особенно тому, с чьей кожи еще не выветрилась мазь из зверобоя и четырехлистного клевера. Ведь ты сможешь смотреть через их иллюзии, а некоторым существам это не слишком-то приятно.

– Им неприятно, что они не сумеют меня зачаровать? – Впервые за весь вечер в голосе мага проскользнула нотка самодовольства. Похоже, несмотря на молодой еще возраст, слишком простые для выполнения Условия наложили на него отпечаток бесшабашности и излишней уверенности в собственных силах.

– Не совсем. Для них иллюзии – как для тебя одежда. Ты ведь не хотел бы появиться перед совершенно незнакомыми людьми голым? Вот и они не хотят. Быть может, позже, когда они привыкнут к тебе, или же когда мазь окончательно выветрится, но это все равно будет не раньше завтрашнего дня.

Светящаяся лунным серебром дорожка вывела нас к резной садовой калитке, за которой клонились к земле усыпанные спелыми плодами яблони разных сортов. Ветер всколыхнул теплый, сладкий аромат яблок, разлившийся над садом, окутал нас этим ароматом, как легким, неосязаемым покрывалом, и я невольно улыбнулась. Я могу гордиться своими яблонями, ведь на день позже или раньше, у другого ши-дани, плоды уже не будут такими сочными и ароматными.

– Госпожа моя, а нет ли в твоем райском саду древа познания добра и зла? – негромко спросил Кармайкл, следуя за мной меж деревьев и низко пригибая голову, чтобы не удариться лбом об усыпанные плодами ветки.

– Не путай Холм и то, что люди называют раем. Если ваш рай и существует, то он явно не здесь. Холм – это место, которое находится везде и одновременно нигде, сегодняшний день в Холме может происходить за сотню лет до твоего рождения в мире людей, и потому чаще всего люди видят ши-дани не во плоти, а лишь призраками, видением, которое можно заметить лишь краем глаза. Но и люди для нас – лишь видения, до тех пор, пока мы не перейдем по костяному мосту через кровавую реку, что опоясывает Холмы.

– Скажи, госпожа моя, – Кармайкл остановился у беседки напротив моего дома, разглядывая багряно-красные георгины, которые не смыкали лепестки даже лунной ночью. – А можешь ли ты показать мне определенный год, пусть даже живые существа в нем будут лишь бледными тенями себя самих?

– Да, – я остановилась на пороге дома, внимательно вглядываясь в глаза Кармайкла, которые едва заметно сияли в лунном свете кошачьей зеленью. – Какой год ты хотел бы увидеть?

– Осень в Алгорских Холмах за двести девять лет от нынешнего года. – Еле слышно хрустнул стебелек георгина, на который случайно наступил маг, делая шаг по направлению ко мне, и во взгляде его читалась непримиримая жесткость, словно он пришел в Холм только для того, чтобы увидеть что-то свое, очень личное, в том далеком прошлом. – Когда Сумерки заволокли землю людей и привели с собой тварей, которым здесь было не место. Я хочу это видеть, хочу понять, как зимние ши-дани удерживали их так долго, как смогли не пустить к священному озеру Керрех, уберегли людей, что искали убежища в долине у подножия Алгорских Холмов!

– Кармайкл… – я подошла к нему, протянула ладонь, чтобы провести кончиками пальцев по его щеке, успокоить, убрать тот страх, смешанный с ненавистью, что плескался в его глазах, но маг шарахнулся от меня как от прокаженной, выставляя перед собой руки.

– Не касайся меня, Фиорэ, иначе я вновь позабуду, зачем пришел к Алгорским Холмам. Всего лишь один твой поцелуй в ночь Бельтайна заставил меня забыть обо всем, в голове был сплошной туман, который не рассеивался до тех пор, пока я не перешел через белый мост. Я не виню тебя, я сам пришел к Холмам для того, чтобы расспросить ши-дани о том, каким способом они смогли не подпустить Сумерки… Просто… я почти утратил себя в той магии, она вскружила мне голову, как самое хмельное вино из всех, что я когда-либо пробовал. – Маг обнял себя руками за плечи и прислонился спиной к одному из столбов беседки, стараясь не смотреть мне в лицо. – Фиорэ… спасибо, что не приняла меня в свои слуги, что пригласила меня в Холм гостем, а не прислужником, у которого нет права вернуться к людям до того, как истечет его срок… Но в окрестностях Вортигерна все чаще появляются сумеречные твари, словно те уцелевшие, кого не перебили после того, как Сумерки вновь оказались отделены от мира людей надежной стеной заклятий, повылезали из своих нор и опять сбиваются в стаи. Ждут чего-то, терпеливо так ждут…

– Кармайкл… – Я подошла ближе и осторожно коснулась плеча мага. – Завтра я покажу тебе то, о чем ты просил. И не бойся опоздать – даже если ты остался бы у меня на семь лет, я могла бы вернуть тебя к людям на следующее утро после той ночи, когда ты разжег костер на вершине западного Холма. Не бойся меня… Я обещаю, что ты сможешь покинуть Холм в любой день, как только сам того пожелаешь.

– Я боюсь, что мне не захочется тебя покидать, – маг выпрямился и окинул взглядом мой дом, окна которого уже сияли мягким светом свечей, пробивающимся сквозь цветное стекло.

Я промолчала.

Стоит ли говорить Кармайклу, насколько похожи наши страхи?..

Ночь спустилась на Осеннюю Рощу, принеся с собой холодный и промозглый туман, окутавший дом плотным серебристым облаком. Если глянуть на него через разноцветную мозаику окна, то можно увидеть лишь очертания фруктовых деревьев, растущих так близко к дому, что яблоки можно снимать с веток, не выходя из дома – достаточно лишь сесть на подоконник и руку протянуть.

Тихо в моем доме, лишь потрескивает фитилек вычурной фигурной свечи, стоящей на узорчатой поверхности обеденного стола. Ручная резьба в виде кленовых листьев, перевитых виноградными лозами, отполирована до блеска – не я создавала этот стол, он был вырезан тем, в ком меньше всего можно было бы заподозрить краснодеревщика, но ведь каждый из нас имеет право на любимое дело. Я скользнула кончиками пальцев по прожилкам кленового листа, еле слышно вздохнула.

Завтрашний день будет пасмурным, с накрапывающим дождем, от намокшего лиственного ковра будет исходить пряный терпкий запах, а ветер будет сырым и пронизывающим до костей. Нехороший год, тоскливый, сумрачный день, да и призраки ушедших не добавят радости моей Осенней Роще.

Только вряд ли Кармайкл отыщет ответы на свои вопросы в моем дне середины осени – он узрит лишь начало, то, как сумеречные твари впервые появились на склонах Холма, и как зимние, выйдя на поверхность в зверином облике, отгоняли их грубой силой клыков и когтей. Кровь тогда заливала лиственный ковер, питала землю вытекающей из открытых ран жизнью, наполняла Алую реку, опоясывающую Холмы.

Кармайкл увидит начало битвы, но не ее конец.

Ведь Сумерки покинули Алгорские Холмы в неистовую ночь Самайна, на которую пришелся пик силы самого пугающего ши-дани Осенней Рощи. Его имя мало кто рискует произнести вслух, и почти никто – в его присутствии. Он – дитя фаэриэ снега и льда и осенней ши-дани, он скользит на грани между Сумерками и миром людей, не принадлежа по-настоящему ни одному из миров. Он – единственный, кто властен над малой частью сумеречных тварей, которых люди называют Дикой Охотой, грехами, настигающими человека, осмелившегося в ночь Самайна выбраться из защищенного холодным железом, серебром и омелой дома.

Он – Черный Всадник, король Самайна…

Именно он и прекратил «безобразие», развернувшееся вокруг Алгорских Холмов. Всего лишь ночь на пике силы – и этого было достаточно, чтобы Сумерки отступили за границы наших земель, не рискуя даже приблизиться и не пытаясь напасть на людей, что оказались под защитой короля Самайна и ши-дани.

Если бы Кармайкл увидел ту далекую ночь – тогда, быть может, он и получил бы ответы на все вопросы, как заданные, так и оставленные при себе, только вот вряд ли Габриэль окажет ему такую услугу по доброте душевной. Что может потребовать король Самайна у простого смертного – даже я не могу представить, ибо его фантазия весьма обширна и непредсказуема, зато я точно знаю, чего он попросит у меня за оказание подобной услуги.

Обязательство прийти к нему в день, когда Самайн наступит в мире людей, и принять участие в игре, правила которой известны только нам двоим.

– Габриэль…

Тихий шепот отозвался эхом под потолком, взвывший волком ветер с треском распахнул оконную створку, которая с грохотом ударилась о стену.

Звон стекла, разноцветные льдинки разбитого витража падают на пол медленно, как кружащаяся в воздухе осенняя листва.

Ледяной ветер, гасящий робкий лепесток свечного пламени, несущий в себе морозное дыхание стылой зимы, горячей, только что пролитой крови, и отзвуки голоса короля Самайна.

«Не стоит меня звать, если ты не хочешь быть услышанной, дева осени…»

Голос, пробирающий до костей, вытягивающий из потаенных уголков души на поверхность первобытный страх перед зверем, снегом и лютым морозом, страх перед Сумерками, перед тем, что таит в себе густая тьма на дне глубоких омутов. Голос, пробуждающий радостный, пьянящий азарт погони, счастье в ощущении абсолютной свободы, миг, позволяющий ощутить целый мир в чаше ладоней… Удивительный голос короля Самайна, который меня пугает и притягивает, заставляет держаться подальше от Габриэля – и одновременно желать встречи с ним.

«Ну же… не молчи. Ты никогда не зовешь меня попусту…»

Холодные пальцы ветра, гуляющего по комнате, легли мне на плечи, шевельнули волосы на затылке, огладили щеку так, что на миг мне почудились руки короля Самайна, играющие со мной так же, как он обожает играть со своими личными слугами. Находясь везде – и нигде, заставляя искать напоминание о себе в каждом порыве ветра, в каждой снежинке, опустившейся на губы.

– Здесь я хозяйка!

«Докажи».

Слово-приказ, слово-просьба, слово-мольба.

Только Габриэль может вложить так много в одно-единственное слово, произнесенное мысленным шепотом и дополненное шелестом ветра в листве деревьев, отголосками волчьего воя в глубине черного леса, треском жаркого пламени в очаге. Только король Самайна может дотянуться до моего времени без приглашения, стоит лишь произнести его имя…

На миг я увидела его – темно-зеленые, почти черные глаза-омуты на бледном лице с острыми скулами, длинный шрам, оставленный холодным железом, пересекающий щеку и разрезавший правый уголок губ так, что теперь любая его улыбка либо пугает, либо же вызывает ощущение, что над тобой откровенно потешаются. Пепельные волосы, кончики которых плавно перетекают в туманные извивы, белоснежная волчья шкура на плечах поверх охотничьей куртки, оправленный в серебро витой Рог на поясе и огромная черная гончая, преданно припавшая к его ногам. Король Самайна возник в моем доме, призрачный и бестелесный, но я знала, что это лишь иллюзия – Габриэль реален в любом своем проявлении, и то, что сквозь его тело свободно проходит лунный свет, не означает, что он не сможет протянуть руку и сдавить мне горло ледяными пальцами.

Сможет, еще как. И помешает ему далеко не любой ши-дани.

Скрипнула половица, зашелестела частая занавесь из мелких бусин, отделяющая горницу от общего зала и гостевых спален, и на пороге возник заспанный Кармайкл в наброшенной на плечи рубашке и измятых донельзя штанах.

– Госпожа моя?

Я ощутила интерес короля Самайна, как ледяную иглу, воткнутую в висок, от которой у меня спина покрылась мурашками. Гончая Габриэля, до того спокойно лежавшая у ног своего хозяина, приподнялась и негромко заворчала на Кармайкла, который, похоже, не видел ни моего нежданного «гостя», ни его собаку, но ведь что-то выдернуло его, сонного, из постели. Интуиция у мальчика, что ли, развита не по годам?

«У тебя появился личный слуга…», – улыбка, что растянула губы Габриэля, превратила его лицо в жутковатую пугающую маску Черного Охотника, что правит Сумерками в ночь Самайна в мире людей. Он смотрел на Кармайкла так, словно прикидывал, как далеко тот сможет убежать, если пустить гончих по его следу, как долго сможет сражаться с собственными страхами, и этот взгляд мне совершенно не понравился.

– Вон отсюда, Габриэль.

Пахнуло теплым, медвяно-пряным ветром, всколыхнувшим занавески на окне, сила свилась вокруг меня тугим смерчем – и король Самайна просто растворился в воздухе. Его имя, произнесенное вслух, могло призвать его в мое время, но и оно же позволяло выгнать его без дополнительной демонстрации силы, без необходимости сражения за право владения этим днем внутри Холма. И счастье для ши-дани, что Габриэля не интересуют подобные дуэли, иначе числился бы он не королем Самайна, а владыкой всех четырех Холмов…