Паутина Судеб

– Вернулась? – Данте, находившийся по другую сторону ярко полыхающего костра, посмотрел на меня. Волосы, обычно собранные в хвост, сейчас были заплетены в косу, но несколько прядок все-таки выбились и сейчас казались тонкими черными спицами. Пляска теней превратила его лицо в необычную, но по-своему красивую маску, странным образом ожившую и неожиданно для себя и окружающих обретшей душу.

– А что, разве это не заметно? – Я скинула свой плащ, но не стала вешать на просушку, а просто аккуратно сложила и уселась на него, как на подушку. У меня-то плащ зачарован получше, чем тот, что сейчас был на Ланнан, больше походивший на широкое одеяло, явно с чужого плеча…

Я пригляделась и поняла, с чьего именно. Данте всегда было глубоко наплевать на то, зачарован плащ от промокания или нет. Он в общем-то не сильно беспокоился о таких мелочах, поэтому заклинание, наложенное на его плащ, приходилось периодически обновлять мне. Каюсь, в этот раз я забыла это сделать. Дриада перехватила мой взгляд и, как мне показалось, едва заметно улыбнулась. Самыми уголками четко очерченных губ. И сразу же плотнее укуталась в плащ Данте, приваливаясь к узловатому стволу старого дуба.

– Ева, а ты где была так долго-то? – негромко поинтересовался Ветер. Шустрый мальчишка уже успел с моего разрешения покопаться в недрах бездонного артефакта и сейчас возился с котелком, наполненным водой. Хозяйственный паренек попался, и то радость.

– Да я нам транспорт подыскивала, эльфийских коней-то мы уже отпустили, – пояснила я, краем глаза следя за тем, как Ветер возится у костра.

Данте, судя по всему, на этот вечер избрал для себя позицию наблюдателя. Может, и к лучшему. Потому что аватар при желании мог приготовить сытную горячую еду, но вот ее вкусовые качества у меня вызывали сомнения. Или, быть может, меня просто дворец разбаловал, отвыкла от походной жизни.

– И как, нашла? – Ветер добрался до небольшой книжки в потертом кожаном переплете и покосился на меня.

Я кивнула, понимая, что с этого момента готовить придется уже мне – путевые заметки наставника заинтересуют мальчишку настолько, что он не только об ужине, о чем угодно позабудет. Ну и пусть, может, идея познакомиться с Лексеем Вестниковым не будет казаться ему малопривлекательной.

– Нашла, они нам навстречу отправились, думаю, что где-нибудь у Ижена пересечемся.

– А-а-а, это хорошо, – пробормотал Ветер, уже почти полностью погрузившийся в чтение, подсвечивая себе на желтоватые страницы маленьким огоньком, зависшим над книгой.

Я только плечами пожала, пододвигая поближе к себе раскрытый мешочек с крупой.

Дождь за тоненькой пленочкой воздушного заклинания, огородившего нас чуть светящимся куполом, ярился все сильнее. По подрагивающей преграде заклинания стекали капли воды, то и дело мерцали молнии, а у нас внутри было тепло, пусть и отнюдь не тихо – к сожалению, купол задерживал только дождь и сильный ветер, но вот грохот грома и завывание бури он даже и не думал приглушать. Как можно спокойно читать при таком шуме, когда до ненастья всего лишь созданное тобой заклинание, я не понимала. С другой стороны, если бы мы путешествовали без Ветра, то пришлось бы искать более надежное укрытие – защищающие от непогоды пологи и куполы, создаваемые мной, частенько оказывались опасными для здоровья, а в особенно неудачные дни и для жизни, в то время как у Ветра все получилось так, как надо…

Минут через десять я уже неторопливо помешивала в котелке кашу, куда добавила порезанное небольшими кусочками вяленое мясо, несколько щепоток душистой смеси, мешочек с которой нашелся в моей сумке, и теперь терпеливо ждала, пока все будет готово. Ланнан наконец-то соизволила передвинуться поближе к костру и сейчас протягивала к живительному теплу босые ноги, пока ее невысокие полусапожки сохли чуть поодаль от нее.

Молчание затягивалось. Данте вообще неразговорчив, все-таки профессия аватара, да еще и Ведущего Крыла, не развивает болтливость, но чтобы за весь вечер ни слова не проронить… По-моему, он этим от Ветра заразился, не иначе, а мне заводить разговор в последнее время стало не с руки. Наверное, мы так и просидели бы до самого отбоя, если бы Ланнан не решила нарушить молчание. Она вытащила из-под плаща свою длиннющую косу и, осторожно держа ее перед костром для просушки, поинтересовалась:

– Ева, как я поняла, ты тоже айранит, как и Данте?

Я на миг оторвалась от сосредоточенного помешивания каши и взглянула в зеленые глаза дриады. Пожала плечами.

– В общем-то да. – В конце концов то, что я королева, можно и не афишировать.

Дриады, равно как и гномы, а теперь и драконы, ничего против айранитов не имели, более того, на рынках Андариона и Торговой улице я часто встречала дриад – раса это миролюбивая, конечно, до тех пор пока их серьезно не задеть, но они ходят по земле, а айраниты в основном парят в воздухе. Нам нечего делить, не за что драться друг с другом, вот и получается, что строить мирные отношения у нас получается легко и беспроблемно. Активная торговля опять-таки настраивает на дружеский лад. По большому счету айраниты стараются лишний раз не мелькать разве что среди людей – как ни прискорбно, но именно этой расе свойственны непомерные аппетиты в области власти и захвата новых территорий. Поэтому и людей-то в Андарионе нет. Насколько я знаю – совсем.

– Но при этом ты лесная ведунья, которая воспитывалась у человеческого мага? – уточнила Ланнан.

Я снова пожала плечами.

– И что? Я полукровка, воспитывалась среди людей. Такое часто бывает. Просто вторая ипостась не всегда проявляется у полукровок. У меня проявилась.

– Получается, что тебе очень повезло, что тебя воспитывал волхв, знавший об айранитах. – Дриада улыбнулась, легонько пихая зачитавшегося Ветра в бок. – Ева, у тебя сейчас каша сбежит. Ветер, доставай ложки.

– Ой! – Я едва успела подхватить котелок левитацией, чтобы не пришлось хвататься за обжигающе горячую дужку руками, и аккуратно переставила его на землю. – Господа путешественники, угощайтесь!

Видимо, ничто так не сближает совершенно разных личностей – потому что сложно назвать «людьми» группу из четырех существ, среди которых человеком является только тринадцатилетний мальчишка, – как поздний ужин во время осенней бури. Пусть вместо дома только прозрачный воздушный шатер, но зато горит жаркий огонь, тепло и есть горячая еда. Спрашивается, что еще надо усталому путнику после дороги? Правильно – поспать бы еще, но на голодный желудок это плохо получается.

Правда, на этот раз дружеского общения не вышло – всех настолько измотала так называемая подготовка ночлега, что говорить-то толком не хотелось. Ветер – ну тот вообще с записками наставника не расставался и умудрялся одновременно есть и разбирать неровный, размашистый почерк, но в сон его начало клонить гораздо раньше, чем меня, так и уснул на исписанных листах потрепанной книжки. Я достала еще одно одеяло из сумки и укрыла мальчишку, осторожно вытащив из-под него записки наставника. Легонько провела ладонью по темным вьющимся кудрям, задумчиво глядя на лицо, не утратившее хмурого выражения даже во сне. Гибель наставника, как и любого близкого человека, всегда тяжело переживается, особенно теми учениками, которые лишились своих родителей, – ведь хороший учитель может заменить собой и отца, и мать. Я не знала другого отца, кроме как Лексея Вестникова, да и не хотела знать, по правде говоря. Проще было думать, что мои родители умерли, а не выбросили меня умирать под елкой в лесу в голодный год. Волхв Лексей принял меня, надеюсь, что примет и Ветра…

ГЛАВА 4

Я пребывала в состоянии какой-то странной полудремы – глубокий сон не шел, а держать глаза раскрытыми не было никакой возможности. Бессонница, чтоб ее, навалилась на меня на пару с невероятно ленивым состоянием, когда неохота даже встать с довольно жесткого ложа, чтобы поискать в сумке какое-нибудь снадобье, способное обеспечить крепким здоровым сном без сновидений до позднего утра. Впрочем, с тех пор как я стала айранитом, некоторые зелья почти перестали на меня действовать, Другие, напротив, действовали слишком сильно. К примеру, в моем нынешнем состоянии обезболивающие эликсиры почти не помогали, в то время как обычные тонизирующие средства могли обеспечить бодрость на сутки.

Ледяные пальцы северного ветра скользнули под складки куртки, и я недовольно поежилась, плотнее укутываясь в одеяло, но это почти не помогло, пришлось открывать глаза и нехотя подниматься с нагретого места. Как я и думала, костер почти прогорел, только угли едва мерцали красноватыми огоньками под слоем белесой золы. Я поворошила их небольшой суковатой палкой и, подумав, кинула ее в костер вместе с парочкой покрупнее, чуть-чуть поколдовав, чтобы пламя с большим энтузиазмом принялось за предложенную ему пищу.

Стало несколько теплее, но сон почему-то ушел, словно затерявшись в густом осеннем тумане, сероватым облаком спустившемся на нашу стоянку. Я сидела и тупо наблюдала за тем, как язычки пламени медленно расцветают на влажной, чуть потрескивающей коре, разрастаются и отвоевывают себе все больше места. Мои спутники спали, с головой завернувшись в тонкие, но теплые эльфийские одеяла, и я им откровенно завидовала, потому что не могла заставить себя снова улечься спать, несмотря на то, что глаза жгло от невозможности держать их открытыми.

Я зевнула и посмотрела поверх костра на наползший туман, который будто бы огибал воздушный шатер, выстроенный Ветром накануне, когда шел дождь. Сейчас буря прошла стороной, едва задев нас самым своим краем, а на смену ей пришли промозглый ночной холод и туман. Белесые клубы постепенно заполнили собой все вокруг так густо, что спустя несколько минут я уже не могла различить ничего за пределами шатра, как вдруг к преграде скользнула чья-то призрачная тень, бесформенным комком зависнув перед магическим пологом, даже и не пытаясь за него проникнуть.

Всю сонливость как рукой сняло, и я встала, вглядываясь в призрака.

Бесформенный комок начал меняться, принимая человекоподобные очертания. Вот уже можно различить голову, руки и ноги, словно вылепленные из тумана и теней неуверенной детской рукой. Проявились черные провалы глаз, и безымень широко раскрыл «рот» в беззвучном крике. Я похолодела, не находя в себе сил сотворить знак, отгоняющий предвестника беды.

Безымени-кликушники никогда не ошибаются, они чуют горе, как стервятник падаль, и слетаются, чтобы увидеть того, кому грозит несчастье или даже смерть. Эти призраки могут запросто сбить человека с пути или напугать до полусмерти, но они же могут с точностью указать, к кому пришли. В редких случаях безымени могут принять облик того, кого ждет скорая смерть, став на минуту-другую его «отражением». Или, как еще говорят ведуны, слепком с души. Можно спросить безыменя о том, чью смерть он чует, и он ответит, попросту превратившись в двойника обреченного. Честно говоря, никогда не видела безыменя так близко и, если честно, не желала видеть никогда. Все дело в том, что, прогнав кликушника, беду не отвратить. Это как отмахнуться от точного предсказания под предлогом, что пусть «будет все, как предначертано». Будет непременно, и выбор только в том, хочешь ты обременить себя страшным знанием или же нет.

Я подошла к самой границе шатра, вглядываясь в плавающего за тонкой магической преградой призрака. Безымень перестал метаться в клубах тумана и завис напротив меня. Черные провалы на бесформенном «лице» оказались на уровне моих глаз, и я шепнула еле слышно:

– Покажи.

Кликушник словно услышал и тотчас стал меняться. Черным блестящим потоком пролились густые волосы, в которых белой лентой сверкнула седая прядь, оформились черты волевого лица, лег на плечи поверх темной куртки плащ. Я отшатнулась, зажав руками рот и не в силах оторвать взгляда от мертвенно-бледного лица Данте, стоявшего передо мной за тонкой магической завесой. Сходство между двойником и оригиналом было настолько пугающе точным, что я даже оглянулась, чтобы удостовериться – аватар спокойно спит у почти потухшего костра, завернувшись в одеяло. Спит, а не смотрит на меня пустыми, остекленевшими, безо всякого выражения глазами, похожими на полированные камни в глазницах языческой статуи.

Двойник склонил голову набок, словно приглядываясь к чему-то у меня за спиной, а потом вдруг на его груди начало расплываться кровавое пятно, становившееся все шире и шире. Кровь стекала по кожаной куртке, падая в туман и почему-то оставляя на белесых клубах едва заметные пятна, а я медленно пятилась, не желая осознавать, что безымень предсказывает смерть того, без которого для меня эта жизнь попросту не имеет смысла. Я резко выбросила руку вперед, чертя в воздухе знак, отгоняющий таких вот «безопасных» призраков, хотя с куда большим удовольствием уничтожила бы его раз и навсегда. Чтобы не вспоминать больше о двойнике Данте, залитом кровью. Чтобы не думать о том, что предсказание кликушников сбывается всегда. Чтобы жить так же, как до этой ночи, когда меня разбудил холод.

Не думать. Не смотреть. Не вспоминать.

Только не получается почему-то…

Говорят, что знание – это самая великая сила, но верно так же, что великое знание – великие печали. Сейчас, глядя на то, как безымень утрачивает сходство с Данте, как растворяется в густом тумане, обступившем стоянку, я думала о том, что далеко не все знание готова принять. Сколько у меня времени до того, как сбудется увиденное этой ночью? Смогу ли я предотвратить то, что уже предрешено?

Ответ: не знаю. Но, возможно, мой наставник знает. Он уже давно свыкся с тем, что несет в себе знания, которые кому-то покажутся опасными, кому-то бессмысленными, а кому-то слишком тяжелой ношей, чтобы нести их в одиночку. Я впервые ощутила себя на месте Лексея Вестникова, когда знание настолько рвет душу, что невозможно держать его в себе, но…

Я обернулась на тихо посапывающего Ветра, на свернувшуюся калачиком хрупкую дриаду, на Данте, спящего у костра рядом с двуручным мечом…

Рассказать им? Сейчас?

Просто не смогу.

Я пересекла границу магического полога, шагнув в клубы медленно редеющего тумана. Ледяной ветер сразу же пробрался под полы куртки, но я уже почти не ощущала холода, идя сквозь туман подальше от лагеря, куда глаза глядят. Мимо стройных березовых стволов, отчетливо белеющих в осенних предутренних сумерках, обходя заросли валежника. Я шла, и горечь осознания грядущей потери все накапливалась, холодным комом стыла в горле, не давая толком ни кричать, ни плакать. Не бывает же такого, чтобы нельзя было судьбу обойти. Всегда есть способ. Другое дело – какой будет цена, сколько запросит великая Прядильщица Судеб за то, чтобы не обрывать истончившуюся жизненную нить, и найдется ли у меня то, что ей приглянется.

Очнулась я, когда перед моим лицом вдруг неожиданно оказалась береза. Старое, расщепленное пополам почти до основания молнией, покосившееся дерево все еще стояло, всем своим видом показывая, что падать не намерено. Даже сейчас, в предрассветной мгле, можно было разглядеть, как на низко поникшей ветке сиротливо болтается лист, никак не желающий покидать свое пристанище. Порывы ветра трепали его, дергали во все стороны, но не могли заставить оторваться от ветки для того, чтобы совершить последний в своей жизни полет. Упорный листик попался, право слово.

А я? Чем я хуже? В чем простой березовый лист упрямее меня?

Я вымученно улыбнулась. Холодный ветер бил по лицу, превращал медленно текущие по щекам слезы в ледяную влагу, безжалостно стягивающую кожу. Еще немного – и закрутят северные ветра, пригоняя в Росское княжество тяжелые снеговые тучи. Зазмеится поземка по тракту, ударят первые заморозки, покрывающие лужи в колеях сельских дорог тонкой пленкой первого льда, а там уже и до настоящих холодов недалеко. Если не успеем добраться до Излома осени к наставниковой избушке – ох тяжело придется.

За спиной тихо хрустнула ветка, и я резко обернулась, вызывая в ладони жаркий ком голубоватого огня, свет которого на несколько секунд ослепил мои привыкшие к темноте глаза. Иногда я забываю, что, став айранитом, приобрела возможность гораздо лучше видеть в темноте. Настолько, что порой в световом пульсаре нет необходимости.

– По-моему, тебя надо отучать от привычки сначала метать пульсары, а потом размышлять, в кого мечешь. – Данте выступил из темноты и тумана, и в его глазах, живых, не напоминающих полированные агатовые бусины, отражались отблески пламени в моей руке.