Пусть сбудется моя мечта

Вот такие каникулы!..

Все утро мама разговаривает по телефону. То тетя Тамара позвонит, то Ирина Павловна. Мировые катастрофы в виде очередного опоздания мужа домой, неудавшегося на работе праздника или грызни с соседями, ратующими за ТСЖ, вылезают из этих женщин так регулярно, что, кажется, нет в жизни ничего важнее. И это так срочно надо обсуждать, словно умолчание грозит как минимум межконтинентальной войной. Мама ходит из комнаты в кухню, из кухни в коридор, смешно свернув голову набок – ведь надо же плечом держать телефон, попутно прибирать, жарить блинчики и еще обсуждать эти архиважные проблемы.

А я лежу под одеялом и смотрю в потолок. Конечно, весенние каникулы правильнее всего провести в кровати с температурой. И со слезящимися глазами, чтобы даже книжку не почитать и кино не посмотреть. Тогда сразу чувствуешь, что жизнь удалась: у нас с мамой кавалеров нет, поэтому ни цветов, ни подарков не бывает. Так – тортик, купленный бабушкой по случаю праздника. Но это не самое главное. Самая моя большая «удача» в том, что именно сегодня в студии будут ставить новый танец и распределять в нем роли. С этим номером лучшие поедут летом на Фестиваль в Испанию и будут представлять этим танцем весь наш город! Кто бы сомневался, что при нашей жесткой конкуренции в студии мне непременно оставят место. Только за кулисами где-нибудь…

Не знаю, кто сказал, что тоска зеленого цвета. Моя – всех цветов радуги, от пурпурно-красной с оттенками злости до безгранично-пепельной в космической печали. Я перевожу взгляд с одной потолочной плиты на другую: строители панельных домов, видимо, имели раньше традицию шлепать панели друг на друга, как пирожки: как ляжет, так и ладно. Облезлая бело-серая краска дополняет живописность «домашнего небосвода», как пишут в модных журналах, но, в противовес трендам, придает ему какой-то диковатый вид. Нет, когда-то у нас тоже был ремонт. Но я тогда была совсем маленькой и почти не помню. А с тех пор, как отец небрежно махнул ручкой маме, бросив нас, заниматься в доме обновлением интерьера стало некому. Мама моя – человек хороший, душевный, вот только без всяких связей и с маленькой зарплатой. И мной, которую, как известно, надо кормить и одевать. Желательно красиво. Нет, вообще живется мне без отца не так уж и плохо. И мама перестала быть такой нервной плаксой, как раньше. Вот только занятия танцами требуют денег с каждым годом все больше: балетки, туфли, костюмы! Это вам не в шахматы играть: купил один раз доску, и нормально…

Переворачиваюсь на бок и смотрю в окно. Бесформенно-расплывшийся снег, облепивший в последней весенней печали подоконник с той стороны, размазывается в слезной ауре моей болезни. Думаю о том, что моя подружка по танцам Таня уже, наверное, собирается на занятия. Что где-то там, за далекими-далекими нахмурившимися снегопадами живет Саша Рябинин, который, может быть, сейчас куда-то идет. Или ест. Или гуляет с друзьями. Или смотрит новые видео. Но уж точно не валяется в постели и не вспоминает меня. С того дня, когда он догнал меня в раздевалке, мы разговаривали всего два раза. Да и то – об учебе и в присутствии Свиридова, сторожившего нашу беседу как самый строгий наставник монастыря. Ну, как же: они же лучшие друзья!..

– Оля! – перочинным ножом разрезает тишину мамин голос. – Оля, я уйду в магазин, а ты лежи, не вставай.

Сонно киваю в ответ и отворачиваюсь в другую сторону: странно было бы ждать от меня в таком состоянии бурлящей активности. Мама ушла, и сон ушел. Лежу, смотрю в окно на весеннюю мокроту и придумываю свой собственный танец. Это моя мечта, о которой я никому не говорю, даже маме. Маме – в первую очередь: если она узнает, что ее дочь собирается поступать на какого-то там хореографа вместо перспективного инженера, нравоучений не миновать. Так что лучше уж молча обдумать все «за» и «против». В моей студии были бы обязательно только сложные и яркие танцы. Такие, чтобы каждый мог в них участвовать и проявить талант. И никаких народных танцев! Так надоели эти кокошники!

«Я буду в первой линии!» – восторженно пискнул телефон сообщением от Тани. Ну да, кто бы сомневался, ты своего никогда не упустишь… «Очень рада за тебя, ты талант!» – посылаю ей в ответ три счастливых смайла и выключаю звук. И без того тошно. Закрываю глаза и вижу себя танцующей в длинном, до самого пола, нежно-ультрамариновом платье из тончайшего шифона… Вокруг – юный, по-весеннему зеленый сад, на кустах и деревьях распустились цветы…Нежное солнце плавно скользит к земле и отражается тысячами искр в блестках, которыми усыпано мое платье. Откуда-то, совершенно невесомо, спускается звук скрипки, тончайшими переливами наполняет мир. И я кружусь, кружусь под эту музыку, немного грустную и в то же время такую счастливую…

Щелчок замка входной двери открывает дверь в реальность, и я с удивлением обнаруживаю, что опять уснула. Сладко потягиваюсь и…

– Р-р-р-р! Ф-ф-ф!.. – раздается из коридора.

Что это?.. Чего там с мамой такое?..

Дверь в комнату распахивается, и к моей кровати подлетает огромная беспородная псина – глаза от счастья выпучены, язык высунут так далеко, что, кажется, залетит собаке за ухо. Дворняга скачет и бежит одновременно, роняя на своем пути стул, банкетку, скидывает с кресла моего любимого с детсада плюшевого медведя. Наконец, собака добирается до меня и начинает лизаться, залезая на меня грязнущими лапами!..

– Мама, что это?! – вскрикиваю я со слезами, ничего не понимая.

– Олечка, это собака, – мамина наивность иногда моментально выводит меня из себя. – Она хорошая, ласковая, только бездомная…

– Да пусть хоть самая ласковая, здесь-то она откуда?! – не выдерживаю я. – Нам-то она зачем? И так в квартире разгром, в гости девчонок пригласить стыдно, а тут еще эта лохматюга!

– Оля, ну как ты можешь?.. – мама чуть не плачет. – Разве она виновата, что простая дворняга? И, в конце концов, она у нас временно: это передержка.

– Пере… что?.. – со злостью отмахиваюсь я от непрошенной уличной гостьи. – Это что еще за новости – передержка?

– Дочь! Ты же современный человек! – мама наконец-то догадывается оттащить от меня псину. – Это нормально и правильно – помогать тем, кто нуждается.

– Что же нам-то с тобой никто не помогает, а мама? – продолжаю я дуться. – Вот почему даже собаке бездомной надо помогать, а меня – хоть я и человек! – лишний раз никто о делах не спросит! Даже не поинтересуется, выздоравливаю ли или уже умираю!

Мама расстроенно машет рукой, забирает собаку и уходит, плотно закрыв дверь в мою комнату. Я сажусь на кровати, завернувшись в одеяло, подтянув ноги к груди. Утыкаюсь лбом в колени, и слезы опять начинают превращать действительность в мерцающие нечеткие линии и пятна. Шмыгаю носом: ну, почему, почему все так?! Хоть бы какая-то радость за день. Вытираю потекший нос, и из-под одеяла выпадывает телефон. Онемевший в беззвучном режиме экран семафорит светом и подмигивает: новое сообщение. Открываю и…

Александр:

«Привет, Оля! Говорят, ты заболела? Поправляйся!»

Как же иногда мало надо для счастья… Сижу, как дурочка, глядя в по-прежнему мокрое окно, и улыбаюсь сама себе. Значит, он думал обо мне, думал…

Снежные танцы

Моя жизнь превратилась в ад. Мама, что и говорить, молодец такая: собачку бездомную взяла. А вот почему я ее выгуливать должна – не уточнила. И теперь утро для меня – самое настоящее мучение. Эта зверюга с гавканьем и подскуливанием выносится на улицу и таскает меня на поводке по полчаса и больше! Ни выспаться, ни поесть нормально, ни в школу толком собраться не успеваю. Брожу по дальним улицам, даже в сквер стараюсь заходить только с краю: кому в таком заспанном виде покажешься? Да еще с этим рыже-черным чудовищем, у которого шерсть торчит во все стороны.

– Какая хорошенькая! – слышится где-то за спиной женский голос.

– Да, красивая девочка. – отвечает мужчина. – И поступь такая легкая, балетная.

Автоматически оборачиваюсь и вижу пожилую пару, которая неспешно прогуливается по аллее и смотрит на меня. На меня?! Я – красивая, с балетной поступью?! Мужчина с женщиной медленно удаляются вглубь сквера, а я стою обалдевшая и счастливая – даже жар в щеки ударил. С удовольствием выпрямляю спину и… время! Разворачиваюсь и тяну за поводок упирающуюся псину: уже 7-35, через 10 минут надо выходить в школу, а еще ведь надо самой одеться. Ага, еще ведь и лапы этой собаке мыть!.. Ну, мамочка, если я теперь буду постоянно опаздывать, скажи спасибо себе самой. Дети бегут в сторону школы, а я несусь к дому. Стремглав залетаю в квартиру, наспех вытираю собаку мокрым полотенцем, переодеваюсь в первое, что выпадает из шкафа, и вылетаю на улицу. На ходу достаю из кармана нервно вибрирующий телефон.

«Ты где?! Забыла, что собрание перед уроками?» – возмущается Ленка и шлет мне сообщения каждую минуту. Я-то не забыла, да как объяснить это необразованной псине!

Врываюсь в класс, на ходу расстегиваю сумку.

– Оля, да что же это ты, – мягко журит меня наша классная, Сима Петровна, прозванная за преподавание математики и склонность все преувеличивать Максимой. – У нас такая важная тема: участие в математической олимпиаде, а ты пришла, когда уже все обсудили. Но, может быть, ты хотя бы в этом году захочешь принять участие?

От неожиданности я остановилась, не дойдя до своей парты. Я – олимпиаду по алгебре?! А смысл, если и так всем ясно, что последнее место – мое персональное. Априори, как говорит моя мама.

– Воронцова – математик года! – заржал как спятивший конь Свиридов, подтверждая вслух и без того известную истину.

– Павел, не будь таким пессимистом, – покачала головой Максима и, поправив очки, повернулась к доске. – Я уверена, если бы Оля захотела, она вполне бы могла одолеть и алгебру, и геометрию. Хотя бы на уровне школьной программы… Ну что же, раз вопрос с олимпиадой перестал быть актуальным, вернемся к не менее интересной теме сегодняшнего урока и обратимся к квадратному корню из степени…

До самого звонка я пребывала в полусонном состоянии: сложно оставаться бодрой и адекватной, когда разбирают такую скуку. Зато Полыгалова успела нашептать мне, что перед майскими праздниками в школе устроят грандиозный праздник. Оказывается, в этом году у нашей школы юбилей, так как Григорий Иванович, работавший в давние-давние времена учителем в нашей школе, лично заложил первый кирпич в основание фундамента первого мая. И на тридцатое апреля уже назначен юбилей.