Враг моего сердца

Так и Елицу постепенно сморило: несмотря на страшное волнение и ломоту во всём теле от долгой езды верхом – отвыкла.

Да только ночью, совсем под утро, когда трудно было бороться со сном даже стойким дозорным, разнёсся по лагерю неразборчивый шум. Топот копыт, хруст ледка под ногами. Тихие голоса – и приглушённый вскрик. Но его хватило, чтобы проснулись в своих палатках кмети. И вскочил Леден. Елица только глаза разлепила, а он уже схватил лежащий рядом в ножнах меч.

– Не выходи, – бросил.

Он сунул ноги в сапоги и быстро покинул шатёр. Столкнулся с кем-то в тот миг, когда закрылся за ним полог. Лязгнула сталь, и как будто чьё-то тяжёлое тело упало в схваченную изморозью грязь. Кмети уже тоже вступили в схватку. Мужики бранились и тяжко пыхтели, схлёстываясь друг с другом. Елица, кутаясь в волчью шкуру, встала и отыскала свой кинжал. Сжала до боли в пальцах неровную от узоров рукоять, и замерла сбоку от входа, не зная, кто ввалится сюда в следующий миг.

Прошила плотную ткань шатра шальная стрела – и упала рядом с потухшим почти огнём. Елица рухнула плашмя на землю, пачкая белую сорочку. И тут же стрелой пробило стену там, где она только что стояла. Едва приподнявшись, она отползла вглубь шатра – а то так и застрелят случайно – и скрылась за ненадёжным укрытием развешенного полотнища. Но за ним как будто было чуть спокойнее.

Дыхание грозило разорвать лёгкие, ладонь с зажатым в ней кинжалом потела – и Елица то и дело вытирала её о подол. А схватка всё продолжалась, и от звуков её в голове что-то звенело.

Но скоро всё начало стихать.

– Оставьте его! – грянул приказ Ледена.

Кто-то ворвался в шатёр. Приглушённые ковром шаги – и занавесь взметнулась, сорвалась с верёвки и плавно опустилась наземь. Елица выбросила вперёд руку с оружием. Княжич поймал запястье, заломил за спину и обхватил её поперёк талии, прижимая к себе. Его гневное дыхание коснулось шеи, потревожило мелкие завитки волос.

– За тобой твои друзья примчались. Думали, большой ватагой нас возьмут… Ты их надоумила? – прошипел прямо в ухо.

– Никого я не звала!

Елица попыталась вывернуться, как брат учил. И ей удалось. Даже кинжал не выронила. Взмахнула им, когда княжич приблизился вновь. Увернулась, едва он хотел поймать её. Леден усмехнулся криво. Топнул, обманчиво нападая и заставив отпрянуть. Он выждал немного, оглядывая её с интересом, и в пару прыжков настиг. Смял грубой силой, вырвал оружие из руки. Очередная попытка освободиться только привела к тому, что оба они рухнули кубарем на ковёр. Елица и сама не знала, зачем вырывается. Зачем угрожать ему стала. Но внутри сейчас бушевала такая неуёмная буря, словно перевертень она, а не человек. И того и гляди, как вырвется наружу какой страшный зверь. Аж в глазах темнело – до того яростно она отбивалась от Ледена, который, кажется, ничего плохого ей не желал. Но он всё же усмирил её, почти распяв под собой и придавив своим телом.

– Угомонись, княжна! – выдохнул. – Ты меня больше них уже измотала.

На удивление его голос оказался совсем не злым. Скорее озадаченным. Елица замерла, перестав выкручивать прижатые к земле запястья. Леден навис над ней: ворот рубахи его оказался разорван, на шее красовалось три царапины: и когда только успела его достать? Но на губах княжича почему-то играла едва заметная улыбка. А глаза, обычно холодные, как будто потеплели, превратились из просто льдисто-серых в голубые. И тогда только, чуть охолонув, Елица почувствовала, как прижимаются его бёдра к ней через рубаху, как тяжко вздымается грудь почти перед его лицом – и тонкая цатра не скрывает даже самых мелких изгибов её тела. Жар страшного стыда бросился к щекам. А в завершение всего Леден ещё и скользнул взглядом по её губам, шее и остановился ниже.

– Пусти, – Елица слабо дёрнулась. – Я напугалась просто.

– Точно звяничан не звала? – недоверчиво прищурился княжич, не торопясь выполнять просьбу.

– Не звала.

Леден встал, одёргивая испорченную рубаху: в такой теперь, как ни штопай, на люди не покажешься. Он тихо буркнул что-то и протянул Елице руку – помочь подняться. Она на себя и вовсе смотреть не хотела: и так можно представить, что выглядит похлеще кикиморы. Вся измазанная в земле, встрёпанная и потная, словно камни таскала. И что нашло на неё, в самом-то деле? И потом только поняла. Взыграла, видно, обида за всё: за убитых родичей, за неизвестность, что ждала в Велеборске. И за страх, что расправятся с ней всё ж, как только встретится она со старшим Светоярычем.

Леден кое-как оправившись, зашагал прочь из шатра. Поднял по дороге стрелу, что так и валялась у очага – головой покачал.

– Как оденешься – выходи, – приказал и скрылся за пологом.

Тихо загомонили парни, как будто слегка насмешливо встречая княжича. Но пара его резких слов – и они замолчали. Елица растерянно огляделась, не зная, за что и схватиться теперь, но всё же нашла силы успокоиться и переодеться в дорожное. На ходу запахивая свиту, она вышла к костру. Там, связанные по рукам, сидели прямо на сырой земле с десяток звяничанских парней, с кем не раз приходилось в беседе вечера проводить. Был даже один кметь из людей Осмыля. Неужто и воевода к тому руку приложил? Да быть того не может! Скорее, кто-то надоумил своих товарищей напасть на спящий лагерь и отбить княжну, пока воины спросонья не очухались. Но не были бы они в ближней дружине княжича, коли позволяли бы себе неосторожность и невнимание.

Елица окинула взглядом всё вокруг – лежали в стороне и тела убитых. И тут же к горлу горечь подкатила. Не убереглись, по глупости своей и горячке в бой кинулись с теми, кто их гораздо сильней. Разве матери одобрили бы такое? Разве отцы допустили бы, чтобы их сыновья, опора их в старости, кинулись защищать княженку от ими же придуманной беды? Как она сможет им теперь в глаза смотреть, коли доведётся ещё встретиться? Хоть и помощи не просила, а всё равно будто по её вине это случилось.

Кмети Ледена, утирая с лиц брызги крови и озадаченно трогая ссадины, расступились. Княжич вышел вперёд и швырнул под ноги Елице кого-то настолько измазанного в грязи, что невозможно было узнать сразу.

– Вот, заступничек твой главный, – процедил он. – Что прикажешь мне с ним делать? Он на мою жизнь покушался. И моих воинов сна лишил. Я могу его прирезать, как свинью. И никто мне за это ничего не скажет. Я прав буду. По совести.

Парень поднял голову – и хоть Елица уже догадалась, о ком было сказано, а всё равно не удержала вздоха, когда увидела Денко. Сын старейшины, кажется, ничуть не боялся опасности, что нависла над ним тяжким молотом. Он неподвижно смотел, хмурясь и слизывая с губы то и дело выступающую кровь.

– Что ж ты, Денко… – она покачала головой. – Зачем?

– За тем, что не мог тебя зверю этому отдать. Сколько они людей в княжестве положили, отца твоего убили. И брата. Не так, скажешь?

– Всё так, – ответил за неё княжич. – Да только здесь чистеньких никого нет. Ни с той, ни с другой стороны. И думается мне, что не из одной справедливости ты ватагу собрал и нас ночью порешить всех хотел.

– Да, смотрю, зря я это задумал, – будто и не слушая его, добавил вдруг Денко. – Ты, княжна, уж и в шатре одном с ним ночуешь. Что, меня четыре зимы гнала, а на участь подстилки остёрской быстро согласилась?

Леден шагнул к нему было, да Елица руку подняла, останавливая. Чего серчать сейчас и яриться на неосторожные слова: обида в нём говорит и гордость, поруганная поражением.

– Что ты теперь с ними делать будешь, княжич? – она отвела от Денко взгляд.

– Да вот руки чешутся голову ему отсечь, – Леден безразлично пожал плечами. – Она ему всё равно без надобности: такой лоб вырос, а думать не научился.

– Отпусти их, прошу! – в груди аж дыхание от ужаса спёрло. – Прости им. Они поймут, они получили своё.

– Ты шутишь, верно, – хмыкнул княжич. – Одного отпущу, а там каждый думать начнёт, что руку на меня поднимать может. И тебя с грязью смешивать.

Елица подошла к нему и за плечи схватила. Да тут же отпрянула, одумавшись.

– Что хочешь сделаю, только отпусти.

Кмети Ледена скабрезно зафыркали, переглядываясь. А он сжал пальцами черен меча, словно выхватить собрался. В горле что-то застыло камнем – и на глаза навернулись слёзы. Насмешка воинов понятна: что она предложить ему может? Хоть и княжна, а богатств особых не держит, как и власти что-то решать. Да и что нужно тому, кто уж и Велеборск захватил? Как тронуть глухое к чужим страданиям сердце, если оно застыло давно?

– Ты и так сделаешь всё, что я захочу, – глухо проговорил Леден, схватил Денко за грудки и приблизил его лицо к своему. – Радуйся, дурачина. Поживёшь сколько-то ещё, коли бестолковая башка тебя снова на какое лихо не толкнёт. Отпустите их. Пусть тела забирают и катятся отсюда.

Он отшвырнул парня от себя и пошёл к шатру. Кмети поворчали, конечно. Но руки пленникам развязали и, едва не пнув под зады, отправили прочь – безоружных. Елица не стала ничего говорить Денко. Даже благодарить за непрошеную заботу не хотелось: он только всё осложнил своими самоуверенностью и злостью. Она лишь взглядом коротким проводила сына старейшины, когда тот в седло взгромоздился, а после вернулась в укрытие, слыша, как удаляется топот копыт.

Леден уже ополоснулся, смыл кровь и пот да переоделся в целую рубаху. На Елицу только мельком глянул, как вошла и отвернулся.

– Все жрицы Макоши такие жалостливые?

– А зачем тебе лишняя кровь на руках? – она села на свою лежанку. – Думаешь, убил бы его, и тебя сильнее в Звянице и Лосиче полюбили бы?

Княжич повернулся к ней и голову чуть набок склонил насмешливо.

– Той крови на моих руках столько, что щелоком не отмоешь. А вот любви не достаёт, это верно. И отца твоего с братом я убил – тоже врать не стану. Не своими руками, правда.

Елица губы сжала плотнее, чтобы не пустить резкие слова, что так и норовили вырваться наружу. Он так спокойно говорил о том, кого жизни лишил, ничуть не жалел и не пытался даже притвориться. Жаль всё-таки, что не хватило сил и умений его убить подаренным отцом кинжалом. Думается, Макошь простила бы ей этот шаг. Как ни хотела она обойтись без смертей, а всё равно не вышло. И сколько ещё будет таких случайностей?

Пока сражались да решали, кому жить, а кому умирать, посветлело небо, залилось бледной синевой. Поплыли золотые кудлатые облака над тихим лесом, что взирал на всё, что творилось под его ногами, с равнодушием векового старца. Кмети тоже успели на дорожку ополоснуться в холодной речке. Видно, застудиться не боялись. После поутренничали плотно: беспокойное утро отняло много сил. Становище свернули быстро, погрузили скарб на телегу да двинулись дальше.

Быстрее резвых коней бежала недобрая слава впереди отряда Ледена. На каждом погосте их встречали хоть и вежливо, но с опаской. Ходили разные толки: и что в лесу воины княжича положили едва не полсотни селян, а он сам – больше всех. И что везут княженку силой в Велеборск, чтобы отдать на откуп проклятию, что довлеет над старшим Светоярычем. На неё смотрели сочувственно, но помочь, благо, ничем больше не пытались. Попросту боялись, что их тоже постигнет не самая лучшая участь.

Леден был молчалив, да и Елица не особо старалась с ним разговаривать. Разве судьба его и мысли должны тревожить ту, кого он лишил многого? А между тем – она часто слышала, как обсуждали кмети – княжич порой просыпался ночами в кошмарах. Только отрок Брашко умел помочь ему и успокоить: потому как долго ещё после этого не сходило с него шалое буйство. А потому Елица только радовалась, что не приходится больше ночевать с ним в одном шатре.

Не прошло и седмицы, как проступили средь поредевшего в преддверии широкой равнины леса далёкие, точно горы, стены Велеборска. Окружали его, словно болотные кочки, палатки и шатры остёрского становища. Все тропы были истоптаны ногами неприятельских воинов, взрыты копытами чужих лошадей. Елица так отчётливо чувствовала, как вгрызаются они, словно зубьями, в здешнюю землю. От злости и обиды желая причинить боль тем, кто жил лучше них. И оттого душа наполнялась ещё большим негодованием.

Они проехали через лагерь, почти не задерживаясь. Только проведал княжич воеводу своего – Буяра, мужа хоть и молодого, но солидного во всем и серьёзного. Он глянул на Елицу хоть и без особой приветливости, но с интересом и – странное дело – надеждой. Отчитался Ледену, что всё у них как обычно. Что пополнение давно уж прибыло, и Велеборск они теперь точно из рук не выпустят – так Чаян сказал.