Психическое развитие с позиций системно-субъектного подхода

С. Л. Рубинштейн, как отмечает М. С. Гусельцева и Е. И. Изотова, являлся скорее западником деятельностного подхода, тогда как А. Н. Леонтьев – почвенником, провозглашающим приоритет деятельности и общества над личностью и субъектом (там же). Субъект в подходе А. Н. Леонтьева – это субъект деятельности, где ключевым понятием остается деятельность. С. Л. Рубинштейн рассматривал субъекта как источник творческой самодеятельности.

Следует также отметить, что экзистенциально-гуманистические подходы, отдающие приоритетную роль духовной активности и индивидуальности личности, выступают сегодня в качестве компенсирующих и дополнительных по отношению к социогенетическим установкам современной психологии (там же).

В отечественной психологии мы обнаруживаем как минимум две принципиально различные традиции интерпретации субъекта: с одной стороны, субъект как источник активности, с другой – субъект деятельности или образовательных воздействий (там же).

В этом состоит ключевой вопрос принципиальных различий, которые многим ученым кажутся неважными и несущественными, но которые во многом определяют современное понимание детерминации психического развития, ее движущих сил и механизмов.

Понимание А. Н. Леонтьевым субъекта только как субъекта деятельности, по его указанию, опирается на культурно-историческою теорию Л. С. Выготского, критика которой была представлена в работах А. В. Брушлинского (1999, 2006). Он часто сетовал на то, что сторонники данной школы психологии не отвечают на поставленные вопросы, игнорируя их.

Детерминация психического развития

В работе «Культурно-историческая теория мышления» А. В. Брушлинский (1968, 2006) поднимает важные вопросы о детерминации психического развития, соотношении биологического и социального, индивидуального и общественного в развитии человека. Хотелось бы напомнить основные пункты критики по данной проблеме.

Брушлинский писал: «В „культурно-исторической“ теории последовательно проводится трактовка знакомых средств как „производящей причины“ понятий, как демиурга мышления… словесный знак выступает здесь как действующая извне на ребенка могучая „социальная сила“, как всемогущий „общественный орган“, наиболее концентрированно воплотивший в себе все социальное и потому детерминирующий поведение новорожденного (вначале натуральное). Так социальность, которая сводится к внешним знакам, превращена в демиурга психического. В этих условиях никаких специфических „механизмов“ деятельности у ребенка, конечно, не требуется: все делают сами по себе всесильные знаковые средства <…> В результате внешнее интериоризируется, т. е. переходит внутрь, превращаясь в „высшие“ психические функции» (Брушлинский, 2006, c. 109–110).

Следовательно, культурно-историческая теория сводит все развитие к внешним социальным воздействиям. «Во всех случаях изначального исключения и игнорирования внутренних, специфических условий развития (ребенка и т. д.) исчезает всякий объективный критерий психического. Такая концепция толкает на выведение психического исходя только из внешних условий (вначале не взаимодействующих с внутренними), т. е. непосредственно исходя из объекта, из содержания лишь данного предмета и т. д. Тем самым уже в исходном пункте внешние условия оторваны от внутренних, в результате психическое оторвано от человека, от людей» (там же, c. 120).

Понимание социального как внешнего приводит к отказу от психологических механизмов, что влечет за собой, в свою очередь, отождествление общественного и индивидуального сознания. «Индивидуальное сознание представляется тогда попросту проекцией идеального содержания общественного сознания, поскольку последнее оказывает на индивида очень сильное воздействие; в результате он как бы непосредственно и пассивно усваивает якобы все подряд из того, что ему предлагают. При таком подходе исчезают индивидуальное сознание вообще и его психические „механизмы“ в частности. На самом же деле сознание индивида, всегда формируясь под влиянием общественного сознания, отнюдь не является, как известно, его прямой проекцией. Восприимчивость данного человека лишь к строго определенным, а не вообще к любым влияниям обусловлена всей совокупностью обстоятельств его собственного материального бытия, его реального процесса жизни, деятельности и т. д.» (там же, c. 110).

Однако приверженцы культурно-исторической концепции не видят или не хотят видеть этих оставшихся открытыми вопросов, говоря о субъекте образования или становлении индивидуальности. Так же не акцентируются различия между теорией деятельности А. Н. Леонтьева и С. Л. Рубинштейна. Подчеркивая различия в понимании детерминации деятельности этих авторов, А. В. Брушлинский указывает, что «сама деятельность, в свою очередь, не должна, конечно, пониматься как нечто замкнутое в себе, ничем не детерминированное и т. д. <…> Между тем вышеизложенный принцип детерминизма (внешние причины действуют через внутренние условия) приобретает в некоторых исследованиях одностороннюю, неадекватную трактовку: внешние причины преломляются через действия, через деятельность и т. д. Иначе говоря, более широкое понятие таких условий неправомерно подменяется понятием лишь деятельности. В результате сужается в принципе бесконечная область обстоятельств, которые могут включиться в детерминацию деятельности» (там же, с. 121–122). Не деятельность всецело детерминирует внутренний психический мир человека, а человек в реальной деятельности, благодаря внутренним психическим основаниям, определяет и направляет свою деятельность.

Последовательно реализуя представление С. Л. Рубинштейна о детерминации психического развития и деятельности человека как непрерывное взаимодействие внешнего и внутреннего, Брушлинский пишет, что и то и другое составляют единый процесс, в котором внешние воздействия обусловлены внутренними условиями, которые, изменяясь, изменяют и восприимчивость к внешним воздействиям. В таком решении детерминации психического развития реализован континуально-генетический принцип, который проходит красной нитью во всех трудах А. В. Брушлинского. Глубокий анализ континуально-генетического принципа в научном наследии А. В. Брушлинского представлен в ряде работ (Журавлев, Мелешко-Брушлинская, 2016; Мелешко, 2005).

Рассматривая соотношение биологического и социального в культурно-исторической концепции, А. В. Брушлинский проводит детальный анализ решения данной проблемы. Отождествляя внешнее социальное с развитием высших психических функций, а биологическое – с натуральными или низшими (животными), Л. С. Выготский считал, что высшие, «искусственные акты суть те же естественные, они могут быть без остатка, до самого конца разложены и сведены к этим последним… Искусственной является комбинация (конструкция) и направленность, замещение и использование этих естественных процессов» (цит. по: Брушлинский, 2006, с. 37–38), т. е. натуральных функций.

Брушлинский показывает, что «при таком понимании высшие психические функции – это низшие плюс овладение ими через знак (с помощью воли, использующей культурные средства-знаки). Или иначе: „высшие“ функции суть „низшие“ плюс их организация (направленность, структура и т. д.)» (там же, с. 38).

Таким образом, обе силы – биологическое и социальное – сведены в культурно-исторической концепции к социальным корням человеческой психики, противостоящей животной, низшей, что означает отказ от эволюционного принципа, редукцию к общественной чисто внешней детерминации.

Еще один вопрос, оставшийся без ответа, – понимание отношения между субъектом и объектом в концепции культурно-исторического развития.

А. В. Брушлинский приводит следующее понимание этих отношений: «Знак ничего не изменяет в объекте психологической операции», – он не имеет дела непосредственно с объектом, субъект проявляет свою «активность по отношению к себе, а не к объекту» (там же, с. 36).

Человек сам определяет и направляет свое поведение при помощи знаковых средств, в свою очередь, направленных не вовне, а внутрь, на субъекта, на овладение поведением. Брушлинский пишет: «Как совершенно очевидно, детерминация поведения, деятельности выступает здесь только со стороны субъекта, идет только от него. Разрушаются единство и взаимодействие субъекта с объектом: последний либо вообще выпадает, либо в лучшем случае не рассматривается как основа этого единства и взаимодействия. Понимание знака как средства психического развития и, прежде всего, как средства направления психических операций необходимо приводит к отрыву средства от того, средством чего оно является, вообще к полному разрыву между „направляющим“ и „направляемым“ (как бы ни трактовалось то и другое). И это тем очевиднее, чем большая роль приписывается знакам в психическом развитии, например, роль „производящей причины“ высших психических функций» (там же, с. 36).

Подобный разрыв субъекта и объекта ставит не только вопрос об детерминации психического, но и вопрос о возможности целенаправленного поведения при исчезновении объекта деятельности.

Подводя итог рассмотрения некоторых принципиальных неразрешенных вопросов, можно заключить, что психическое развитие с точки зрения культурно-исторической концепции детерминировано лишь социальными, внешними, общественными причинами, передаваемыми отвлеченным представителем общества отвлеченному ребенку, не имеющими, кроме животных, низших психических функций, ничего, да и те не индивидуализированы, специфично не представлены. По мнению А. В. Брушлинского, наблюдается разрыв, дизъюнктивность процесса психического развития, где изучение психических механизмов развития заменяется усвоением внешних средства, а критерии психического исчезают, лишенные анализа соотношения внешнего и внутреннего.

Еще в годы критики концепции Л. С. Выготского (развернутая аргументация представлена в работе «Культурно-историческая теория мышления», 1968) А. В. Брушлинский настаивал на непрерывности психического развития, непрерывности изменений соотношения внешних причин и внутренних условий, неразрывности биологического и социального в природе человека на всех этапах его онтогенетического развития. При этом, говоря о внутренних условиях, он подчеркивал, что и нейро-анатомические, и физиологические особенности, и задатки, и способности человека, которые преломляют внешние условия, изначально делают человека индивидуальным. Кроме того, он настаивал на том, что нет такого периода в развитии ребенка, взрослого человека, который бы не был биологическим и социальным одновременно. Биосоциальная природа человека означала для него, что социальное преобразует биологическое и биологическое преобразует социальное.

На современном этапе развития идеи А. В. Брушлинского, высказанные 50 лет назад получают серьезную аргументацию. Например, Г. Готтлиб обосновывает метамодель развития, названную Вероятностным эпигенезом (ВЭ) (Probabilistic epigenesis), которая формулирует общие принципы процессов онтогенетического и эволюционного развития (Gottlieb, 2007). Эта модель подчеркивает реципрокность внутри и между уровнями развития (генетическую активность, поведение, физические, социальные, культурные влияния внешнего мира) и генетико-средовые взаимодействия в реализации всех фенотипов (см. подробнее ниже).

Данная современная модель верифицирована многочисленными исследованиями и ясно указывает на справедливость формулы «внешнее через внутреннее» при постоянном изменении и того и другого.

Современное развитие культурной психологии дает значительный толчок для понимания механизмов культурной детерминации в развитии как типичного, так и уникального в жизни людей. Культура становится неотъемлемой составляющей внутренних психических особенностей человека. Но данное направление психологии не опирается на культурно-историческую теорию. Как отмечает М. С. Гусельцева, Л. С. Выготский «исключает из понятия личности индивидуальное своеобразие, отличие людей друг от друга. Личность, по Л. С. Выготскому, – характеристика культурного развития ребенка. Следует отметить также, что понятие культуры здесь сужено: „культурный“ в его концепции означает „социальный“. Таким образом, за понятием культурного развития не лежат идеи этнического и национального своеобразия культур» (Гусельцева, Изотова, 2016, с. 48). Как видим, понимание А. В. Брушлинского, высказанное уже в 1968 г., совпадает с современным видением несводимости культурного к социальному.

На современном этапе разработки принципа развития в психологии понятие детерминизма эволюционировало в понятие мультидетерминизма, где центр сместился с универсальных детерминант развития на уникальные индивидуальные траектории, раскрывая конкретные варианты и возможности взаимодействия множества внешних и внутренних сил, порождающих самоорганизацию развивающего субъекта. Предпринимается анализ констелляций различных внешних и внутренних факторов развития той или иной способности, психической организации и реорганизации, приобретая характер многомерных и многофакторных моделей развития (Журавлев, Сергиенко, 2017; Принцип развития…, 2016).

Анализ исторических тенденций изменений соотношения детерминант психического развития в течение XX и начала XXI в. показал, что в континууме «биологическое – социальное» в разные исторические периоды соотношение основных детерминант изменялось. На настоящем этапе развития больший упор делается на внутренние нейрональные механизмы различных психических феноменов (эмпатии, социопатии, модели психического, альтруизма и т. п.). Однако все больше работ в психологии развития направлено на обоснование и переход к универсальным моделям, цель которых состоит в переходе от конкретных категорий и феноменов психического развития к общим моделям, что требует как системно-эволюционного анализа, так и перехода к более интегративным конструктам, полипарадигмальности и межпарадигмальности, в которых заложен принцип полидетерминации психического развития. Он объединяет взаимодействия биологических и социальных детерминант, содержание которых все более дифференцируется и дополняется культурными, экологическими, нейрональными, генетико-молекулярными и другими факторами психического развития, участвующими в становлении психической организации и реорганизации и становящимися реальной действующей силой человека как субъекта развития и саморазвития (там же).

Таким образом, современные решения проблемы детерминации психического развития раскрывают тот потенциал идей, который разрабатывался А. В. Брушлинским. Это и означает научное предвидение, пусть выраженное в самом общем виде, но континуально-генетическая концепция, континуально-генетический принцип находят свое отражение на самом современном научном уровне.

Суммируя достижения психологии субъекта А. В. Брушлинского, необходимо отметить, что, помимо категории субъекта и ее разработки, он перешел к построению психологии субъекта как возможности интегративного изучения человека.

Субъект в концепции Б. Г. Ананьева

Принцип целостного изучения человека в его развитии был основной методологической стратегией Б. Г. Ананьева, ориентированной на многоаспектное, междисциплинарное изучение человека в психологии (Ананьев, 1996). Все многообразие феноменов человека может быть представлено большими объединяющими пластами его организации: индивид – личность – субъект – индивидуальность. Это деление «есть отражение многообразия самих феноменов человека, выступающих как вид Homo sapiens, как человечество в его историческом существовании и личность, как субъект и индивидуальность» (там же, с. 24). Для Ананьева индивидуальность человека выступает интегрирующим началом. «Общим эффектом этого слияния, интеграции всех свойств человека как индивида, личности и субъекта деятельности является индивидуальность с ее целостной организацией этих свойств и их саморегуляцией» (там же, с. 278).

Б. Г. Ананьев, таким образом, решал вопрос о соотношении личности и субъекта: «Разумеется, разделение человеческих свойств на индивидные, личностные и субъектные относительно, так как они суть характеристики человека, как целого, являющегося одновременно природным и общественным существом. Ядро этого целого – структура личности, в которой пересекаются (обобщаются) важнейшие свойства не только личности, но также индивида и субъекта (там же, с. 220). Выделяя в качестве ядра человеческой организации личность, Б. Г. Ананьев указывает, что «структура личности, сложившаяся в процессе индивидуального развития человека, сама детерминирует направление, степень изменения и уровень развития всех феноменов психического развития. С. Л. Рубинштейн именно в этой структуре личности, комплексе личностных свойств, усматривал те внутренние условия, через которые действуют те или иные внешние факторы» (там же, с. 218). Здесь мы видим различия в понимании субъекта Б. Г. Ананьевым и авторами субъектно-деятельностного подхода. Если для Б. Г. Ананьева личность является ядерной структурой организации, то для субъектно-деятельностного подхода – субъект, который всегда является личностью, но не сводим к ней. Для Б. Г. Ананьева субъектом становиться человек в процессе своей профессиональной деятельности и творчества как высшего уровня профессиональной деятельности, тогда как в представлении последователей С. Л. Рубинштейна субъект – качественно определенный способ самоорганизации, саморегуляции личности. «Любая личность может быть объектом подлинного воспитания лишь постольку, поскольку она вместе с тем является субъектом этого воспитания» (Брушлинский, 1999б, с. 345).

1.3. Развитие субъектного подхода

Субъектно-аналитический подход

В современной российской психологии новое осмысление проблемы определения содержания и сути аналитического метода осуществлено в исследованиях М. С. Гусельцевой (Гусельцева, 2009). В субъектно-аналитическом подходе В. В. Знакова (2015) она актуальна применительно к попыткам ответа на вопрос: какие психологические механизмы и ресурсы субъекта включены в процессы различения в едином мире человека трех реальностей – эмпирической, социокультурной и экзистенциальной? Неразрывно связанным с этим является вопрос и о роли в этом различении характера активности самого понимающего мир субъекта: ее направленности и специфики. Ответить на эти вопросы и должен субъектно-аналитический подход. Сочетание в названии подхода двух понятий означает, что и субъектная составляющая, и аналитическая играют важную роль в определении оснований, по которым различаются и понимаются три реальности мира человека. Субъектная составляющая субъектно-аналитического подхода включает три компонента.

1. Субъектность как совокупность внутренних условий развития понимания, формирующихся в соответствии с рубинштейновским принципом детерминизма: внешние причины действуют, преломляясь через внутренние условия, составляющие основание психического развития. Например, личностные знания являются внутренними условиями понимания, в значительной мере определяющими индивидуальную специфику взгляда субъекта на реальность, его схему понимания мира. Субъектность, внутренние условия понимания как линзы, направляющие фокус внимания понимающего субъекта, проявляются в специфике интерпретации, приписывания событиям, явлениям и т. п. статуса фактов.

2. Гносеологические субъект-объектные основания психологии субъекта, в которой показано, что во многих психологических исследованиях трудно провести четкую границу между субъектом и объектом. Разрабатывая психологию субъекта, А. В. Брушлинский опирался на положение о том, что познавательное отношение субъекта к внешнему миру есть основное гносеологическое отношение. Он стремился раскрыть гносеологические и онтологические основания психики и анализировал ее недизъюнктивную природу. Трудности аналитического различения гносеологии и онтологии психического в психологическом эксперименте всегда упираются в онтологическую неотделимость любого психического процесса от его результата, потому что любой из продуктов (мыслительного поиска, распределения внимания и т. п.) реально существует только в породившем и использующем его процессе. Основываясь на теории психического как процесса, он считал, что с помощью мыслительного механизма анализа через синтез можно гносеологически и психологически расчленять недизъюнктивные объекты, неразделимые в онтологическом плане (Брушлинский, 2003). Тем не менее следует признать, что в психологии субъекта были только намечены направления, в которых должны проводиться исследования различения гносеологических и онтологических оснований научного анализа субъектности человека.

3. Способы преобразования субъекта, полагания себя. С точки зрения раскрытия их содержания центральными являются вопросы о типах активности человека как личности и как субъекта. Интересный вариант разграничения активности личности и активности субъекта описан в работе Н. Е. Харламенковой, которая выделила четыре особенности активности человека как личности (Харламенкова, 2010). Другой вариант описания субъектной активности представлен в работах М. Фуко. По Фуко, субъектность проявляется во внутренних условиях познающего мир человека, прежде всего, в его опыте. Условия реализуются и проявляются в дискурсе, практиках. При этом три дискурса соответствуют трехчленной схеме понимания мира (формы возможного знания, нормативные основания поведения индивидов, вероятные способы существования возможных субъектов) (Фуко, 2011).

Аналитическая составляющая субъектно-аналитического подхода состоит из двух компонентов:

1. Раскрытие сущности аналитического метода научного исследования как рассмотрения отдельных сторон, свойств, составных частей предмета для суждения о целом. Анализ (разделение действительности на три реальности), в конечном счете, нужен для того, чтобы синтезировать части в целое (мир человека).

2. Еще одним компонентом субъектно-аналитического подхода является ориентация на рубинштейновскую традицию исследования мышления и познания как анализа через синтез. С. Л. Рубинштейн выделял две основные формы мыслительных операций. «Анализ-фильтрация» проявляется в мышлении как постепенное отсеивание не оправдавших себя проб решения задачи. «Анализ через синтез»: в нем анализ выступает в роли синтетического акта соотнесения условий с требованиями поставленной задачи. При этом в целом анализ рассматривался в школе С. Л. Рубинштейна как мыслительная операция, которая функционирует в паре с синтезом. Анализ через синтез обеспечивает прогнозирование субъектом искомого и творческую порождающую природу мыслительной активности. В процессе ее осуществления познаваемый объект начинает проявляться в новых свойствах и качествах, ранее не представленных индивидуальному сознанию.

Несмотря на то, что субъектно-аналитический подход в психологии делает только первые шаги, его польза для исследований понимания человеком трех реальностей мира человека очевидна. Составляющие этого подхода имеют глубокие корни в психологической науке и не только в ней. Дальнейшие исследования должны быть направлены на углубленный анализ оснований, по которым человек воспринимает реальность как эмпирическую, социокультурную или экзистенциальную. Не менее научно значимым является и определение сходства и различия субъектно-аналитического подхода с другими методами изучения психического, в частности с культурно-аналитическим подходом (Гусельцева, 2009). Таким образом, развитие субъектно-аналитического подхода представляется необходимым и перспективным, особенно в контексте психологии понимания.

1.4. О критериях субъектности

Принципиально важнейшим вопросом психологии субъекта остается вопрос о критериях субъекта.

Определяя субъектность, первоначально А. В. Брушлинский указывал: «Субъект – качественно определенный способ самоорганизации…» (Брушлинский, 1999б, с. 331). Он отмечал, что субъект – это человек на высшем уровне своей активности, целостности (системности), автономности. Он подчеркивает, что субъектом не рождаются, а становятся. Каждая личность является субъектом, но субъект не сводится к личности. С одной стороны, А. В. Брушлинский признает непрерывность развития человека как субъекта деятельности, а с другой, постулирует субъектность как высший уровень активности, целостности, автономности. Данное противоречие нуждалось в разъяснении и разработке, поскольку вопрос о критерии категории субъекта остается открытым.

В одной из последних работ Брушлинский более детально раскрыл проблему критериев в становлении субъекта. Он писал: «Субъектом столь неразрывного, недизъюнктивного единства природного и социального (культуры) становится человек по мере того, как он – будучи еще ребенком, подростком и т. д. – начинает выделять себя (не отделять!) из окружающей действительности и противопоставлять себя ей как объекту действия, познания, созерцания и т. д. Первый существенный критерий становления субъекта – это выделение ребенком в возрасте 1–2 лет в результате предшествующих сенсорных и практических контактов с реальностью наиболее значимых для него людей, предметов, событий и т. д. путем обозначения их простейшими значениями слов. Следующий наиболее важный критерий – это выделение детьми в возрасте 7–10 лет на основе деятельности и общения объектов благодаря их обобщению в форме простейших понятий (числа и т. д.)» (Брушлинский, 2002 с. 12–13). Далее Брушлинский указывает на то, что «Изначальная социальность, включенность в культуру человеческих индивидов на вышеуказанном этапе их развития характеризуется понятийностью их познания и вообще деятельности. Понятия не существуют как платоновские идеи – вне субъекта и его деятельности (познания, обучения, учения и т. д.). Отсюда вытекает, по крайне мере, два вывода, существенных для всей рассматриваемой проблематики. Во-первых, понятия не существуют для ребенка, пока он – в качестве школьника – не начнет овладевать ими в процессе своей деятельности (совместно с учителями, воспитателями и т. д.). Во-вторых, понятия не входят в состав „третьего мира“, как его раскрывает К. Поппер» (там же с. 13). Наши позиции в свете последних работ А. В. Брушлиинского сблизились, особенно по вопросу о самом первом уровне становления субъекта и необходимости рассматривать вопрос о критериях относительно уровневой психической организации. Первый критерий – выделение ребенком себя из окружающего мира, – на мой взгляд, очень важен и был детально аргументирован (Сергиенко, 2002, 2015). Ранние периоды онтогенеза человека обоснованно рассматриваются в качестве решающих как для становления концепции мира (физического и социального), так и для развития личности.

Второй критерий, выделенный Брушлинским как основной в становлении субъекта, – понятийная деятельность – вызывает дискуссию. Истоки представления о «понятийном» критерии лежат в трудах С. Л. Рубинштейна, который утверждал единство предметного содержания и переживания, где возникает значение объекта и события. Это влечет за собой не только отражение мира, его познание, но и отношение субъекта, выраженное в его созерцании (Рубинштейн, 1999).

Соглашаясь с важностью становления понятий для развития субъекта, отметим, что этот критерий не может выступать как основной и достаточный. Более того, по сравнению с первым критерием он очевидно дизъюнктивен. Трудно согласиться с появлением понятий в 6–7-летнем возрасте и их жесткой связью с вербальными обозначениями. Процесс становления понятийного ментального мира субъекта происходит постепенно, шаг за шагом, образуя все более сложную иерархию когнитивного пространства, начало же этого процесса опирается на базовые когнитивные способности младенцев упорядочивать мир объектов, организуя базовую модель мира (Сергиенко, 2006).

Применение континуально-генетического принципа привело нас к гипотезе о решении проблемы критериев субъекта. Критерий субъекта может быть только уровневым. С позиций такого подхода критерии субъекта, выделенные другими авторами (Б. Г. Ананьевым, К. А. Абульхановой, А. В. Брушлинским, А. Л. Журавлевым, В. В. Знаковым, И. Б. Дермановой, М. А. Щукиной, А. В. Карповым), не являются противоречивыми, а относятся к разным уровням организации субъекта.

Так, в понимании Б. Г. Ананьева, человек как субъект деятельности – это определенный этап человеческого развития, предполагающий формирование психических свойств и механизмов в процессе профессиональной (производственной деятельности). Субъект характеризуется через совокупность деятельностей и меру их продуктивности (Ананьев, 1996). А. В. Карпов описывает субъекта через метапознавательные процессы, включая рефлексию в деятельности (Карпов, 2009), т. е. ставит в центр рассмотрения его деятельность, что согласуется с представлениями Б. Г. Ананьева.

К. А. Абульханова предлагает акмеологическое понимание субъекта. Личность становиться субъектом собственной деятельности и жизни в целом только на высших, взрослых этапах своего развития (Абульханова, 2005). В другой работе К. А. Абульханова выделяет критерии личности, которая становится субъектом. В качестве первого критерия она выдвигает способность личности к организации собственной жизни, жизненных этапов и регуляции объективно существующих жизненных обстоятельств. Второй критерий состоит в возможности личности как субъекта «вырабатывать свои способы решения постоянно возобновляющихся противоречий» между нормативными требованиями и индивидуальными особенностями и притязаниями личности. Третий критерий личности как субъекта заключается в оптимальном использовании психических, личностных, профессиональных и других возможностей для решения жизненных задач. «Личность не просто обладает восприятием, мышлением, памятью и не только способно видеть, думать и помнить, она определяет, как и зачем вспоминать, чтобы решить жизненно-практическую задачу. В этом проявляется ее „мета-личностное качество субъекта“» (Абульханова, 2005, с. 15). Четвертый критерий – собственно акмеологический, который определяет личность как субъекта жизни, постоянно направленного на самосовершенствование, достижение идеала. Пятый критерий в большой степени дополняет четвертый: субъектом будет такое совершенствование личности, которое стремится к достижению подлинности. Неподлинность жизни определяется как неспособность прожить собственную жизнь, отвечающую собственной индивидуальности. Подлинная же жизнь – это выбор жизненной стратегии, отвечающей смыслу жизни. Жизненная стратегия проявляется в сознании субъекта как Я-концепция. «Наличие Я-концепции дает возможность личности осознать себя как субъекта, отнестись к себе как источнику жизненных перемен, причине событий и поступков…» (там же, с. 15).