«Третьяковка» и другие московские повести

Над телом смиренным и бренным
Высокий божественный дух,
По правде сказать, наделен
Весьма относительной властью.
И каждому ясно,
Который из двух
Условия ставит душе,
Диктует желанья и страсти.

Бессмертного света частица
Не в рабстве, конечно,
Но в цепком плену.
Ей только во сне удается
К истокам родным прикоснуться.
Так что же с ней будет,
Когда воедино два тела сольются,
А души, чужие друг другу,
Не смогут составить одну?..
. . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . .

Сирень распускается.
В царство сирени
Арбат превращается каждой весной…
Но воздух пропитан тревогой,
Всё явственней пахнет войной,
Всё громче царей проклинают,
И с каждой минутою тает
Надежда избегнуть крушенья.

Безумное слово Антанта
В сознанье вошло и в язык.
Звенит, словно имя сирены,
В пучину манящей.
А Революция
Слышится чаще и чаще.
Неотвратима она,
Как нацеленный штык.

– От лютого зверя по кличке народ
Одна лишь война нас теперь и спасет!
– Ну полно! Им надо навстречу пойти —
И нечего будет бояться.
– Простите-простите!
Не зря же всемирное братство
Они учредили!
Их цели вполне откровенны.
Грозят ниспровергнуть основы вселенной.
Хотят все различья стереть
Между ними и нами,
Над всею землей водрузить
Свое красное знамя!
И съезды проводят,
И гимны слагают,
Друг друга товарищами величают,
Для праздников общих находят причины —
В честь Энгельса некоего годовщины
От русского хама немецкому хаму
В торжественном слоге
Летят телеграммы!
А вы говорите – чего тут бояться?
Да лучше погибнуть,
Чем с ними сравняться!
. . . . . . . . . . .

Контора дворецкого —
Сразу у главного входа…
Доносится голос его в приоткрытую дверь:
– Так прямо сказала,
Что в августе этого года?
О Боже! Она же святая!
Попробуй-ка ей не поверь!

(– Илья Тимофеич с живыми святыми спознался!
Он в эти материи раньше
Не слишком вдавался.)

И женщины голос, глубокий и низкий,
Ему отвечает:
– Так август ведь близко.
Увидим, что будет.
Пока затеваться не надо.
Кто вовремя сдержится —
После не плачет с досады.

– Как раз про женитьбу мою, —
Усмехается Жданов.
И в комнатку входит.
– Простите меня, ради Бога!
Нахальство, конечно, вот так вот, с порога.
Но вы о каких-то святых говорили провидцах,
И, стало быть, сами – чудес очевидцы?

Дворецкий Дуняше моргает:
«Не выдай!»
А сам суетливо ему отвечает:
– Матрона такая у них на селе,
Посмотришь —
Ну малое дитятко с виду!
А самых тяжелых больных исцеляет,