Цаддик. Зачем?
Иосиф (дрожащим голосом). Это была самая сложная задача, которую я мог перед собой поставить! Ведь мы должны стремиться к тому, чтоб достигать все более… Ребе, почему ты так смотришь на меня? Неужели ты думаешь, что я хотел причинить кому-нибудь зло? Но кому? У меня же нет врагов! Ведь все до одного любят меня и почитают гораздо больше, чем я того заслуживаю!
Цаддик. А если они узнают, что ты никогда не станешь тем, кого они хотят видеть в тебе, как ты думаешь, сохранят ли они прежнюю любовь?
Иосиф. О горе мне! Мог ли я подумать, что буду так несчастен! Ребе, помоги мне! Ведь для тебя нет невозможного! Я хочу только одного – стать таким, каким я был вчера!
Цаддик. Но ведь ты же был таким вчера! Не обманывай себя, Иосиф! Вслед за вчера неизбежно приходит сегодня! Не в прошлое, а в будущее возвращается тот, кто раскаялся!
Иосиф. Но как же мне каяться в том, чего я даже не могу понять, ребе? Ах, сколько раз я видел, как люди со смущенной душой приходили к тебе, и ты разъяснял им их грехи и заблуждения! Неужели ты откажешь в этом мне?
Цаддик. Всю твою жизнь я учил тебя, Иосиф, – и вот, я задал тебе единственный вопрос! Ты должен ответить на него сам. Твой голос хочу я услышать – и тогда я укажу тебе путь к возвращению! Это последнее, чему я должен научить тебя!
Иосиф. Ребе, что ты говоришь? Ты не хочешь больше учить меня? Ты меня прогоняешь?
Цаддик. Ты сам это выбрал, Иосиф! Ты захотел стать самим собой, но заблудился и попал на кладбище. Теперь ты дрожишь от страха перед неизвестным и готов отказаться от себя, отдать свою волю другому!
Но мне дорога твоя душа, Иосиф, и только твое раскаяние может очистить ее!
Иосиф (в ужасе). Когда же это будет?
Цаддик. Когда этот день придет, я найду тебя даже в глубине преисподней, Иосиф!
Иосиф. О, не бросай меня, ребе, – без тебя я погибну! Ты же видишь – стоило мне отойти от тебя на шаг, и я сразу заблудился! А теперь я совсем беспомощен!
Я смотрю вокруг – и ничего не узнаю! Даже эти стены кажутся мне чужими и враждебными!
Цаддик. Ты сказал, что у тебя нет врагов! Во всем, что будет происходить перед твоими глазами, ты должен винить самого себя!
Сцена вторая
Постоялый двор в горах. Хозяева – муж и жена – сидят у огня.
Жена. Какая вьюга страшная! Послушай, как завывает! Кажется, вся округа сорвалась с места и несется невесть куда! Скажи, Авром, а дом наш не повалит?
Муж. Если б я сам его ставил, было бы чего бояться!
Но его поставил еще мой дед, – уж верно, не за тем, чтоб его повалило!
Жена. Ох, сил нету этот вой слушать! И спать лечь страшно! И за что только мы должны жить в этой глуши? Днем – тоска, а по ночам от страха сердце ноет!
Муж. За что да почему! Да потому что на всю эту местность один-единственный постоялый двор, а я – его хозяин! Продать – никто не купит, прибыли наши известные! А бросить все и уйти в долину, так посуди сама – опять придет зима, завоет вьюга, и мы будем думать, что здесь, в горах, кто-то бродит вокруг нашего покинутого дома и умирает без тепла и пищи! Нет, мне это не по вкусу! Лучше уж буду сидеть у своего очага и дожидаться своих гостей!
Жена. Нет уж, этой ночью лучше обойтись без гостей! По такой вьюге разве что нечистый дух пожалует!
Муж. Погоди-ка! Мне кажется, или и впрямь кто-то зовет?
Голос Шлоймы. Эй! Отворите! (Стучит.)
Жена. Ой, подожди! А вдруг и в самом деле нечистый?..
Муж. Ну нет уж! В моем доме ему делать нечего! Иду! Иду!
Шлойма (входит, весь облепленный снегом). Мир вам! Наконец-то до вас добрался! С раннего утра сюда иду!
Муж. Иди скорей к огню! Куда путь держишь?
Шлойма (отряхая снег). Да как сказать! С утра шел к вам! А передохну – пойду обратно!
Муж и жена удивленно переглядываются.
Жена. Как странно! Разве ты не в Дилленбург? Здесь проходит дорога в Дилленбург!
Шлойма. Нет, туда я на этот раз не поспею! Пора уж мне домой возвращаться!
Муж и Жена (удивленно). А где же твой дом?
Шлойма. В Межеричах!
Муж. А где же эти Межеричи?
Шлойма. В Польше!
Жена. А где же эта?.. (Мужмашет на нее, чтоб она замолчала.)
Муж. Так что же тебя занесло к нам в такую вьюгу?
Шлойма. Мне сказали в местечке, там внизу, что в этих краях есть еще один дом, где живут добрые люди, и я поспешил сюда!
Муж. Для того, чтобы на нас посмотреть? Что за чудеса!
Шлойма. Да! Да! Именно чудеса! Великие чудеса! Сейчас все объясню! В Межеричах жил цаддик – великий праведник и чудотворец. А я – его ученик! Зовут меня Шлойма! Цаддик завещал мне ходить по свету и рассказывать о его чудесах!
Муж. Цаддик, говоришь? Что ж, и я слыхал, что бывали на свете цаддики, и даже показывали какие-то чудеса. Только, боюсь, что мне с этого никакого проку.
Шлойма. Вот видишь, а цаддик как раз для того и послал меня ходить из страны в страну, чтобы напомнить тебе и всем остальным, что нет ничего на свете, что было бы людям нужнее, чем чудеса.
Хозяйка ставит на стол еду для Шлоймы. Он с жадностью набрасывается на нее.
Муж. Да кто сейчас верит в чудеса?
Шлойма (вскакивает). Я! Я верю! И я шел сюда с самого рассвета, чтобы тебе об этом сказать!
Муж. И давно ты так бродишь?
Шлойма. Вот уже шестой год!
Муж. Да, незавидная доля! У тебя, поди, ни кола, ни двора, и родных никого нет?