Игрушка

– Давай.

Как будто Валерка знал, что я соглашусь.

– Тогда пошли ко мне, дома до двух никого не будет, спокойно проведем, ну, фотосессию.

– Что проведем?

– Ну, то есть, поснимаю тебя.

– А…

Я кивнула в знак своего согласия, фотосессия, значит фотосессия и мы пошли.

Дом у Валерки большой, двухэтажный. В нашем поселке таких не много, все завидовали ему, поскольку он жил на втором этаже, и еще у него был свой, пусть маленький, но балкончик.

В доме действительно никого не оказалось. Он проводил меня к себе в комнату, а сам занялся приготовлением аппаратуры. Я прошлась по комнате, посмотрела картинки, что висят на стене. Потом взглянула на свое отражение в зеркале. Все нормально, провела рукой по волосам, непослушный локон все не хотел лежать вместе со всеми. «А я, впрочем, ничего», – подумала и состроила себе рожицу.

Остановить время, на которое можно смотреть. Эта мысль крутилась у меня в голове. Ну просто машина времени, а не фотографии. Я взяла с полки книгу, открыла ее. В ней были фотографии, этого давно уже нет, и опять мысль о машине времени. Перелистывая страницы, начала их просматривать. Там были в основном репортажные снимки, но попадались и сюжетные зарисовки, одна мне понравилась, про балерину. Она танцевала на сцене, таких я видела, наверное, сотни, они мало чем отличались друг от друга. А на другой странице эта же балерина сидела на кресле, опустив руки, и улыбалась фотографу. Я перелистнула страницу. Следующая фотография была в другой тематике. Балерина стояла у зеркала, на ней была ее черная юбка. Она еще не успела ее снять, но выше пояса девушка была обнажена. Контраст черного и белого тела резал глаза, невольно заставляя смотреть на ее почти плоскую, девочкину грудь. Еще минуту назад она танцевала перед зрителями, и вот теперь. Это было как-то нереально, как из другого мира.

– Ну, я готов, – прервав мои размышления, сказал Валерка.

Я поставила книгу на полку.

– Что мне делать? Куда сесть?

– Это не важно, куда ты сядешь и что будешь делать. Просто ходи, смотри, лучше разговаривай, а я буду снимать. Договорились?

– Давай попробуем.

Я вспомнила, как маме захотелось сделать общий портрет. Они пошли в студию, и фотограф долго пыхтел, передвигал стулья, разворачивал ее то влево, то вправо, а тут… Я пожала плечами. Просто ходила, читала, садилась и думала, потом болтала и снова молчала. Он принес чай, делала вид, что пью его, а он продолжал снимать. Валерка появлялся то справа, то залезал куда-то вверх, почти под самый потолок, то слева ложился на пол. На какое-то мгновение представила себя знаменитостью, которую одолевают фоторепортеры. Правда иногда он меня одергивал, заставлял повторить то или иное движение. Говорил, что я делаю это театрально, что не надо позировать, чтобы я вела себя так, как будто его здесь нет. Попробовал бы он сам себя вот так вести.

А потом я снова пила чай. Казалось, еще немного – и лопну, но ему нравился пар от кружки, а мне сам чай и его аромат, какой-то полевой травы. А потом я просто перестала обращать на Валерку внимание, смотрела ему в камеру, но видела не объектив, а его глаза. Он медленно порхал, как в замедленной съемке, ступал тихо и осторожно, боясь что-то задеть и издать лишний шорох.

Я снова увидела книгу с балериной, подошла к полке, взяла ее и начала листать страницы в поисках последнего снимка. Не сразу нашла его, и все же нашла. Она была красивой в этой странной позе. Вот только что она танцевала, улыбалась зрителям, и вот теперь в гримерной, стоит перед зеркалом и снимает с плеч платье. В комнате девушка одна, а фотограф, что ее снимал, лишь историк, который смог вырвать у времени эту секунду и сделать ее вечной. И теперь я сама стою здесь на втором этаже и смотрю на нее. На душе стало тепло. В этом снимке было что-то необычное, все просто, и в то же время так нагло голо.

– Хочешь, я сниму тебя также?

Тихий голос Валерки оторвал меня от снимка. Посмотрела в его глаза, затем закрыла книгу и поставила на полку.

– Заманчиво, но нет, – и повернулась к балкону.

– Да брось ты, это будут твои снимки.

– Нет, – опять ответила я.

– Не понравятся, выбросишь.

– Нет, – в очередной раз ответила.

– Я поставлю новую флэшку с памятью, и ты ее заберешь, а потом сама решишь, да или нет, все снимки только у тебя.

Я повернулась к нему, подошла и уставилась ему в глаза.

– Нет, и у тебя тоже, – и показала пальцем на его голову, давая понять, что человеческий мозг не хуже той самой компьютерной флэшки, а у этой памяти есть еще и эмоции.

– Я ведь только фотограф, иначе никак не получится.

Я подняла палец к его губам и прижала его.

– Молчи, не искушай.

Постояв какое-то время, я отступила к столу, взяла уже почти пустую чашку чая, осторожно отхлебнула, как будто он еще был горячим.

– Ага, – тихо произнес он, – есть сомнение.

Я опять посмотрела на него, он замолчал. Взяла в руки фотоаппарат, что лежал на столе, он оказался тяжелым. Посмотрела на маленький экран, на котором можно было как на компьютере просматривать снятые кадры. Это не то, что старые аналоговые фотоаппараты с пленкой. Этот умный, сам рассчитывают выдержку, диафрагму и сам же наводит резкость, твоя задача только подобрать ракурс и нажать на кнопку.

– Принеси еще чаю, – попросила его.

Валерка взял чайник и пошел вниз. Я осталась одна. Слышала его шаги, как поскрипывают доски внизу. Я стояла одна посредине комнаты. Повернувшись, увидела себя в отражении зеркала, сделала шаг назад, теперь я почти вся входила в него. Как то зеркало в гримерной, подумала я. Странно, но мне хотелось расстегнуть на себе пуговички, хотела, но боялась. Или, верней, не боялась, а сомневалась. А может просто горела от нетерпения это сделать, но не могла найти повода. Тогда я решительно расстегнула пуговицу на юбке и, как ни в чем не бывало, перешагнула через нее. Сняв ее с себя, я посмотрела. Она как-то нелепо смотрелась в моих руках, как будто была чужой, хотелось спрятать и как можно скорей. Подошла к двери, рядом стоял стул, а на нем лежали Валеркины вещи, я подняла их и засунула юбку под самый низ. Прислушалась, было тихо, стало легче.

На мне была белая блузка с множеством белых пуговичек, что застегивались спереди, но расстегивались только до пояса, а дальше шла мини-юбка из той же белой ткани. Пальчики скользнули под юбку и заученными до автоматизма движениями я стянула трусики. Их я спрятала туда же, куда и юбку. В тот момент даже не задумалась, что я в чужом доме и стою уже почти раздетая. Меня смущали пуговички. Теперь, подойдя ближе к зеркалу, начала их расстегивать. Это получалось легко, одна за другой они снимались с петелек. Вот обнажилась грудь, на мгновение я замерла. Посмотрела на выпирающие вишенки, взяла лямку, слегка потянула ее вверх. Почувствовала, как улыбнулась, разжала пальцы и в следующее мгновение приподняла свою мини-юбку. Из-под белой ткани появился слегка взлохмаченный черный треугольник. Я повернулась перед зеркалом, прогнулась в талии и удовлетворенно улыбнулась себе, отпустив юбочку, выпрямилась.

Валерка подынимался по ступенькам. Я начала лихорадочно застегивать пуговички. Скрипнула дверь. Он остановился.

– Молчи! – приказала ему. – Бери свою флэшку и снимай, только ничего не говори. Ты понял?

– Да, – еле слышно ответил он.

Застегнув последнюю пуговичку, я повернулась к нему. Он рылся в своей аппаратуре, было видно, что волнуется. Чего это он? Это я должна переживать. Валерка посмотрел на меня, еле заметно улыбнулся и продолжил дальше копошиться в своем фотоаппарате. Наконец-то он выпрямился и гордо произнес:

– Я готов.

– Ну, тогда говори, что мне делать? – спросила я и застенчиво покрутила пуговичку.

– Не знаю.

– Что значит не знаешь? Кто из нас фотограф, ты или я?

– Ну, может, тогда ты присядешь, – и он указал взглядом на стул. – Или можешь стоять, или делай то, что ты хочешь сама, а я буду только снимать, – и, помолчав немного, добавил. – Так, наверное, будет лучше.

– Ну что же, постановщик из тебя никудышный, – я даже немного обиделась на него. – Сама так сама.

Я прошлась по комнате, как бы привыкая к своей роли. Немного было неловко. Не знала, куда деть руки, хотелось что-то взять, занять их, но стоило это сделать, как тут же хотелось избавиться от ненужной вещи. Перестала думать о руках, чувствовала, как горит лицо. Подошла к окну, но теплый воздух стал обжигать меня, и я почувствовала, как по спине стекла струйка пота. Как-то все нелепо получилось.

Повернулась к Валерке, он слился с фотоаппаратом. Его большой объектив заменял ему глаза, я посмотрела в него и увидела свое слегка искаженное отражение. В нем увидела испуганную девочку. Неужели это я, совсем не похожа. Я закрыла глаза и вздохнула. Вместе с выдохом ушло оцепенение. Ощутила свое тело, почувствовала руки, их мышцы, живот и лицо. То, как странно стою, развернув носки друг к другу. Я улыбнулась, открыла глаза, посмотрела в объектив и, весело развернувшись, шлепнулась на диван.

От моего падения юбочка задралась, обнажив то, что все так старательно закрывают и считают самым запретным для постороннего глаза. Даже не поправив ее, я серьезно посмотрела в объектив. Сквозь толщу линз почувствовала его раздевающий взгляд. Ноги сами сомкнулись. Но зачем я это делаю? Ведь хочу другого. Хочется, чтобы Валерка наоборот смотрел на меня, чтобы его сердце билось не как всегда. Чтобы он перестал дышать и чтобы смог запечатлеть в своем мозгу каждую секунду, каждое мгновение.