Лоскутные истории

Пес виновато поджимал уши и хвост, но никак не мог въехать в суть скандала. Но как-то в очередной раз выйдя покурить, Афганыч застукал рыжую сволочь на своей территории. Схватив дрын и перемежая свой бег отборными выкриками, он ринулся наперерез воровке. Но в народе недаром существует поговорка: «Хитрая как лисица». Именно эту черту характера и применила лиса к простодушному Афганычу. Последнее, по чему он попытался долбануть березовым дрыном, был кусок облезлого хвоста, мелькнувшего в дыре под глухим забором.

Афганыч вернулся к курятнику, посмотрел на безмятежно кудахтавших птиц и, яростно плюнув, презрительно припечатал кур: «Дуры, вашу мать!».

С этого момента Афганыч к курам охладел.

– Забирай мой яйценосный бизнес! – как-то сказал он жене. – Не могу я с идиотками дело иметь!

– Yes, sir… – вздохнула Ульяна, приложив руку к козырьку бейсболки.

Бизнес она вела образцово. Лечила квочкам насморк, выводила блох, стряпала какую-то экологическую бурду, а потом садилась рядом на корточки и долго уговаривала поесть Христа ради. В общем, делала всё то, что Афганычу было что совой об пень. В итоге куриный бизнес начал медленно «расправлять крылья». Пока жена торговала яйцами – по цене и вправду золотыми, – муж вынашивал в голове бальзаминовские проекты.

И однажды, на фоне невозможных разочарований, суровая мужская мечта услышала зов председателя. На шинах с красноречивым названием «Болотная Ведьма» в его бурную жизнь въехал брутальный раскосый друг – японский квадроцикл, деловые отношения с которым заполнили сердце хозяина. «Японец» давал всё, что нужно настоящему сельскому альфа-самцу: скорость, адреналин и авантюру. Афганыч даже записался в местную команду первопроходцев.

– Мой конь! – хлопая по железной заднице, радовался Афганыч. – Из села Кукуево.

Зимой он приспосабливал к любимцу бульдозерную лопату и с громким стрекотом рассекал засыпанные дачные дороги, не забывая взимать гонорар за выполненную работу. За ним кружевным веером взметался снег. «Эх! Наступит лето, прилажу к днищу баскетбольные мячи. Будет упоительно! Поплывет моя железяка, как утица!» – радостно говорил Афганыч, видимо, вспомнив рифму к селу Кукуево.

Он сдержал слово. Правда, транспорт часто опрокидывался, пытаясь утопить хозяина, но Афганыч, словно человек-амфибия, и на дне чувствовал себя прекрасно.

– Да там самое глубокое место – мне ровно по горло, – уверял Афганыч.

– Так ходи пешком, на фиг тебе железяка? – удивлялась соседка Соня.

– Дуры вы, бабы! – в свою очередь изумлялся председатель. – Вечно вы край теряете! Ощущение такое, что вы мозгом принципиально не пользуетесь. Вы для каких целей его бережете?

– Ну-ну! – обижалась Соня. – Ты прям у нас Понимало Великое! Прям так у вас у всех на лбу знак качества и стоит! Пойди, выпей валерьянки. И закуси! Может, успокоишься!

Афганыч безнадежно махнул рукой и поспешил в сторону квадроцикла. Отныне всё было заброшено, были заброшены даже намеки на замыслы, уводившие «друзей» с совместной непроходимой дороги. Теперь во всех делах равноправным напарником был его неказистый товарищ, его конёк-горбунок, на которого он буквально молился и от которого каждый день ждал чуда. И дождался…

В один замечательный солнечный день, прочесывая траву в непроходимых лесных чащах, Афганыч с командой таких же фанатов обнаружил «вход в четвертое измерение». Люди, жившие в затерянной деревне, никогда не ведали ни об электрификации всей страны, ни о газовых магистралях, ни о дорогах. Впрочем, последнее в России неудивительно. Озарение залпом рвануло в голове Афганыча – шины «Болотная Ведьма» преодолели барьер времени! «Тихо, мил-человек!» – ошалело одернул себя Афганыч, увидев метафизические домушки.

Механизированная команда во главе с Афганычем встала в колонну и дернула по болоту вокруг деревни. Квадроциклы рычали и увязали в хлюпающей топи.

– Стой! – вдруг резко крикнул Афганыч.

Со стороны «параллельного мира» на них плечом к плечу шли старушки с вилами в руках. Самая щуплая резво подбежала и двинула ближайшего первопроходца вилами по хребту. Такой прыти от «четвертого измерения» Афганыч не ожидал.

– За что, бабуль? – обиженно спросил он.

– Мальчик! – вежливо ответила старушка оторопевшему пятидесятисемилетнему мужику. – Вы тут играете, всё своими тракторами расхерачили, а мы живем. У нас тут клюковка растет. Валите-ка отсюдова, пожалуйста!

– Вот те на! Мы же с мирной миссией, – возмутился Афганыч, но квадроцикл развернул. – Во дела! Бабуля «из портала» вышибла! А ведь раньше я с кем угодно мог договориться!

И это была правда! Афганыч мог наладить диалог с реликтовыми гуманоидами, с человекообразными обезьянами, с дебилами и самодурами. Он никого не боялся.

Был только один человек, который умел скрутить в бараний рог любого. Прозвище человека было Барин. В момент, когда Барин уволил очередного таджикского «Тимура» со своей строительной командой, по инерции он решил сделать Афганыча недорогим холопом. Но не тут-то было! За каждый чих Афганыч выставлял Барину смету.

– Хрена с два! Чо за прыжки на батуте? – щурил глаз Афганыч. – Я все команды в блокнот записываю.

В этом блокноте зоркий барский глаз обязан был ставить виртуальную резолюцию. Проблема была в том, что в час расплаты Барина пробирала глубочайшая амнезия. Он уверял, что фронт выполненных работ всегда оказывался меньше глобальной картины в его воображении. Но сломить Афганыча было непросто, в деле бюрократии на посту председателя он съел не просто собаку, а породистую бойцовую стаю. Переломить Барина также не представлялось возможным. Барин командовал жизнью и понимал, что имеет на это полное право.

Барин

– Все свободны, а ты сиди, – говорил он Афганычу после банной тусовки, – сейчас будешь фильм про моряков смотреть.

В прошлой жизни Барин был капитаном морского лайнера и считал, что от всего, связанного с соленой водой, должна торчать вся округа. Начиналось, как правило, задушевно.

– Заходи! Душу надо вывернуть, – уговаривал Барин председателя. – Посидим, поговорим, музыку послушаем.

– Всё, ядреный перец! Не могу больше! – к двум часам ночи бунтовал Афганыч. – Десятый раз слушаем «Раскинулось море широко»! Спать, блин, хочу!

Барин же сидел в обустроенном предбаннике, обмотанный простыней, и с проникновенным лицом снова и снова заводил ненавистную песню.

– Да ты слушай, бандерлог! – гневался Барин. – Это ж песня! Сидеть!

– Людоед! – тихо огрызался сонный Афганыч, но сидел.

Характер Барина выплескивался из всех рамок, как мазок Ван Гога. Он был абсолютным перфекционистом. С детства ему страшно полюбилась сказочная пара «двое из ларца». С тех пор ларец с группой оплачиваемых молодцов кочевал с ним повсюду. Правда, фраза «одинаковые с лица» в концепцию не вписывалась. Учитывая барский характер, лица молодцов менялись ежемесячно. И тем не менее всё в усадьбе было вылизано, побелено и пострижено. Даже пуговицы на одежде огородного пугала были вычищены до зеркального блеска. Барин строго соблюдал заведенный порядок: всё в усадьбе стояло по стойке смирно.

Как бы ни развивались события, Барин всегда был доволен собой, но крайне недоволен окружающим миром. Самых обидных люлей получали те, кто исполнял барские приказы с точностью швейцарского часового механизма. Дело в том, что в короткий период времени текущая волна его воображения полностью смывала прежнюю, а добежать до рабочих не успевала. Тех же, кто нарушал приказы хозяина, пусть даже в гомеопатической дозе, гнали таким помелом, что и сказать неловко.

– Так! – требовал Барин от Афганыча, глядя на соседей. – Слишком много революционеров развелось! Прошу обеспечить неприкосновенность периметра!

Поскольку Барин заключил с председателем контракт, эта сакраментальная фраза была призвана искоренить бытовую энтропию, на которую Афганычу без поденной оплаты было глубочайшим образом начхать.

Но неравнодушные всё же были.

Однажды, проходя мимо усадьбы Барина, сосед с параллельной улицы остановился у забора и, не сдержав эмоции, дал рабочим на крыше дельный совет: «Эй, мужики, неправильно кроете!». С крыши на него молча уставились несколько пар азиатских глаз.

– Сначала надо красной икрой покрыть, а потом уж и черепицей! Тут живет командир человечества! – засмеялся сосед.

Мастера в ответ довольно заулыбались. Надо сказать, что все, кто хоть однажды сталкивался с Барином, впоследствии понимали все намеки и переглядывания окружающих как международный язык эсперанто.

Как-то раз теплым летним днем нанятая им садовница Таня, копаясь на газоне, подняла глаза, чтобы поздороваться. Барин стоял с чищеной рыбой из когда-то модного магазина «Метро». Он был в махровом халате и тапочках, вокруг вертелись две его собаки, которых он в честь каких-то неведомых сибирских рек назвал странными кличками: Манга и Бюлюм.

– Вы дораду едите? – важно спросил Таню Барин.

– Нет… – непосредственно ответила Таня, краснея от своего невежества.

– А мы каждый день едим, – прибил ее к земле Барин.

Таня поджала губы, но стерпела. Это выцветшее на солнце существо и не подозревало, что никто не собирался втаптывать ее в навоз. Просто жизненным девизом Барина было рефлекторное желание «есть печеных лебедей и спать на взбитой перине.

Через час в соседнем дворе она возмущенно жаловалась хозяйке:

– Нет, не буду я там работать, – риторически угрожала Таня. – Мне это его всемогущество надо мной не нужно!

Соседка понимающе кивала и невпопад приговаривала: