– Зачем кшатрию брать в жёны девочку из варны земледельцев?
– А некоторые берут. Если девушка сословием ниже, то вроде можно её брать себе, – мужчина задумчиво потёр подбородок, стирая кровь подсохшую.
Его и, кажется, и из моей щеки. И как-то растерянно посмотрел на кровь на своих пальцах, большом и указательном. И как-то снова сердито на меня уже посмотрел.
Тихо сказала:
– Я не смею о том мечтать.
– Это удивительно! – фыркнул чужеземец. – Некоторые вполне себе мечтают.
Торопливо добавила:
– Я покорна моей судьбе! Раз уж я родилась у земледельцев, значит, заслужила.
– Ты… – он сердито нахмурился. – Покорной будешь… твоей судьбе?
– Вы… ты как будто говоришь загадками. Я тебя не очень понимаю.
– А я сейчас и не хочу объяснять! – рявкнул воин на меня.
И невольно отскочила, напугано.
– К-как хочешь. Не хочешь – и не объясняй.
Воин проворчал:
– О, я много чего не хочу! Но, кажется, придётся.
Мы какое-то время смотрели пристально друг на друга. Он – сердито, я – напугано.
Потом чужеземец и мой спаситель серьёзно спросил:
– Так что же делать будем? С моею раной?
Ох, рана! Жестокосердная я женщина! Совсем о тяжёлой ране его забыла!
Но у меня только длинная юбка и дупатта. Рваная. Или обнажить ноги выше позволенного. Или открыть грудь в чхоли, обнажить живот и плечо. И так, и эдак срам выходит. Но рана у него серьёзная. И много крови потерял. Но дупатта уже испорченная.
Я подняла край шали и посмотрела на неё, прощаясь. На первую мою шаль дорогую, такую красивую. Родители меня убьют. Или побьют. Но я уже обещала позаботиться о нём. Тем более, что он раненный спас меня.
Медленно развернула дупатту. Сняла с себя. И протянула ему, как-то странно смотревшему на меня.
– Ты передо мною разделась, будто я твой муж, – растерянно выдохнул мужчина.
Робко сказала:
– Я только хочу тебе помочь. Не смею думать ни о чём другом.
Он вдруг руку свободную завёл за мою спину и резко рванул меня к себе, прижимая к своему телу. Но… почему-то в этот жаркий день тело его не горячее было. А будто бы слегка даже прохладное. Тело… мужское… мускулистое. Впервые меня так прижимал какой-то мужчина к себе. И не отец. Ой!
– Как имя твоё? – спросил воин вдруг хрипло.
Тихо призналась:
– Кизи.
– «Сияющая», значит… – медленно произнёс он, будто смакуя моё имя на вкус.
Потом вдруг сказал, твёрдо смотря на меня:
– Дождись меня, Кизи! Ты будешь только моей женщиной. Моею старшей женой, – криво усмехнулся. – Но вот то, что ты будешь единственною моею женщиной и единственной моею женой, я тебе не обещаю. Поняла?
Едва слышно выдохнула:
– П-поняла.
Его тело вплотную к моему пугало. И его странный взгляд. И пламя, которое мне примерещилось вдруг внутри его глаз. Испуганно зажмурилась. А он… он вдруг осторожно поцеловал меня в лоб. Испуганно глаза распахнула. А дерзкий незнакомец, улыбнувшись, серьёзно добавил:
– Вот и договорились. А я – Ванада, сын Суманы и Шандара. Жди меня.
Мужчина выпустил меня – и отскочила. Но он нахмурился, так что приблизилась к нему на шаг, нет, на два. Кажется, его лучше не злить.
Ванада длинными ногтями отщипнул золотую подвеску из одной серьги, мне протянул.
– Кольца-подвески хватит на новую дупатту. А украшение оставь на память обо мне, – улыбнулся, на сей раз по-доброму. – Но я всё равно тебя найду. Ты теперь моя женщина.
Подобрала мою шаль, которую выронила, когда он меня схватил. Он снял безрукавку, чуть поморщившись, видимо, отдирая с присохшей кровью от раны. И я, робко подойдя, осторожно обвязала его рану, так, чтобы мягкая ткань без вышивки касалась раны. Хотела ещё сбегать, воды принести и рану промыть, но Ванада перехватил меня за запястье, правда, осторожно, не причиняя боли. И я послушалась. Только перевязала.
А после он ушёл. Не сказал, когда вернётся. Не сказал, куда. И даже не знаю, так ли серьёзно сказал, будто выбрал меня своею женою. Старшей. Он… ещё не женат? Но, впрочем, незнакомец, может, только подшутил надо мною. Зачем ему я? Он – кшатрий. И, судя по золотой вышивке, из знатных воинов происходит.
Мать его Сумана, а отец Шандар. Сумана – «добродушная». Шандар – «гордый». А самого зовут Ванада, «дарующий дождь». Но я о таких не слыхала.
Подобрала его подарок и спрятала за пояс юбки, изнутри прицепив. Домой пошла. Без кувшина и без дупатты. Шла и боялась, что родители меня заругают. И, наверное, бить будут. Наверное, отцу сложно далась покупка этой шали, да ещё и с серебряными нитями в вышивке.
А ещё горло саднило. И грудь внутри. То, что воды наглоталась, принесло свои последствия. А знакомство с тем чужеземцем свои последствия принесёт?
У деревни меня отец с матерью встречал. А сестрёнка робко пряталась за соседями. Мрачными какими-то и сердитыми. Спереди стояли взрослые мужчины, а жёны и дочери, матери держались позади. Мальчишки сбоку. И как-то странно на меня глазели.
– Ты где оставила дупатту? – спросил отец мой, нахмурившись, руку левую за спину отводя.
Да, кстати, все мужчины руки за спиной держали, будто что-то прятали.
Как будто рассказал им кто-то! Ох, а ведь могли и подсмотреть! Ведь не я одна за священной водой на реку хожу.
И потому честно всё рассказала. И что раненного нашла. И что он воды попросил. И что я едва не утонула. И что он меня спас, дерзко вдруг к себе прижал. И что имя своё назвал. И обещал вернуться за мной. Сказал, что я стану его женой.
Но мужчины переглядывались растерянно. И с ужасом поняла, что такого воина они не знают. Ни в ближайших деревнях, ни в ближайшем и дальнем городе. И имя его и его родителей никогда не слышала. А женщины шептались: