Быть избранным. Сборник историй

– Угу, передам, – кивнул Василий, печально поникнув спиной, повернулся и побрел к выходу.

От рясы рукава

Отец Роман пожадничал. В тот момент, когда нужно было сказать три слова: «спасибо, не надо», он ограничился лишь одним – «спасибо». Ну, не смог он отказаться… не нашел в себе сил…

Полгода прошло, а он все еще порой испытывал неловкость, выходя из своего новенького мерседеса. И хотя говорят, что дареному коню в зубы не смотрят, в его случае было как раз наоборот, люди-таки смотрели, еще как смотрели его «коню» в зубы, а точнее на радиаторную решетку, где красовалась серебристая эмблема из трех лучей, замкнутых в кружок. И еще отцу Роману временами казалось, что между ним и паствой возникло не то чтобы отчуждение, нет, это было бы слишком сильно сказано, а так, некоторый холодок и настороженность что ли, хотя он всегда знал и чувствовал, что прихожане его любили.

И настоятель, отец Сергий, тоже как-то не больно-то обрадовался, увидав во дворе это вороное заграничное чудо автопрома. Внятно он по этому поводу никак не высказался, но по тому, как он поджимал губы, как хмурил брови и отводил глаза, отец Роман понял, что его не одобряют. Это было неприятно и непонятно. А ведь что, собственно, в его поступке такого особенного? Какой криминал? Да никакого. Можно подумать, что остальные батюшки с подворья на телегах ездят. И покруче его машины под стенами храма стоят, особенно, когда архиерей приезжает. Не он первый и не он последний.

Конечно, он из клира самый молодой, даже детей еще они с матушкой не народили, и не резон ему так превозноситься. Но ведь с другой стороны, не сам же он себе этот мерседес подарил. Что тут поделаешь, это – Москва, столица всей огромной матушки-России, и сама огромная, как целое государство. А уж богатая! Не описать пером. А там, где богатство, там и грех множится и возрастает как на дрожжах. Нет-нет, да и найдется богатей, которого совесть так доймет, что он в церковь прибежит, грехи отмаливать. Для такого священник – это нужный человек. Знакомство с ним, как своеобразный «блат». И хоть объясняй такому, хоть не объясняй, что Бог взяток не берет и подкупить Его невозможно, а богатый упрямец все равно будет стараться перед Создателем через священника выслужиться, заваливая его материальными благами «во искупление грехов». Ну, и как тут, спрашивается, батюшке уберечься от шальных денег и дорогих подарков?

Священник в Москве априори не может остаться бедным. Ну, только если уж очень постараться. А если все хорошо, то обязательно найдется какое-нибудь успешное в мирских делах, да к тому же щедрое «духовное чадо» и сделает дорогой подарок в меру своей щедрости и финансовых возможностей. Почему «духовное чадо» в кавычках? Да потому что, какой из отца Романа духовник в его молодых годах? Самому еще духовник нужен. А людям, сколько ни разъясняй разницу между исповедником и духовником, все одно, как об стену горохом. «Вы, – говорят, – батюшка, мой духовник. И знать я ничего не хочу, ни во что вникать не желаю». Вот и все тут. Он поначалу исправлял, а потом перестал, умаялся. Пусть называют, как хотят. На каждый роток не накинешь платок.

Маленький Ромка становиться священником вовсе и не собирался, ибо не понаслышке знал, что это за хлеб. Как-никак сам сын деревенского батюшки. А точнее, в раннем детстве он мечтал быть «как папа». Потом раздумал, и даже слышать не хотел о поповской стезе. И, наконец, уже после армии, видя, как огорчает своими разговорами отца, уступил. Так что священником он все-таки стал, но не сразу. Вначале поступил в институт на инженера, отслужил армию, женился, а затем уж поехал пытать счастья в семинарию.

Предки отца Романа с отцовской стороны были не сосчитать, в каком колене москвичами, а с материнской – питерцами. А он, дитя выходцев из двух столиц, родился в селе под Белгородом, где и дороги-то последний раз мостили еще при царе Горохе. Родился последним, пятым ребенком в семье. Остальные четверо были девочками. Жили они небогато, подчас даже тяжело, но весело и дружно. Сестры не спускали маленького Ромашку с рук, игрались с ним, как с куклой, баловали и целовали без меры.

И, надо сказать, эту любовь друг к другу они, все пятеро, сохранили и по сей день, постоянно перезваниваются, переписываются, помогают друг другу словом и делом, и, конечно, стараются два раза в год обязательно приехать к родителям. Чаще всего, в начале июня, на день Ангела матери, матушки Елены. Да еще в декабре, на Николу зимнего, день Ангела отца, протоирея Николая. Летом обычно оставляли у стариков внуков, число которых все увеличивалось благодаря сестрам. Отца Романа пока Бог наследниками не наградил.

Раньше, когда они с сестрами были детьми, родители ради пропитания своего семейства брались за всякую работу, не чураясь любого труда.

Мать регентствовала в церковном хоре, состоявшем из пяти старушек с дребезжащими от старости голосами, обстирывала и кормила их шумное семейство. А еще шила, вязала, выпекала на заказ свадебные торты. И, время от времени, вспоминая о своем журналистском образовании, полученном в Ленинградском Университете, писала статьи на разные женские темы в церковные издания.

Отец настоятельствовал в храме, каким-то чудом не разрушенном ни большевиками, ни войной. Может, потому что народ здесь был все больше верующий, Бога помнивший, хотя и такой же пьющий и безалаберный как везде. Потихоньку сам что-то подмазывал, подкрашивал, подклеивал, строгал. А на более сложные и трудоемкие работы привлекал помощников из рукастых прихожан.

Приход у него был немаленький – несколько крупных сел. Ездил он по местным ухабистым дорогам на требы, трясясь на своем потрепанном газике, подаренном ему председателем после развала колхоза. Часто возвращался домой очень поздно, бывало, что и за полночь. То соборовать кого-то нужно, то причастить тяжко болящего, то дом освятить, то скотину перед выгоном на летние пастбища окропить святой водой.

Ну, требы-то требами, это понятно, это само собой, но ведь потом так просто и не уедешь. Все хотят, пользуясь случаем, поговорить, пообщаться с терпеливым батюшкой. Люди соскучились по слову доброму, по совету, сочувствию, пониманию. Вот и накрывают столы, и сидит он с ними, ест и беседует, пока, наконец, не отпустят его с миром. А то иногда и ночью его поднимали, исповедовать умирающего. И он ехал, в любую погоду, при любых обстоятельствах. Собирался и ехал, даже если и сам был болен. На такие мелочи отец не обращал внимания. Позвал человек – значит, Бог позвал. Он был послушен, как военный, поднимаемый по тревоге. Даже свой саквояж, куда складывал все необходимое, на военный манер называл «тревожным чемоданчиком».

Когда в соседнем селе крестьяне отстроили свой храм, отец первый год, пока прислали нового священника, служил и там, по очереди, через воскресенье. Как приехал молодой батюшка, забот отцу, конечно, стало меньше, но и дохода тоже поубавилось. Однако Ромка никогда не видел его грустным или унывающим. Скорее наоборот: он всегда шутил, смеялся, улыбался, подтрунивал.

Отец косил сено для коз и овец, обихаживал сад и теплицу, копал огород, помогал односельчанам, если звали, по хозяйству и по строительству, налаживал электрику, чинил технику, прививал деревья. На все руки, как говорится, был мастер. Работал, как вол, без передышки, и сам же смеялся над своими трудами:

– Видишь, Ромка, как православный иерей жилы-то рвет? А все для чего? Да для пу-у-уза! Для своего, и для вашего. Вот ты смотри и так не делай, когда, Бог даст, станешь священником. Человеку много ведь не надо, а священнослужителю вообще не положено руками работать, о хлебе насущном стараться. Господь о нем Сам позаботится, не даст пропасть. Видал, какие у моей рясы рукава-то широченные, будто крылья у птицы? А все почему? Да потому, чтобы невозможно было ничего делать. За что ни возьмись, рукава сразу мешать станут, напомнят батюшке о настоящем его предназначении. А на самом деле, оно у священника на земле какое, сынок, знаешь? А такое, как у Ангельских сил на Небе – Бога славить и людям эту славу проповедовать. Только вот я, аз многогрешный, по маловерию своему, нарушаю правила, снимаю свою рясу и мирскими трудами и заботами себя загружаю. Так что, сынок, ты будь лучше и умнее, чем я. Делай по-другому, делай как надо. Хорошо?

Отец Роман слово отцовское сберег и исполнил. Он до грязной работы никогда не унижался. Хотя и лодырем не был, и многое умел делать руками, но хлеб свой зарабатывал именно священническим служением, и гордился этим. Да и доходы его были не сравнить с отцовскими. А все потому, что он изначально нацелился на Москву, решил вернуться на свою, так сказать, историческую родину, к корням.

К тому времени бабушка уже умерла. Хрущевку, где она жила, снесли, выделив взамен однушку в Бутово. Родители на Бутово не согласились. Им предлагали другие варианты, но из Белгородской области-то каждый раз не наездишься на смотрины. Поэтому в итоге все закончилось комнатой в коммуналке, зато в центре. Ну, где же еще и обитать коренному москвичу, как не в коммуналке. Се ля ви, как говорится.

Вот оттуда отец Роман и начал свою новую московскую жизнь. Первое время им с женой было трудновато. Соседние три комнаты постоянно сдавались каким-то восточным смуглым людям. Жильцов было много и они все время менялись. При этом санузел и кухню никто за собой убирать не желал. Чистоплотная матушка Вера ежедневно мыла и скребла, вычищая чужую грязь. Вслух она не жаловалась, но тайком плакала, о чем отец Роман догадывался по припухшим глазам. Это его очень расстраивало, ибо жену он любил и по возможности берег.

Говорят, Москва слезам не верит. Что верно, то верно. Не единожды умыта наша златоглавая столица горькими слезами своих провинциальных покорителей. Но нужно ей отдать справедливость: Москва заставит плакать, Москва же слезы и утрет.

Стал ходить на исповедь один предприниматель, из очень влиятельных и успешных, искавший совета и утешения. Ведь и богатые тоже плачут, да еще как. Ходил больше года и довольно часто. Видно все ж таки, не смотря на свою молодость, отец Федор дельные советы давал. Потом с женой стал приходить, с детьми. Потом обвенчался с ней, квартиру освятил, машины, офисы свои. Изменился человек, на благотворительность денег стал отмерять щедрой рукой, добрее стал к людям, терпимее. Прощать и забывать научился. И самому ему от этого своего состояния души легче стало, радостнее. Вознамерился он и батюшку отблагодарить за такие свои превращения. Отец Роман говорил, конечно, что Бога за все благодарить надо, а не его, но и от подарка не отказался. Съездили они с женой за границу, отдохнул в роскошном отеле на берегу океана.

Дальше – больше. Просветленный предприниматель, как всякий неофит, одержимый желанием привести весь мир ко Христу, привел в церковь и своих друзей-приятелей, таких же мажоров и толстосумов. Некоторые походили, походили, да и перестали. Но зато те немногие, что остались, прикипели к храму, да к отцу Роману, звали его на все праздники и именины, засыпали подарками и деньгами, выставляясь друг перед другом своей щедростью. И однажды, узнав про квартирные проблемы своего любимого батюшки, все скинулись и выкупили его коммуналку. Так что слезы матушки Веры через три года мытарств были окуплены сторицей. В одночасье она стала полноправной хозяйкой огромной квартиры в центре Москвы. Полномасштабный ремонт тоже взяли на свои могучие плечи «духовные чада». А мерседес завершил круг, став эдакой вишенкой на торте. И хотя отец Роман и чувствовал, что это уже перебор, что всему должен быть предел, он не нашел в себе сил сказать три слова: «спасибо, не надо», а ограничился лишь одним – «спасибо».

Он всегда любил красивые вещи. В общем-то, из-за этой тяги к хорошей жизни он и в священство идти долго не хотел. Как заноза сидела в сердце родительская бедность. И хотя они с сестрами не голодали, но жили в скудости: донашивали друг за другом одежду, перешивали, чинили. Покупка нового пальто или пары сапог была событием. Родители экономили на всем и считали каждую копейку. В селе их бедность была не так заметна, там мало кто от них особенно отличался, а вот в городе…

На каникулах, приезжая в гости к родителям матери в Петербург, маленький Ромка сразу замечал, насколько в городе люди лучше и дороже одеты, насколько лучше живут. Дедушка был профессором медицины, и они с бабушкой жили в прекрасной просторной квартире, с антикварной мебелью, со стенами, увешанными семейными фотографиями, картинами с дарственными надписями, с пушистыми коврами на полу, с шелковыми подушками на мягких диванах и хрустальными безделушками в высокой горке. Ромке ужасно нравилось у них гостить.

Там было так красиво, интересно и уютно, вкусно кормили, не отмеряя порции. Не нужно было помогать по хозяйству, и не нужно было бежать по нужде через весь огород к сортиру. А мыться можно хоть каждый день, а не раз в неделю в бане, как у них дома было принято. Открыл кран, и вот тебе, пожалуйста, горячая вода, залезай в ванну да мойся. Он смотрел на все эти удобства и не понимал, как это мать смогла добровольно от них отказаться, вот так взять и бросить все и уехать в провинцию, в Богом забытое село… Сам бы он так не смог ни за что… ни за какие коврижки…

В аккурат к новоселью, поспела и другая радостная новость: матушка Вера сообщила мужу, что беременна. Ликовали оба, счастливые донельзя. Встали на колени перед образами в спальне и благодарили Бога, Пресвятую Богородицу и всех святых за такую милость. А потом обзвонили всю родню, от Москвы до Сахалина, приглашая отпраздновать с ними новоселье.

Матушка Вера всю неделю хлопотала по дому, постоянно одергиваемая мужем, убеждавшим, что ей нужно себя беречь, и что и без того порядок везде безупречный. Отец Роман сам летал, как на крыльях, предвкушая встречу с родными. Особенно волновал его приезд родителей, впервые за время его служения, выбравшихся в Москву. Ему хотелось, чтобы им все понравилось, чтобы они увидели и оценили его труды. Возможно, отец даже не удержится от похвалы…

И вот, они приехали в пятницу. Все остальные должны были подтянуться в субботу к вечеру. Встретили их по первому разряду, с большим почетом, не знали куда усадить и чем накормить. Разве что сами вместо ковров под ноги не ложились.

Пока Верочка хлопотала у стола, делая последние приготовления, отец Роман с гордостью водил родителей по своему жилищу и рассказывал, что где было, да как стало, что снесли, а что оставили.

– Вот витражи тут сделали, дороговато, конечно, но зато красиво и по стилю очень подошло, как дизайнер нам сказала. А как вам паркет? Нравится? Четыре вида дерева. Лучший в Москве мастер делал! Обошелся в целое состояние, но зато красота какая! А люстры из Италии, на заказ. Потолки-то у нас высокие, тут не каждая подойдет. Двери тоже пришлось заказывать. Сколько смотрели по магазинам и в интернете, ничего не понравилось. Пол почему теплый, знаете? Ну, так с подогревом же. И в ванной, и на кухне. Это что? Нет, не второй унитаз, а биде. Очень удобная и необходимая штука. Музыка, слышите, играет? Это в душевой кабине радио, чтобы мыться было не скучно. Ну, кухня, само собой, тоже по специальному заказу. Фасад из вишни.

Плитка ручной работы. Две духовки. Хотели, правда, другой фирмы взять, но дизайн не устроил. Светильники пришлось отдельно подбирать, позолоченные, чтобы к ручкам подходили. Вы заметили, что во всей квартире ручки везде одинаковые по форме? A-а, это тоже заказ, ручная шлифовка и позолота…

Родители ходили за сыном следом, смотрели, куда он указывал. Мать восхищенно охала и ахала, отец только кивал. За столом по случаю постного дня скоромного ничего не было. Но зато была рыбка хорошая: севрюжка, красиво уложенная веером, розанчики из малосольной розовой семужки, тарталетки с красной и черной икрой, уха из осетрины. А в остальном все по-просто-му: отварная картошечка с укропом, греческий салат, грибочки разные, соте из баклажан, нежная стручковая фасоль с чесночком. В общем, расстаралась матушка Вера, как могла. Благословили трапезу, да и сели ужинать. За разговорами и не заметили, как время пролетело, спать пора. Показали родителям их комнату, дали большие пушистые полотенца, объяснили, как пользоваться душевой кабинкой, где что стоит, да и сами тоже, помолившись, отправились на боковую.

От возбуждения матушка Вера все ворочалась и никак не могла уснуть. Отец Роман и сам не спал, хотя и лежал молча.

– Ромчик, ты спишь? – не выдержала матушка и тихонько позвала мужа.

– Нет, не сплю.

– Ой, и мне что-то не спится, – вздохнула матушка. – Как думаешь, им понравилось? А?

– Ну, конечно, понравилось, Верочка, – отец Роман повернулся на бок и бережно обнял жену. – Не волнуйся, все ведь хорошо. И вообще, тебе нельзя волноваться, – напомнил, целуя ее в волосы.

– Ромочка, а мы им про маленького скажем?

– Скажем. Только не сразу же. Попозже. Ты спи, спи, моя хорошая, отдыхай. Завтра другие гости приедут, еще новые хлопоты предстоят. Я утром на службу уеду рано. Но ты не волнуйся, выспись, я сам родителей завтраком накормлю. Хотя отец есть не станет, а со мной в храм поедет. Маме же, сама знаешь, главное книгу дать поинтереснее. И она будет довольна. А ты отдыхай.

– Знаешь, а родители стали такие старенькие… маленькие какие-то… Я раньше и не замечала.

– Ничего они не маленькие, это у нас просто потолки высокие, – пошутил отец Роман, и сам заметивший, как сдали родители. – Спи уже.

– Ладно. Спокойной ночи.

– Спокойной…

Вскоре матушка Вера затихла, засопела носом, а отец Роман не мог заснуть. Через какое-то время понял, что хочет пить. Рыбные блюда всегда у него вызывали жажду. Жена спала у него на груди, и он не хотел вставать, боясь ее потревожить. Он прикрыл глаза, стараясь уснуть, но в глотке совсем пересохло, и заснуть не удавалось. Отец Роман осторожно сдвинул жену на подушку, бесшумно встал с постели и направился на кухню.

К его удивлению, там уже горел неяркий свет, и отец неподвижно сидел на стуле в углу.

– Не спится, сынок? – спросил он, поворачивая голову.

– Да вот пить захотелось, прям мочи нет.

– A-а, ну, так это после рыбы-то…