Усё

– В смысле фигуры. Я привлекательна? Интересует ваше мнение, как визуально подкованного человека.

– Сиськи вроде норм. Сутулиться не надо.

– Спасибо, постараюсь.

Какие-то особые надежды возлагает она на восьмое марта. Восьмое марта – главный день года, важнее дня рождения, чудеснее Нового года. Приход этой весны она чувствует особенно остро: таяние льдов, скорое возвращение птиц, изменения угла солнца отзываются музыкой счастья в ее душе. Крис налила в стакан воды. Приземлила упругую вытянутую луковицу. Луковица пустила зеленую стрелу. Добрый знак, подумала Крис.

***

Собираясь на работу, я заранее ненавижу конец рабочего дня. Конец рабочего дня перенесен в клуб. Избежать не получится – празднование восьмого марта мероприятие принудительное. Алексей, наш юрист, нацелился на Ксюшу, менеджера. Он ей импонирует, но с женатым ни-ни. Восьмое марта – другое дело, ни цветами едиными, как говорится. Я в общем и целом представляю себе грядущий вечер. Ксюша будет флиртовать с Алексеем. Аня явится в ботфортах и будет до ночи играть в бильярд, ни на кого не обращая внимания. Мужчины столпятся вокруг и станут пускать слюни. Менее разборчивые начнут приставать к Шурке, нашему администратору. Накладные ресницы двадцатитрехлетней Шуры из Ногинска плотоядны, как Венерина мухоловка, щупальца светлых локонов тянутся к мужчинам постарше, вроде меня. Черное блестящее платье из полиэстера едва прикрывает тяжелый зад. Парни выпьют и попробуют свои силы. Я выпью и попробую слинять пораньше.

Весна в этом году ранняя. Воздух ароматный, бодрящий. Часов в десять в ленивой апатии я вышел на улицу и позвонил Крис, чтобы поздравить ее. Рите я написал издевательское «Клара воскресе», она давным-давно запретила мне поздравлять себя с восьмым марта. «Восьмое завтра если че», – пришел ответ почти сразу.

На Крис короткая кожаная юбка. Такие стройные ноги увидишь не часто. Собирается на работу.

– Как думаешь?

– В твоем стиле, – уклончиво отвечаю.

– Я похожа на Хайди Клум?

– Кто это?

Смеется. Чувствуется ее отличное настроение и мне жаль, что ее нет рядом. Я нуждаюсь в ее донорском великолепии. Остро, как свое собственное, я чувствую ее бешеное желание нравиться, ее бравурный оптимизм, неудержимое желание жить, обожать, наслаждаться.

Красную беретку она прилаживает то так, то эдак.

– Где мой серый волк? – вздыхает. – Я отдам ему все пирожки.

Улыбаясь прохожим, Крис бежит в офис в облаке дорогих духов. Стучат каблуки. Одной рукой на ходу проверяет беретку – на месте ли, второй рукой держит торт.

***

Тайская сидушка валялась на полу вспоротая. В ней было что-то от мертвого, выпотрошенного животного.

Кто-то разрезал чехол, кто-то над ней надругался.

Крис держит ее в руках. Вопросительно оглядывается по сторонам. Кладет в сумку и, не сказав ни слова, уходит.

Дома она сидит без движения. Затем медленно поднимается со стула, несет сидушку в ванную и тщательно моет под краном.

Вечером она шьет новый чехол, из куска плотного драпа. Она шьет с перерывами, откладывая шитье в сторону и размышляя, как улыбаться теперь всем этим людям, когда не знаешь, кто это сделал. Кто это сделал? Зачем? Кто это сделал? Зачем? Крис подходит к окну. По улице деловито шагает девица с букетом. Толстушка навеселе прижимает к груди тюльпанчики. Девочка задумчиво крутит ветку мимозы. Где-то за домом взрывают петарды. Кто-то истошно орет «Ле-ена-а-а-а!»

***

Почему бы моему усё не любить Басё? Так я вдруг подумал.

Бананы я посадил.

О молодой побег тростника,

Впервые тебе я не рад!

Я ставлю на барную стойку пустой бокал и достаю телефон, чтобы вызвать такси.

Крис звонила мне. Набираю ее, хоть я и выпил прилично. Орет музыка.

– Как у вас весело, – вздыхает Крис. – А я тут… на полу в Ленинграде.

– Что случилось?

Она говорит что-то, я плохо слышу.

– А? Не слышу!

– … сохранить веру в человечество, – повторяет она ровно ту половину фразу, которую я услышал.

– Что за настроение? – кричу я, закрываю левое ухо

– Празднично-траурное…

– Что?!

Я раздражаюсь на то, что плохо слышно. Справа от меня сидит элегантная женщина в платье с низким декольте, держит в руке красную туфлю, переворачивает и трясет. Я перевожу взгляд на босую женскую ногу, обтянутую еле видимым чулком, и остро чувствую желание взять эту изящную маленькую ступню в руки.

– Я перезвоню, плохо слышно, – глухим голосом говорю я Крис и поднимаю глаза на лицо обладательницы изумительной ступни. Поднимаю и опускаю снова – ступня привлекательнее лица.

– Никак не могу понять, что там колет, – говорит женщина, слегка краснея под моим взглядом.

Она шарит пальцами внутри туфли, выпрямляет спину и улыбается мне, как своему. Незнакомка отдаленно похожа на Риту, такие же темные, чуть вьющиеся, до плеч волосы и гордая посадка головы. Взгляд расфокусированный, но оценивающий.

– О, попался! – она с выдохом облегчения что-то перекатывает между указательным и большим пальцами, выбрасывает соринку в воздух.

– У вас умопомрачительные ступни, – признаюсь я. – Пожалуйста, не спешите надевать туфлю.

Делаю бармену знак.

– Вы здесь с кем-то? – она смотрит на меня дружелюбно и открыто.

– С коллегами по работе. Я уже собирался домой, но тут увидел вас…

– Я тоже уж было подумала, ни одного приличного мужчины, но тут увидела вас.

Мы выпили, поболтали, посмеялись. Ее звали Марина. У нее были раскосые глупые глаза, твердые щеки, деревянные отполированные губы, крючковатый с крупными ноздрями нос. Я бы сказал, что компактностью она напоминала нэцкэ, но от ее тела исходил жар бегущей, молодой лошади.

В такси она развернулась спиной к дверце, сбросила красные туфли и закинула босые ноги мне на колени.

Я сжал ее пальцы, они оказались холодными, чуть влажными и имели запах новой кожаной обуви. Я поместил доверчивую пятку в свою ладонь. Приземлив свободную ступню на мой пах, Марина зашлась грудным, пошловатым смехом пьяной женщины. Автомобили, которые тащились впереди нас, бесили меня, и я попросил водителя ехать быстрее.