Рассказы Доброго Психа

Поэтому, когда мы с Ксюшей решили взять в нашу семью второго ребенка и она попросила найти ей кого-нибудь помладше – вместо Дениски, я сразу же поинтересовалась судьбой Дениса. И как в воду глядела: его только что изъяли из семьи и поместили в Ксюшин «родной» детдом. Слетать на далекий Таймыр во второй раз было уже для меня делом техники. Несколько месяцев ушло на формальности и сбор денег на эту поездку (спасибо неравнодушным людям, которые помогли мне собрать нужную сумму!).

Но только я и работники детдома знали, во что превратился этот мальчик за те пять лет, которые он провел у отца. Беспробудное пьянство, открытый разврат и жестокие побои – вот и все, что видел ребенок. Бесполезно было кричать и умолять отца не бить его и «маму Катю» – несчастную сожительницу отца – вместе с ее детьми. Эта «мама Катя» была единственным человеком, к которой Денис испытывал какие-то теплые чувства: она кормила его и заботилась о нем, как умела. Когда она, не выдержав регулярных побоев, выгнала отца и Дениску из дома, мальчик мог прибегать к ней покушать. Началось скитание по углам. Родная бабушка, мать отца, воспитатель детского сада (!), не впустила их в дом, отказавшись от сына и внука. Зачастую по ночам Денис один бродил по улицам, как заправский беспризорник, пока отец пил в гостях у очередного собутыльника. Напоминаю, что дело происходило на Таймыре с его жесточайшими морозами.

Мальчик озлобился, начал воровать, курить и проводить время в компании таких же «трудных» (а на самом деле, брошенных и глубоко несчастных) детей и подростков. Так и не научившись читать, не видя ни в какой форме нормальной человеческой жизни, он рос волчонком, маленьким дикарем-Маугли, чуждым всяким формам человеческой культуры.

– Что Вы делаете?! – отговаривали меня работники опеки, когда я подавала на него документы. – Вы сломаете жизнь и Ксюше, и себе! Это очень трудный, испорченный ребенок. Возьмите кого-нибудь хорошего!

Да, хорошего было взять очень заманчиво. Но где-то под толстой оболочкой маленького хулигана скрывался тот самый Дениска, о котором все годы плакала и скучала Ксюша. Несмотря на то, что он давно забыл ее и вообще не знал, что у него есть сестра.

Нет, не подумайте, что я из тех героев, которые охотно усыновляют трудных детей и подростков. Но это было, как бы вам сказать, по-человечески правильно, что ли.

А судя по Ксюше, он где-то внутри должен был быть очень добрым ребенком. Права я или нет, не знаю, но выраженная доброта, некая страсть к добру – это во многом врожденное качество. Очень многие хулиганы, с которыми мне приходилось работать в школе, имели в душе эту страсть к добру и были самыми золотыми волонтерами в том школьном Отряде добрых дел, которым я руководила много лет.

– А он добрый мальчик? – поинтересовалась я у работников детского дома.

–Ну-у, – был неуверенный ответ, – помогать другим он любит, да.

Вот оно! Я могла поспорить, что это та самая страсть к добру. «Через год будет нормальным человеком», – твердо объявила я многочисленным «доброжелателям», пытавшимся отговорить меня от дерзкого замысла. И отправилась на Таймыр за Дениской.

Через начинающуюся пургу (декабрь, однако!) я кое-как добралась от аэропорта до детского дома. Директор отогрела меня горячим чаем. Потом в ее кабинет привели Дениса, хрупкого, низкорослого, худенького, в свои 9 выглядевшего лет на 5, не больше. Он доверчиво позволил себя обнять, хотя чувствовалось, что не привык к такому обращению. Те два дня, что я пробыла там, оформляя бумаги, он беспрерывно ходил за мной под завистливыми взглядами других детей: видимо, боялся, что я исчезну, как мираж. А потом мы отправились домой, и он заново познакомился со своей сестрой Ксюшей.

Что сказать дальше? Описывать все трудности адаптации ребенка из маргинальной среды в нормальной семье? Все это читатель легко найдет в сообществах приемных родителей и усыновителей. Полгода нам с Ксюшей было очень трудно. Но не легче было и самому Денису. Вообразите, что вы в одиночку вдруг попали в племя каких-нибудь туземцев с совершенно иными представлениями о жизни и о морали (например, там считается моральным снять скальп с поверженного врага или – да-да, и такое бывает! – в случае смерти жены совершенно необходимо убить кого-то из ее племени, иначе ее дух не успокоится). И вам надо выжить и как-то все это понять и адаптироваться. Уверяю вас, Дениске было ничуть не легче. Все для него было ново и непонятно – от требования чистить зубы и мыть руки до морального запрета брать чужое. Более того, он привык к жесткой иерархии дикой стаи, где командует тот, кто может сильнее ударить. Отсутствие физических наказаний он воспринимал как признак слабости и сигнал к неподчинению.

Полгода он воровал, дрался и крушил все вокруг. А перед сном клал голову мне на колени и, как малыш, просил поиграть с ним в «ладушки» и «сорока-сорока». И взять на ручки. У него этого просто никогда в жизни не было.

Обобщая, скажу: эти полгода мне казалось, что вся моя Добрая психология не может, не успевает перевесить весь тот багаж деструктивной энергии, которой Денис был переполнен до краев. Я боялась, что просто не успею дать ему нужное «количество» любви, катастрофически недополученное им в жизни, что мальчик успеет вырасти, спиться и сесть в тюрьму раньше, чем я успею дать ему эту любовь.

И все же – ура! Добрая психология, выражаясь языком шахмат, начинает и выигрывает! Именно Добро, которому я служу, заставило меня через полгода взять еще одного сына – Костю, 17-летнего парня, оставшегося круглым сиротой. Костя стал Дениске старшим братом. Настоящим старшим братом, почти отцом. И буквально на глазах спала вся та уличная шелуха, под которой прятался маленький, доверчивый, трогательный ребенок с золотым сердцем. Тот самый Денис, по которому тосковала Ксюша.

И вот тогда в его сердце волшебным горячим потоком хлынула Любовь. Любовь к маме. Любовь к сестре и старшему брату. «Мама, я так люблю тебя!» – твердит он упоенно, по многу раз в день, обнимая меня изо всех своих детских сил. И пишет одну за другой записки: «Мама+ дети. Семья» или «Мама, Костя, Ксюша и Денис. Семья» Эти записки он показывает мне как величайшее открытие своей жизни и просит сохранить.

Не прошло и обещанного года – и никто уже не узнает в прилежном ученике и любящем сыне и брате бывшего озлобленного волчонка-Маугли.

История 3.

КОСТЯ или ДОБРАЯ ПСИХОЛОГИЯ ПРОТИВ НЕДОБРОЙ ПСИХОЛОГИИ

Жил-был мальчик, и была у мальчика очень любящая мама. Поэтому жил он, не зная бед, обычный симпатичный мальчик из обычной семьи, обласканный и слегка избалованный. Беда подкралась внезапно – у матери обнаружили рак, причем уже в той стадии, когда медицина бессильна. И Костя, к тому времени уже подросток, почти юноша, бросился самоотверженно ухаживать за матерью – так же, как до сих пор заботилась она о нем. Но вот очередной вызов скорой помощи, женщину решили забрать в больницу – и… не успела машина отъехать от дома, как Костиной мамы не стало.

И тут в дело вступила очень НЕДОБРАЯ ПСИХОЛОГИЯ. Дело в том, что психологи из той школы, где учился Костя, совершенно последовательно (сама слышала это от них) придерживались позиции: избегать любых запросов на психологическую помощь, а если такой запрос поступил – протестировать ребенка, и все. Развелись ли у ребенка родители, пережил ли он неразделенную первую любовь, возник ли затяжной конфликт с родителями – неважно. Как лично мне сказала руководитель их школьной Психологической службы: «Как прыгали из окон, так и будут прыгать». Вот так!

Именно эта руководитель-психолог и протестировала Костю на следующий день после похорон матери. Дала ему какой-то рисуночный тест. И вынесла вердикт: «С ним все в порядке». Как может быть все в порядке с подростком, только что похоронившим мать, неведомо. Этим она, как сейчас говорят, заморачиваться не стала. Вердикт был доведен до сведения учителей и администрации школы. И точка. Как они могли в это поверить и на этом успокоиться, мне неведомо. Но мальчик остался один на один со своей бедой.

Несколько месяцев (!) он пролежал дома под одеялом, не желая ни с кем общаться. Ни классный руководитель, ни другие учителя не пришли на помощь. Только друзья, в конце концов, влезли через окно, как-то подцепив снаружи раму, благо первый этаж. Они-то и вытащили его из той бездны горя, в которую он провалился, брошенный всеми.

Брошенный всеми? В человеческом смысле – да. Зато в бесчеловечном смысле он в этот момент стал интересен всем своим родственникам. Точнее, не он, а квартира, которую мать, работая день и ночь, приобрела для единственного сына. Изо всех щелей к нему потянулись жадные руки, желающие эту квартиру отнять у сироты и заграбастать себе. Проклятье москвичей – квартирный вопрос!

Есть некоторые моменты Костиной биографии, о которой он не хотел бы упоминать в публикации. Поэтому пропустим подробности борьбы за жилплощадь глубоко несчастного и еще очень неопытного в житейских делах подростка. Добавим к его горю еще эту крысиную возню – и вообразите, как было у него на душе. Конечно, ему назначили опекуна – но этот опекун был как раз один из тех, кто бессовестно имел виды на его жилье.