Остров призраков
От звука его голоса Светик вздрогнула.
На обед был грибной суп. В ложку попадались целые лисички. И не только гвоздики, а здоровые лопухи. Они ловко раскусывались зубами. Редкая картошка вкуса не портила.
Они уже пили чай все с тем же знакомым печеньем, когда дверь распахнулась и на пороге возник Глеб.
– Интересно, – только и сказал. Сразу стал разуваться. Шнурок затянулся, не давая снять кроссовку. Попрыгал на одной ноге. У Светика опять заныла губа и зачесалась ушибленная коленка. Спросила:
– Ты где был? Мы тебя звали, звали. Решили без тебя идти.
– А кабанов у вас здесь много, да? – вместо ответа спросил Глеб. – Весь лес изрыт. И еще я видел голову олененка.
Костик поперхнулся чаем.
– Это медведи. Их тут штук пять. – Дядя Лёка был спокоен. – Приезжали из охотхозяйства, говорили, что по осени будут отстреливать.
Глеб кивнул, рассеянно оглядывая стол. Светик потянула брата к себе.
– Ты собираешься отсюда уезжать?
– Завтра. – Глеб ухватил печенье. – Давай завтра.
– Я видела какую-то девчонку!
– В белом?
– Дурак! – Светик отодвинулась вместе со стулом. – Ты меня в лесу бросил! Я чуть не убилась. Где ты был?
– У меня есть теория, – пробормотал он. – Надо проверить.
У Светика не было никаких теорий, и ей совершенно не хотелось ждать еще одну мучительную ночь. И ей совсем не нравилось, как себя вел Глеб – бросал ее посреди леса с непонятными призраками, ходил один, ничего не объяснял. Решила, что обязательно пожалуется маме. Вот выйдут из-за стола, позвонит и пожалуется.
В предбаннике на пол упала кепка. В комнате что-то щелкнуло. Ох уж эти местные! Все бы им комментировать!
В окно был виден ухоженный огород. Ровные грядки картошки. И жизнерадостные чучела. О чучелах Светик только в книжках читала. Разве ворон еще пугают такими штуками? Сейчас вороны пошли образованные. Таких даже живой человек не испугает.
– А это я от кабанов, – объяснял дядя Лёка. – Они скоро пойдут картошку подкапывать. И если это один-два, то чучело их остановит. Вот был у меня такой случай. С острова уже почти все уехали, и я взял большой огород. Под картошку. Уже сентябрь, копать пора. Жена мне все говорит: «Давай! Давай!» А я думаю, сейчас еще пару дней, и пойдем. Утром иду на делянку посмотреть, что там и как. А там – ничего. Кабаны пропахали так, что ничего не оставили. Я иду домой. Жена собирает обед нам в поле. Говорит: «Ну что? Готов?» Я и говорю: «Совсем готов. И даже поле пропахал». Она догадалась, начала ругаться.
Светик смотрела в окно. Странные чучела. Она бы сама таких ночью испугалась. У одного вместо головы была широкая пластиковая канистра. От ветра «голова» шевелилась и немного стучала о палку. На крестовину был натянут пожухлый серый плащ. Под горло подвязана старая серая рубаха в полоску. Чуть дальше торчал черноголовый пугал с летящими целлофановыми руками. У соседней грядки охранник был еще веселее – на голове белый пакет, на крестовину натянута сине-красная ветровка с белыми рукавами. Крестовина покачивалась, словно пугало старательно демонстрировало себя с разных сторон.
Светик закрыла глаза. Брр, ну и место. Вот это они попали… Анка тогда все твердила: «Поехали, поехали! Будет весело!» Не обманула. Местечко – обхохочешься.
До вечера спали. Ветер стих, Ладога гнала на берег легкую волну. Солнечные блики дробились по воде, но теперь было в этом что-то острое и неприятное. Как и в деревьях. Как и в песке.
К вечеру ранка на губе распухла. Светик все время чувствовала ее, хотелось трогать, хотелось облизывать. Хотелось уехать.
Анка теперь не отходила от Костика, с ней было скучно. Глеб спал. Но даже если бы не спал, веселее с ним не становилось.
Светик сидела на берегу. Солнце опускалось к горизонту. Было, наверное, около десяти. В голову лезли рассказы дяди Лёки. О призраках, об ангеле-хранителе, о людях, которые тут раньше жили. Анка еще домовых вспоминала. А правда, куда деваются домовые, когда дома разбирают? Добрый хозяин забирает их с собой. А злой? Бросает? И тогда домовые сидят на остатках домов и плачут?
Плакали. На самом деле плакали. Светик оглянулась. На охапке сена заворочалась Анка. Где-то рядом с ней сейчас спит Костик. Или он опять сбежал?
Плакали.
Нет, вон Костина голова. Уткнулся Анке под бок, свернулся калачиком и спит. Так ничего и не рассказал – где был, что видел. Делал недовольное лицо, но больше не капризничал.
Всхлипнули и заныли по новой.
Глеб спал на пенке около костра. Вон его длинные ноги видны. Курткой прикрылся. Позвать его? И что сказать? Что где-то плачут?
Светик глянула на землю. Песок был весь как будто изрисован следами. Странно, что раньше они это не видели. Маленькие раздвоенные следы оленей. А вот тут пробежал кто-то покрупнее, копытца ставил мелко, наверное, кабан. Зону песка пересекла цапля. Ее тройной след ни с чем не спутаешь. А тут прошла собака – бежала, подтягивая лапы, смазывая отпечатки. Или лиса. В школе говорили, что она «метет» хвостом, может вот так подтирать следы. Дорогу перегородила проржавевшая, ушедшая в песок колючая проволока. Неожиданно. Вспомнилось, что дядя Лёка рассказывал о финских войсках, что здесь у них была пристрелочная база. А еще десант в сорок первом наши высадили. Неудачно. Интересно, где всех похоронили? Если похоронили…
Она с тревогой оглянулась. Солнце садилось. Его хорошо было видно через редкие елки. Скоро ночь. Пора всех будить. Или эта ночь у них окажется спокойной?
Что-то как будто мелькнуло по кустам. Светик сделала шаг – вот-вот увидит. Вдруг руку пронзила боль. Муравей! Впился в предплечье, задрал попу, всю ярость в укус вложил.
Смахнула нахала.
Опять заплакали. Совсем близко. Вот за этой дюной. Забираться наверх было неудобно, песок под кедами скользил, гладкая подошва не держала.
– Здесь лежит клад, – пропели рядом.
У девчонки снова заметны были только глаза. Большие, темные, внимательные. И еще распущенные волосы. Лицо заплаканное. Показывает за бархан, куда-то в кусты.
– Пойдем покажу.
Светику совершенно не хотелось идти за девчонкой. Но песок сыпался, бархан словно сам сбрасывал ее со своей спины.
– Смотри! – Девчонка уже стояла около куста. – Ты мне понравилась, поэтому только тебе покажу. Один раз. Второго не будет.
Светик резко присела, не давая себе сползать вниз. Не будет она ничего смотреть. Она сейчас Глеба позовет!
Неожиданно заболела губа. Боль стрельнула в голову, отдалась в глаза. Она перестала видеть.
В голове все перевернулось. Уже не было солнца, не было песка, не было куста и девочки.
Было темно. Темноту добавляли обступившие ее со всех сторон деревья и что-то сумрачное, склонившееся над ней.
Болела губа. Болел отлежанный бок.
Но так хорошо помнилось закатное солнце, светлый песок, все эти следы. Девочка…
Девочка!
– Тебе здесь правда нравится? – промурлыкала она напоследок.
Слова ее стояли в ушах. И так не вязались непроглядная ночь сейчас и яркий закат вот только что, пять минут назад.
Песок…
Это был сон. Они опять уснули ночью! Где Глеб?
Светик приподнялась, почувствовала, как за шиворотом у нее что-то посыпалось. В ужасе решила, что оказалась на муравейнике, что это муравьи устроили контрольную пробежку под футболкой.
Сунула руку за шиворот.
Песок.
И в кедах. И в карманах.
Шарахнулась, больно ударилась спиной обо что-то острое и твердое.
Крест. Слегка наклонившийся, словно протянувший свои руки-перекладину к Светику.
Это она на кладбище, что ли?
На кладбище!
Разом вспомнился сон. Сейчас закопают! Поймают и закопают! И даже хуже – могила готова, в нее осталось шагнуть. Ударят и сбросят. С какой стороны подойдут?
– Мамочка! Мамочка! Мамочка! – зашептала Светик, крутясь на месте. Паника сдавила виски, не давала смотреть.
Кресты, кресты, со всех сторон кресты. Куда бежать?
– Ой, мамочка!
От страха Светик превратилась в точку. В маленькую незаметную точку. И эту точку, как в игре, надо было вывести из лабиринта.
Тело не чувствовала, ноги не чувствовала. Все сосредоточилось в голове.
– Ой, мамочки, – твердила как заклинание.
На цыпочках проскочила один участок, другой. Под ногами оказалось что-то твердое.
Пусть будет тропинка!
Мелко-мелко переступая, боясь споткнуться, боясь сделать лишнее движение – а потому и дышала также мелко-мелко, – бежала, не в силах оторвать взгляд от мысков кед. Больше ничего не было, только они. От страха сил хватало только на одно – смотреть под ноги. Может быть, из-под каждого надгробия к ней тянулся покойник, может быть, через каждую оградку перебирался призрак – всего этого Светик не замечала.
– Тихо, тихо, – шептала сама себе. – Вот так, вот так, – подбадривала, когда казалось, что все делает правильно, когда одна нога не задевала за другую.
Что-то черное справа. Какой-то шорох сзади.
Мелькнул огромный желтый крест. Совершенно неожиданный здесь. И главное – неуместный.
Но крест стороной, стороной, тропинка идет правее, деревья расступаются, становится светлее. Одинокие елочки, невысокая трава. Слева что-то светлое.
Это, наверное, дом. Там – люди!
Светик из точки становится больше. Уже появляется голова, уже чувствуются руки, уже ноги ступают уверенней.
Белая пристройка к основному зданию. Выбитые окна. Крыша с торчащими балками.
Светик еще бежит, но глаз не может оторвать от этого страшного зрелища.
Крыло здания сильно выдается вперед, а за ним вправо тянется основной корпус. Входное отверстие без дверей, черные прогалы окон. А чуть дальше тянется еще одно крыло.
Светику разом стало жарко, потому что она поняла – вместо того чтобы привести ее к дороге, а оттуда к дюнам, тропа привела ее к коровнику. Тому самому коровнику, где когда-то было много-много коров. Тому самому коровнику, на котором работал дядя Лёка и по дороге к которому спал на кладбище, забравшись на свиловатую сосну и обняв ствол руками.
– Весело было! – сказал тогда дядя Лёка.
Вариант был хороший: идти обратно, найти сосну (в темноте, где все деревья одинаковые), залезть (Бэтмен начинает в этот момент завидовать), обхватить ствол руками (а там такой ствол, что трое обнимать будут – не дотянутся) и уснуть (три раза! а еще потом пять раз упасть).
Показалось – брякнул колокольчик.
Ну конечно! Если уж идти призраками коров, то отсюда!
Тогда нужен второй вариант – бежать домой!
Попятилась. Елка встретила иголками в спину. Светик спряталась за нее.
Жар растекся по телу, сделал тяжелыми руки и ноги. Но садиться и отдыхать было рано. Поймают, закопают!
«Тук-тук» – гулко ударил медный колокольчик.
Нет, это, конечно, весело – по ночам ловить призраков, днем гулять по кладбищам и слушать заупокойные истории.
Светик попыталась улыбнуться и тут же чуть не завизжала, потому что плеча ее кто-то коснулся.
Крутанулась.
Елка гладит ее по спине. Вот отрастила лапы!
И увидела! Если бы не повернулась, не заметила. Тропа. Бежит вдоль леса, у подошвы холма, теряется в елках.
Конечно! Не все дороги ведут через кладбище! Нормальные люди ходят кругом.
И Светик пошла. Не пошла – побежала.
Так сильно сжала кулаки, что почувствовала – ногтями впилась в ладонь. Но не разжимала, этим поддерживая саму себя, словно за перила ухватилась. Держалась и поэтому не падала.
Справа, с холма, катилась на нее темнота, катился холод, катился страх. Но она быстро бежала – никто за ней не поспевал, даже если и собирался вылезти из могилы и мило пообщаться.
Тропа вывела к кромке леса. Теперь направо – к дому дяди Лёки, налево – через лес к отворотке на дюны.
Хорошо натоптанная, наезженная дорога была неплохо видна. Все ее кочки, все ухабы, все ямы. Светик бежала, чувствуя себя уже не точкой, а струной – ноги, руки, голова. «Мамочка, мамочка, мамочка!» – звенело в этой голове. «Дон, дон, дон!» – работали ноги, выдавая чистый уверенный звук. Руки подхватывали.
Что-то там было за спиной. Как будто смеялись. Как будто звали.
Не оглядывалась. Не останавливалась. Остановись она – страшное накинется, вопьется в те самые руки и ноги, которые должны бежать, должны работать.
В одном месте деревья справа расступились, в лицо дохнуло прохладой. Где-то было болото.
Болото… Уже хотелось представить дальше, что может следовать за этим выводом. Но – руки, ноги, только вперед. Белая Женщина, может, что-то и делает, да кто ж стоит и ждет, пока это случится!
«Мамочка, мамочка, мамочка…» – других слов или мыслей в голове не было.
Ахнуло.
«Бом!» – догнало в спину. Не понимала. Не смотрела.
Вот и отворотка. Направо и сразу прибавить ходу, потому что надо забраться на взгорок. Здесь почему-то стало темнее. Не хватило воздуха.
Светик закашлялась, согнулась, сбила темп. Вдруг что-то стало с ногами, они перестали идти.
Пригорок – вот он. От него еще немного – и дюны, а там огромная спокойная Ладога, а там – две палатки, и костер, и Глеб.
– Глеб! – заорала, срывая голос.
Смех. Нет, не показалось, не послышалось в шуршании песка.
Прямо на отворотке белая фигура. Тянет к ней руки. Задушит? Нашлет медведя? Что?
Не могла Светик ее на таком расстоянии видеть. Сама придумала!
– Ой, мамочки! – прошептала она свое волшебное слово и вновь побежала. Но теперь уже задыхаясь, теперь уже чувствуя, что вот-вот упадет.
На берегу горел костер. Языки его нервно подрагивали, перепрыгивали, выбрасывали в серое предутреннее небо веселые искры.
Около костра на пенке сидел Глеб, без остановки тыкал в костер палкой, заставляя его отстреливаться искрами, шипеть, огрызаться языками.
Не дошла. Упала на песок, подтянула приятные прохладные крупинки под себя, утопила в них мокрый лоб, закрыла глаза.
«Ой, мамочки, сейчас бы умереть», – пронеслось в голове на бессильном выдохе.
– Ты где была?
Глеб. Сидит рядом на корточках. Трогает плечо.
– Ты зачем из лагеря ушла? Я уже готов был твоей матери звонить!
Светик вдохнула, чтобы ответить, почувствовала, как воздух жестким наждаком проходит по легким, больно-больно. И заплакала.
– Света! – пытался заглянуть ей в глаза брат. Но она уже не могла держать голову. Зажмурилась и осторожно опустилась на песок.
Глава четвертая
Аттракцион смерти
Утро выдалось пасмурное. Ладога волновалась, выбрасывала на песок волну, шипела. Ветер трепал тенты палаток, разносил пепел потухшего костра. Делать завтрак никто не торопился.
Светик крутила в руках телефон. Звонить или не звонить маме? И если звонить, то что рассказывать?
– Весело у них здесь, – прошептала Анка, выслушав Светика. – Мне даже нравится. Каждый день по человечку.
– Тебе бы проснуться на кладбище! – недовольно отозвалась Светик, уже привычно прикусывая подживающую ранку на губе. Утром все осталось при ней – и царапины, и сбитые ладони, синяки на коленях и трещинка на губах.
– Но ведь ничего не случилось! – Анка улыбнулась, показывая зубы.
– А ты бы хотела, чтобы случилось?
– А что с тобой могло случиться на кладбище?
Да что угодно с ней могло случиться! Ее могли съесть. Ее могли… не съесть. Она могла умереть там от страха в конце концов.
Светик открыла рот, чтобы ответить, но посмотрела на Анкино бледное лицо и поняла, что для подруги все это не причина жаловаться на ночную прогулку.
– А клад-то где? – буркнул Костик.
Ни о каком кладе Светик и слышать не хотела. После сумасшедшей ночки ей только чертей не хватало и проклятых кладов, которые они сторожат!
– Иди ночью в дюны, может, встретишь эту малорослую ведьму. Она тебе все и покажет!
Светик спрятала телефон. Нет, звонить она пока не будет. Жаловаться тоже. Не время еще.
Костя обиженно поджал губы.
– Клад – это хорошо, – бодро отозвалась Анка, поправляя на брате наброшенную на плечи куртку. – Но как так вышло, что тебя увели из лагеря? Мы проснулись, тебя уже нет. И Котю увели. Вы же не сами уходили!
– Увели? – покачал головой Глеб. – Зачем? Чтобы потом вернуть? Что им нужно было?
Он бросал в песок перед собой нож. Обозначил круг и пытался в него попасть. Иногда нож втыкался как надо, иногда ложился, сбивая черту.
– Они хотят нас напугать, – быстро ответила Светик. – Чтобы мы отсюда убрались.
– Чтобы мы убрались отсюда? – Глеб слишком далеко от себя забросил нож, пришлось привставать, чтобы дотянуться. – Для этого необязательно было утаскивать каждую ночь по человеку. Разом бы всех напугали – и нормально.
– Ну, тогда не напугают, – хохотнула Анка. – А водят на ночную экскурсию.
– На кладбище? – прохрипела Светик, после бега и криков голос к ней еще не вернулся. А сейчас хотелось именно кричать. Хотелось доказать свое. Но даже широко открывать рот без звука было больно – трещинка саднила.
– Не было никакой экскурсии, – недовольно буркнул Костик.
Все уставились на него, потому что это был первый рассказ про его ночное путешествие.
– Это была не экскурсия. – Глеб удобней взял в руку нож. Повертел его. Бросил.
Светик ждала продолжения. Закусила от нетерпения губу. Ранка опять заболела.
– Костик, – вдруг заговорила Анка. – Костик, а чего ты хочешь?
Костя широко зевнул, оглянулся и также неожиданно выдал:
– Спать и шоколадку.
Светик фыркнула. Лучше бы Костик не начинал говорить. В молчащем виде он был приятней, чем с озвученными капризами.
– Давайте лучше отсюда уедем, – упрямо повторила она. – Не хочу я больше никаких аттракционов с неизвестностью.
– А вот уехать мы не можем. – Нож опять улетел, Глеб за ним привстал.
– Почему?
– Шторм. Лодка дяди Лёки перевернется, как только попадет на такую волну.
Ладожский ветер пригнал к ладожскому берегу вал, обрушил его на ладожский песок.
Светик почувствовала, что ей опять становится холодно, что она опять превращается в точку. Маленькую испуганную точку.
– А чего хочешь ты? – Голоса у нее уже почти совсем не было.
– Я как раз хочу остаться, – спокойно сказал Глеб и поднялся. – Костя! Иди встречай. Тебе несут шоколадку.
Костик встрепенулся. По длинному песчаному пляжу к ним шел дядя Лёка.
– Ну как вы здесь? – еще издалека весело спросил хозяин острова. – Как ночь? А то, смотрите, перебрались бы ко мне.
Светик глянула на брата. Тот очень внимательно смотрел на дядю Лёку, словно пытался под одним лицом разглядеть другое.
Но никто ничего ответить не успел, вперед выскочил Костик.
– А вы мне принесли шоколадку? – подбежал он к старику.
– А ты как догадался? – Дядя Лёка запустил руку в карман куртки. – Вот тебе шоколадка! Мне мышка принесла.
Это была детская шутка, но Костик напрягся. Замер с протянутой рукой. Но желание оказалось сильнее сомнений. Схватил плитку, зашуршал фольгой.
– Представляете, нашел! – развел руками дядя Лёка. – Вроде бы ничего не оставалось. А я глянул в серванте – вот она, лежит. Видимо, дети в прошлый раз привезли, а я забыл.
Костя уже вовсю хрустел плиткой, смотрел вызывающе гордо. Делиться, конечно же, не собирался.
– Ну как ночь? – Дядя Лёка глянул на костровище. – Все спокойно?
Светик открыла рот, чтобы сказать, что не было ничего спокойного этой ночью. Что теперь она тоже знает, где закопан клад. Но Глеб поднял руку, останавливая.
– Нормально, – быстро произнес он. – Вот, хотели уехать, но что-то погода не очень хорошая.
Светик закусила болячку на губе.
Дядя Лёка, до этого смотревший с тревогой, разом успокоился и заулыбался.
– Да, погода сейчас… А то, может, пойдемте ко мне? Позавтракаете? Вы уже завтракали?
– Мы не завтракали, – чавкая, ответил Костя. – А что у вас есть?
– Чай с сахаром, – живо отозвался дядя Лёка.
– Котик, – Анка попыталась напомнить брату о хороших манерах.
Но Костю уже было не остановить:
– А еще?
Он засунул в рот половину шоколадки и стал ее сосать. На губы выплыла коричневая паста. Светика передернуло.
– Хлеб с сыром.
– А еще? – Костя перекинул шоколадку с одного угла рта в другой.
– Сгущенка и малиновое варенье.
Костя сжал зубы, собираясь откусить хороший кусок, но что-то у него пошло не так.
– Пачку печенья найду, – расщедрился дядя Лёка. – Печеных яблок сделаем.
Шоколадка сдалась, сломалась.
– Идем, – прошамкал Костик, всасывая в себя сладкие слюни.
Глеб бросил нож. Лезвие четко вошло в центр круга.
– Ну, Костик, – протянула Анка.
– Вот и славно, – хлопнул в ладоши дядя Лёка. – Вместе – это завсегда веселее. Чего же одним-то завтракать?
Светик сидела и уже ничего не понимала. Почему молчит Глеб? Почему не возражает? Это же они сейчас будут полчаса идти туда, потом придется идти обратно. И зачем им печенье, если в палатке еще лежит с десяток пачек заварной лапши? Светик успела к этой лапше привыкнуть.
Но они встали и пошли. Анка повесила на шею неизменный фотоаппарат. Глеб сунул нож в карман. Светик набрала маму. Первый гудок прошел, потом что-то пискнуло, брякнуло, и соединение разорвалось. Набрала второй раз. Но связь словно ветром сдуло – ни одной рисочки. Ладно, потом позвонит. Да и заряд надо беречь. Где здесь подзаряжаться?
Дядя Лёка вновь принялся рассказывать бесконечные истории. Теперь он вспоминал, как он вместе с семьей приехал на остров и как его, пятнадцатилетнего парня, встретили местные. Не очень ласково. Но за первыми драками пришел мир.
Пятнадцать лет… Светик попыталась посчитать. У нее вышло чуть ли не шестьдесят лет назад. Ничего себе! Она не помнит, что было три года назад, а тут – шестьдесят!
– Это еще что! – гордо заявил хозяин. – Я себя с трехлетнего возраста помню. Как отец на войну уходил – картинка перед глазами стоит. И немцев в нашем селе помню. Они тогда, как пришли к нам, стали молодежь собирать и угонять в Германию на работу. И вот помню, сидим мы с соседом, играем, а нам по четыре года. Подходит немец. Постоял у забора, посмотрел на нашу игру и вдруг спрашивает, не хотим ли мы конфет. Мы, конечно, сказали, что хотим, подбежали к нему. Он нам дал по конфете и дальше пошел. Мне потом мать рассказывала, что она очень испугалась за нас, решила, что нам не конфет дадут, а уведут и в Германию отправят.
Костик бежал впереди. За ним торопилась Анка, но она постоянно отставала, делая свои бесчисленные фотографии. Светику идти не хотелось, она оглядывалась на замыкающего их процессию Глеба. Вид у него был довольный, словно он разгадал сложную загадку.
– Видите, как грибы растут, – показывал на заросли сыроежек дядя Лёка – их тут и правда было много. – Кругом, видите? Это у нас называется «ведьмин след». Как будто ведьма прошла, след оставила.
– А почему такой большой? – Анка старательно фотографировала.
– Так у ведьмы же не ноги, а копыта. Вон какие нагуляла! – со смехом проговорил дядя Лёка.
Дорога была знакомой. Казалось, что уже и деревья им кивали, как надоевшим родственникам. Проходя мимо поворота на кладбище, Светик прижалась к дальней стороне дороги. Чтобы ноги сами не понесли ее куда не надо. А то ведь этой ночью они именно так и сделали – понесли без ее ведома и желания. И вообще – как-то много всего происходит «без»: желания, ведома и хоть какого-то понимания.
За лесом начиналось опять же знакомое поле, взгорок, заросли малины, густые кусты и дальше высокий темный дом из неокрашенного дерева.
– Проходите, проходите! – бодро зазывал дядя Лёка.
Одним движением он скинул сапоги, вдел ноги в тапочки и прошел в дом. Костик так торопился, что на первой же ступеньке споткнулся. Еще и пустое ведро ухитрился уронить. Оно радостно запрыгало вниз, ударилось в дверь.
Но теперь Костя на это не обижался. Он спешил к столу. А там – словно дядя Лёка не сомневался, что гости к нему придут – банка варенья, сгущенка, порезанный свежий хлеб, новая пачка печенья и пять разнокалиберных чашек.
– Вот, – дядя Лёка хлопотал около плиты, – и чайник почти не остыл. Проходите.
Костик тут же протянул руки к печенью и стал разворачивать упаковку.
– Котя! Котя! – пыталась остановить этот праздник жадности Анка. Но и сама не могла удержаться. – А зеленый чай у вас есть?
Нашелся и зеленый чай. Нашлось все, даже кусок сыра к бутербродам. И полная сахарница, и много-много ложек.
Глеб стянул с тарелки горбушку, смял ее пальцами. Свежая. Сунул в рот.
– К вам кто-нибудь приезжал недавно? – спросил он, равнодушно наблюдая за суетой вокруг стола. Анка наливала чай, Светик ровней выстраивала чашки, Костик уверенно ополовинивал пачку печенья, зыркал глазами в сторону плошки с конфетами. Они все были шоколадные! Кажется, он даже глаза закатывал, не в силах справиться с таким зрелищем.
– Да нет, – отмахнулся дядя Лёка. – Кто ж в середине недели появится? Это только если в выходные сын приедет. Сюда не очень ездят… Мои не любят остров. Им тут не нравится. Воспоминания, говорят, одни.