Продать душу

Я немного остыл и, поежившись под его неподвижным пронзительным взглядом, нехотя ответил, пытаясь смотреть куда-нибудь в сторону:

– Да вроде нет. Но мне показалось, ты собрался выпрыгнуть в окно…

– Так и есть, – тут же согласился он.

Я от удивления снова взглянул на собеседника. Выражение его красивого, будто мраморного, лица оставалось совершенно невозмутимым.

– Но… – я не знал, какие подобрать слова, как выказать недоумение и страх – ведь я уже понимал, что не сумею противостоять желанию этого страшного (воистину страшного!) человека! – Но разве выпрыгнуть в окно – не значит кончить жизнь самоубийством?!

– Разумеется, – кивнул он с холодной насмешливой улыбкой, продолжая стоять на подоконнике и потому глядя на меня сверху вниз. – Для людей – да. Но я не совсем человек.

Я ему верил. Он – действительно не совсем человек, вернее было бы сказать, что он – совсем НЕ человек. Но я-то – человек!

Он прочел мои мысли:

– Да, ты человек, но я могу провести тебя за собою. Одно условие – безграничное доверие и покорность. И ты пройдешь за мною в мой мир. Миг промедления или сомнения – и ты разобьешься о плиты асфальта. Хотя наверняка останешься жив – в конце концов, всего третий этаж.

Всего третий этаж! Я нервно сглотнул и неуверенно спросил:

– А что представляет собой твой мир?

– Увидишь, – просто ответил Дон.

– И туда непременно необходимо идти таким вот способом?

Он пожал плечами и, явно начиная раздражаться, пояснил:

– Что поделаешь, я провел пока именно этот путь. Несколько других еще хуже. Этот – мой любимый. Ощущение полета мне всегда нравилось.

Мне тоже… знал бы я, к чему приведет моя любовь к полетам!

– Ну, так ты идешь? – нетерпеливо осведомился Дон. – С тобой ничего не произойдет, ручаюсь, если ты последуешь моему совету и перестаешь волноваться. Я обещаю.

И я сдался. На миг закрыл глаза, постарался расслабиться и поверить в правдивость его слов. Я обещаю… Он как будто не из тех, кто раскидывается пустыми обещаниями…

– Я никому не советую повторять мой эксперимент, – донесся до меня словно сквозь вату негромкий отчетливый голос. – Но я могу провести тебя в свой мир, только я – и больше никто.

Я открыл глаза и, словно сомнамбула, забрался на подоконник – отнюдь не так грациозно и изящно, как Дон. Мой странный спутник взял меня за руку и посмотрел в глаза, наконец-то я различил их цвет – черно-зеленый… Секундой позже я потерял способность думать и по-настоящему сознавать, я словно растворился, обратившись в воздух, в эту холодную беззвездную ночь… Меня уже не было, или я стал кем-то другим…

Дон сделал шаг в пустоту, я слепо ступил за ним… Потом я иногда пытался припомнить, что ощущал в то краткое мгновение перехода из моего мира в его мир. Воспоминаний почти не осталось, но одно я мог утверждать с уверенностью – этот полет был совершенно не похож на падение. Значит, Дон не обманул. Значит, он действительно мог пройти в свою реальность таким необычным манером – и при желании провести за собой кого-нибудь…

* * *

Не знаю, сразу ли я очнулся. Во всяком случае, я все еще стоял на подоконнике, когда способность мылить и чувствовать вернулась ко мне. В первый миг я испытал удивление и отчасти разочарование – неужели полет в ничто мне привиделся? Но уже в следующую секунду, неловко обернувшись, я с ужасом и восторгом воззрился на незнакомую, погруженную в полумрак, комнату.

Не уделив никакого внимания моему понятному ошеломлению, Дон спокойно спрыгнул на пол и прошел куда-то вглубь помещения. Я же, пребывая в неком подобии транса, спустился с подоконника и принялся жадно всматриваться во тьму. Вскоре я уже мог различить малейшие детали – мой спутник неторопливо зажигал многочисленные свечи в роскошных бронзовых канделябрах, расставленных по углам и украшающих собою столы… И вот, спустя несколько минут, передо мною в дрожащем призрачном свете предстал огромный зал с каменными стенами, гладким полом, составленным из мраморных плит, старинной тяжелой мебелью, обитой красным деревом и пурпурным шелком… Здесь пахло чем-то густым и сладким, и этот тягучим аромат только усиливал гнетущее чувство нереальности происходящего.

Я негромко выругался. Дон коротко взглянул на меня, в его чуть раскосых с зеленым отблеском глазах вспыхнуло мрачное недовольство.

– Что тебя так удивляет? – холодно осведомился мой провожатый.

Я невольно развеселился:

– Что? Списком перечислять?

– Можешь и списком, – пожал он плечами и перешел к очередному канделябру. Просторный зал постепенно наполнялся мягким приглушенным светом. Сколько же тут свечей?!

– Хорошо, как пожелаешь! – я старался держаться с таким же ледяным спокойствием, как этот поразительный господин, однако в голосе против воли прорывалась горькая ирония – верный признак скрываемого волнения. – Я упускаю то обстоятельство, каким образом я вообще умудрился выпрыгнуть в окно одной комнаты и очутиться на подоконнике другой… этот факт, несомненно, легко объясним! Но эта комната… да ее и комнатой можно назвать с большой натяжкой! Скорее – дворцовая палата! Откуда она взялась в нашем современном урбанизированном мире?!

Дон остановился у длинной полки, на которой покоились толстые тома в потрепанных кожаных переплетах с золотым тиснением на корешках, и задумчиво взглянул на меня. Уголки его тонких бескровных губ тронула едва заметная улыбка.

– Ключевое прилагательное в твоей фразе – НАШЕМ! – последнее слово он произнес с нажимом. – Откуда ты взял, что этот мир – твой? Тот, к которому ты привык?

– Да, действительно… – пробормотал я несколько раздраженно. – И с чего бы я это взял?

Я прошелся по зале, стараясь казаться непринужденным и расслабленным, – и, судя по насмешливому взгляду Дона, нисколько в этом начинании не преуспев. Чтобы нарушить гнетущую тишину, с деланной беззаботностью заметил, неопределенно взмахнув рукой:

– Подумать только, оказывается, канделябры могут освещать вполне неплохо!