Рай?!

Я подумала, что это весьма уместное одеяние в данных обстоятельствах, но…

Чем сильнее она икала, тем больше на неё пялились другие. Она всем мешала, раздражала, и мне показалось, что если она не прекратит икать, её выкинут в окно.

Я поманила девушку к себе.

Вставать не хотелось, так как я боялась потерять сидячее место, видя жадные взгляды тех, кто ютился на полу.

Она долго колебалась, а потом кинулась ко мне, даже не выпрямившись в полный рост. Как маленький зверёк, она выскочила из своей норки и обняла меня за плечи.

Я закрыла ей рот рукой, да так, что она не могла дышать. Девочка пыталась сопротивляться, но, не дожидаясь, пока она задохнётся, я отпустила её.

Сначала у неё были испуганные глаза, почти бешеные, но потом, поняв, что она больше не икает, она схватила меня за шею, поцеловала в щёку и ускользнула на своё место так же быстро, как добралась до меня. И затихла, обняв колени и положив на них голову.

Про себя я думала: слава Богу, теперь они не тронут её.

А те – они, собрались вместе. Их было человек пять, и они сидели на полу спинами друг к другу и внимательно следили за остальными.

То были мужчины одинакового возраста, со схожими чертами лица и цветом волос. И взгляд у них был одинаково строгий, исподлобья, словно здесь всё было под их контролем. Из них выделялся лишь один с взъерошенной шевелюрой и бегающим взглядом.

Уснувшая девочка в чёрном была самой молодой, а мужчина, тот, что чертил на стене, самым «старым». Но я должна уточнить, что ему было не более сорока семи, и то лишь учитывая мудрую печаль в его глазах.

В уголке плакала женщина. Очень тихо, беззвучно и без слёз. Было видно, что она боится, как бы её не выгнали, и тщательно пыталась скрыть свою печаль. Тушь растеклась по щекам и засохла. Она растирала её рукой, но лишь больше становилась похожа на трубочиста.

Моё сердце сжалось… Что же могло случиться?

Она изо всех сил пыталась выглянуть в окно, именно в то, рядом с которым я сидела.

Следя за её взглядом, я привстала со стула и увидела, что на неухоженном газоне перед домом лежит подросток, и при каждом порыве ветра его тело катает по земле, то взад, то вперёд, как надувную куклу.

Он был мёртв – затуманенный взор и обмякшее тело, а в широко открытый рот набилась жёлтая листва. Она же прилепилась к его одежде и волосам, как репейники, и от этой яркости всё увиденное казалось нереальным. Каким-то театральным шоу, в конце которого юноша должен был встать, стряхнуть с себя листву и весело сказать: «Ап!»

Я взглянула на женщину и вздрогнула. Её глаза были стеклянные, а руки исцарапаны в кровь. Она делала это сама, доставляла себе телесную боль, чтобы не выдать душевную. Не забиться в истерике, не броситься к мёртвому сыну, чтобы поцеловать его в последний раз.

Но что случилось со мной? Смерть у меня под носом уже не казалась страшной, чрезвычайной…

Отчего? Когда я успела привыкнуть к виду смерти? Ведь ещё вчера я шарахалась от ритуальных автобусов…

В моей памяти всплыли картинки из детства. Мои братья…

Один из них умер тогда, а второй чуть позже, в больнице…

Это разрушило всё в моей жизни: дом, семью, всё, что было у меня на тот момент, превратилось в прах. С тех самых пор я стала относиться к смерти с отвращением, даже с ненавистью…

Мальчишки сбежали в лес и потерялись. Всю ночь они провели на холодной земле, и Сашка, а ему было всего четыре года, замёрз насмерть. Максим нёс его тело на себе более суток, пока их не нашли охотники.

Я видела Сашу в гробу. Он казался живым, и мне хотелось подбежать к нему и разбудить… Я так тогда до конца и не поняла, что брат умер, но с возрастом мне начал сниться один и тот же сон, в котором Сашка и Максим лежат на дне какой-то ямы и дрожат от холода. Максимка пытается согреть Сашеньку, но тот всё равно умирает. А Максим плачет и зовёт на помощь.

На этом месте я всегда просыпалась в слезах, и сейчас, видя, как страдает эта женщина, я понимала её боль, но не более…

Я вновь села на стул и прижалась к его спинке, пытаясь подумать о чём-нибудь другом, чтобы отвлечься от воспоминаний.

И, похоже, мне удалось задремать, а когда я вновь открыла глаза…

Глава 2. Белый, белый снег!

В комнате суетилось много людей. Они пихались, наступали друг другу на ноги и галдели мне на ухо, не стесняясь в выражениях.

Входная дверь постоянно хлопала, и странная хозяйка дома, пропуская вновь прибывших в крошечную комнатку, похоже, не задумывалась о последствиях.

Входя в распахнутую перед ними дверь, люди останавливались на пороге…

В их взгляде была задумчивость и сила мысли. Они морщили лоб в надежде понять, зачем они здесь и кто привёл их сюда, но, попадая в «толпу», люди теряли свою индивидуальность.

Они начинают вести себя либо одинаково плохо, подражая друг другу, либо одинаково хорошо, что бывает крайне редко. Вот и сейчас они походили на встревоженное стадо неподоенных коров.

Они начали крушить дом…

Мне казалось, что я уже была здесь раньше. Всё было так знакомо: обои на стенах, рамы на окнах и письменный стол, покрытый зелёным сукном, с множеством ящичков, половину из которых уже вытащили и раздолбили об стену.

Всё это варварство легко сходило с рук разношерстной толпе, и они с удовольствием наступали на щепки и давили их ботинками. Их лица были перекошены от гнева, но мне уже не было страшно, мне было всё равно!

Голова болела. Хотелось на свежий воздух! Но я не могла покинуть это помещение. На улице поднялся сильный ветер, куда более сильный, чем был накануне. Он разметал осеннюю листву и принялся за хлипкие постройки. В окно я видела, как по небу летали доски, оторванные от зелёного забора, и искореженная крыша сарая. Выйти отсюда было бы самоубийством!

На дорожке перед домом уже лежало несколько тел, пострадавших от летающих предметов. Одни, по всей видимости, были уже мертвы, но другие пытались подняться, оставляя на асфальте багровые пятна крови.

Но ветер налетал с новой силой, и они падали вниз лицом, но вновь пытались встать, истекая кровью…

Можно было позавидовать их упорству: даже в таком плачевном состоянии они пытались ползти к дому, чтобы спасти свою жизнь.

А тот юноша на газоне, чья мама украдкой плакала в углу, был закутан в плотный саван из листвы. Даже ветер оставил его в покое.

– Господи, прими его душу! – тихо шептала я.

Пострадавших от стихии в дом не пускали. Лишь избранные, гонимые сюда ветром, имели честь войти в эту дверь…

Людей становилось всё больше и больше, ещё немного и нельзя будет сделать даже шагу.

Общее раздражение росло, и даже я, терпевшая всё это время, начала бить ногами о ножку стула, выбивая барабанную дробь.

Я теряла сознание от духоты, моя голова запрокинулась навзничь, и тут я увидела крылья бабочки.

Огромные крылья, роскошные, тёмно-синие. Бабочка взлетела, и я провалилась в пустоту.

Бабочка обрела тело… Это была та самая хозяйка дома. Она несла меня по коридору и поставила на пол перед обшарпанной дверью.

– Иди!

Я открыла дверь…