Один процент надежды

– Рубен,– кричала я ему. – Ты – великий знаток моей души! Как же ты не заметил, что «гадина» эта

весь вечер веселилась рядом с тобой? Почему-то ты не съездил ему по морде, и не заметил, как он

уехал из ресторана… Причем один уехал, один, понимаешь, без всякой на то моей бабской

жалости. Потому что ему не жалость нужна, а любовь. Понимаешь? Любовь! А я обманула самого

дорогого для меня на земле человека.

То ли от неловких утешений, то ли от добавленного к выпитому коньяка, я выпалила всё сразу и легче мне не стало.

Рубен просто оторопел от моих слов, потом стал носиться по пляжу, размахивая руками и уничтожая меня взглядом. Со стороны казалось, что снимается ещё один водевиль про любовь, но мне было совсем не до смеха.

– Вай, женщина, – кричал Рубен перейдя на армянский акцент, видимо, всех своих предков до десятого колена. – О,великая дура! Три часа изображала неизвестно что, а я ещё и участвовал в твоём цирке. Идиотка!

Я даже и не пыталась защищаться, потому что это было самое невинное обвинение из всех, которые вертелись в моей голове. Потом, он помчался в сторону коттеджа, а я поняла, что кроме своей любви теряю ещё и друга. Поэтому, решила вернуться в номер и дождаться первого автобуса. Думать о Женьке я больше не могла, бессильно рухнула в кресло, закрыв глаза, решила если не спать, то хотя бы набраться сил для предстоящего возвращения домой. Наверное, я задремала, поэтому ночной стук оказался внезапным и резким. «Женька», пронеслось в моей голове и я распахнула дверь. На пороге стоял Рубен, больше напоминающий мавра из известного произведения, чем доброго армянина и, в хорошем смысле, кандидата технических наук. Я от неожиданности чуть не потеряла равновесие, но удержалась на ногах.

Рубен картинно развёл руками, обращаясь неизвестно к кому:

– Вы только поглядите, она спокойно спит. Нет, это высший пилотаж твоей наглости.

– 5 -

– Что ты знаешь про пилотаж, проектировщик круизных лайнеров, – тихо тявкнула я, защищая свое

достоинство.

В ответ раздался знаменитый восточный набор непонятных по сути, но вполне понятных по силе эмоции высказываний в мой адрес. Потом уже сдержанно, Рубен продолжил начатое:

– Слушай, женщина, дура и идиотка, я тебя породил, я тебя и убью, если надо будет.

А я подумала, что если и убьет, это будет не так больно, как сейчас… Потому что я сама разрушила то, что подарила мне судьба, и, оказывается, совсем не понимала какое великое счастье витало рядом со мной.

Рубен, видимо, тоже почувствовал моё состояние, поэтому, перейдя на нормальный русский язык, тихо сказал:

– Макс дал машину, мы едем в город. Там поговорим с твоим джигитом, извинимся за дурацкую шутку. Я покажу ему паспорт и улечу домой, если он нам не поверит. Ты же перестанешь устраивать балаган из своей жизни и будешь ходить за своим мужем на шаг позади, как типичная восточная женщина, любить его будешь и слушаться во всем. Понятно?

Я всхлипнула, говорить больше не могла.

– Молчание- знак согласия, – подытожил Рубен, повернулся и пошел к машине.

Я же поплелась следом, как «типичная» восточная женщина, и мне впервые за весь вечер стало легче. Господи, как хорошо, когда кто-то берет всё в свои руки и решает за тебя все твои проблемы, даже если они возникли по твоей великой дури.

Когда мы выезжали с базы, начинало светать. Рубен не гнал, погони не получалось, я возвращалась в город как побитая собака. Хуже всего было то, что тягостная тишина, повисшая в машине давила так, что хотелось выпрыгнуть на полном ходу. Рубен учел всё, кроме отважных полицейских на подступах к городу. Оказывается, в спешке, они с Максом забыли про доверенность, но хуже всего было то, когда он на ломаном русско-армянском начал объяснять нашим ребятам какую изощренную идиотку он должен доставить в город к третьему мужу. Потому что,«те два сбежали и этот сбежит, если мы не успеем»,. Потом он картинно взмахнул руками, показывая им размеры моей глупости, но был связан или повязан, доставлен в полицию, где он просто перешёл на чопорный английский и стал ждать адвоката. Следующие два часа я провела в каком-то неуютном кресле, а Рубен изображал знаменитое армянское радио. По-моему, полицейские давно так не веселились и продержали бы нас ещё с неделю, если бы мы не были вызволены приехавшим Максом. Всё отделение выстроилось, провожая нас. Рубена обнимали, хлопали по плечу, обменивались телефонными номерами, приглашали в гости, мне галантно поцеловали руку, довели до машины и посоветовали обращаться за помощью, если что. А я вдруг представила, что если бы сейчас мне навстречу вышел Женька, то объяснить ему одного Рубена я бы ещё смогла, а целое отделение полиции в пять утра уже навряд ли… И мне стало смешно. Я хохотала как сумасшедшая, пока Макс не запихнул меня в машину и следом Рубена. Потом он всю дорогу читал нам лекцию о том, что знакомые в полиции у него есть, а в психиатрической клинике нет. И если мы не успокоимся, то он не отвечает за себя, а просто выгрузит нас на первой попавшейся остановке и снимет с себя всякую ответственность за жизнь местной психопатки и канадского армянина. В общем, когда мы добрались до моего подъезда, я была вымотана до невозможности и уже не понимала хочу я вернуть Женьку сейчас или чуть попозже. Хотя, если быть честной перед собой, я понимала ещё вчера, что дом у меня пожалуй есть, а вот Женьки там нет и не будет. Поэтому войдя в пустую квартиру я уже знала, что в шкафу только мои вещи, в ванной моя зубная щётка и об отсутствии любимых синих шлепанцев я тоже знала. Поэтому, я не раздеваясь прошла в спальню и рухнула на кровать, мне уже было все равно. Рядом также молча примостился Рубен. Он обнял меня как когда-то в детском саду, защищая от всех моих детских врагов и мы уснули.

– 6 -

Проснувшись в полдень, как ни странно, выспавшейся и бодрой, а не разбитой и несчастной, я выползла на кухню. И чуть не упала от неожиданности, присев на шатающийся табурет у стола, Напротив меня, у плиты суетилась наша соседка, на площадке с которой мы снимали квартиру. Аромат блинчиков видимо меня и поднял с постели. Тут же Ольга Савельевна подала мне чашечку свежесваренного кофе. Я обожала её, мне кажется, что это единственная пенсионерка на всю нашу страну, которая никогда никого не учила жить, не обсуждала молодежь и ничему не удивлялась, по крайней мере внешне.

Вот и сейчас, увидев зевающего Рубена, выходящего из спальни, она абсолютно спокойно пригласила его за стол и подала ещё одну чашечку кофе. Рубен даже несколько раз оглянулся, думая, что это оптический обман.

– Садитесь, садитесь, – щебетала Ольга Савельевна, очень ловко управляясь с моей плитой на моей кухне, – Женечка так и сказал, что вы под утро появитесь, с друзьями и уставшая. Попросил меня заглянуть к вам, помочь и завтраком накормить всех. Только я думала, что вас больше будет.

И она ловко поставила на стол блюдо с ароматными блинчиками.

Я молча поглощала ещё один вариант Женькиной мести, и думала – милая моя Ольга Савельевна, почему же вас не удивляет небритый армянин, выходящий из моей спальни. Что же вы расскажете моему мужу, когда он вернется. И это, пожалуй, была первая мысль о возможном его возвращении за последние сутки.

– Спасибо, спасибо. Очень вкусно, такие блинчики моя мама делает, – ловко разводил соседку Рубен.

– Кушайте, кушайте, сколько хотите, – Ольга Савельевна ободряюще посмотрела на меня, и мне стало стыдно за гадости в моей голове.

– Леночка, не волнуйтесь. Женечка, то есть Евгений Андреевич, уточнила она, скорее всего для Рубена, видимо для придания статусности моей половине, оплатил квартиру на полгода вперед.

– Да, – протянула я , не зная как на это реагировать,

Это была вторая наша с Женькой квартира, которую мы снимали и везде, буквально через два дня, он уже был для местных мужчин – своим парнем, для бабушек – Женечкой, а для малышей – дядей Женей, который классно играет с ними в футбол. Меня же очень долго все называли или на вы, или женой дяди Жени. Когда он успевал, я не знаю. Мы вместе уходили на работу и вместе возвращались вечером. Вместе ходили в магазин, убирали квартиру, готовили еду как тысячи образцовых семей во всем мире. Как ему это удавалось? И пока я решала эту, видимо, в данный момент необходимую для себя дилемму, Ольга Савельевна пояснила:

– Он так переживал, что его срочно отправили в командировку, Вы же на базе отдыха вместе были. А ему уехать пришлось, расстраивать вас не хотел, Леночка. Приехал поздно, Шекспир уже спал.

При этих словах Рубен поперхнулся и вопросительно посмотрел на меня.

Мне стало смешно, но я постаралась сохранить невозмутимое выражение на лице

– Шекспир – это кот. Всё нормально, не волнуйся, – успокоила я старого друга.

– А у меня свет, – продолжала Ольга Савельевна, – вот он и постучал. У меня ведь то бессонница, то Байрон.

–Кот… – утвердительно произнес Рубен.

– Почему кот? – удивилась Ольга Савельевна

– Рубен, – злорадно протянула я, наслаждаясь моментом, – Байрон – это английский поэт, начала 19 века, стыдно не знать…

– 7 -

И закатив глаза, нараспев, как настоящий любитель поэзии, торжественно произнесла:

– Не вспоминай тех чудных дней

Что вечно сердцу будут милы, -

Тех дней, когда любили мы…

Тут голос мой дрогнул:

– Они живут в душе моей.

И будут жить, пока есть силы –