Бог неудачников

Я только отмахнулся от Славки, забрал у него договор и вернулся к себе. Чувство, которое меня переполняло, не поддавалось описанию. Ну вот, сказал я себе, свершилось. Значит, мне все-таки удалось! Причем с первой попытки, пусть и отложенной на долгие годы. Ведь, как ни крути, а этот самый роман был единственным моим завершенным произведением. Это не значит, что после него я больше не ставил литературных опытов, но ни один из них не сподобился довести до логического конца.

Как правило, это происходило так. Доведенный бездельем и дефицитом общения до состояния, близкого к трансу, я вдруг прозревал, и мне являлся Сюжет! Изящный, почти воздушный, наполненный неожиданными поворотами и тончайшими нюансами, вплоть до звуков и запахов. В такие минуты я почти осязал его, уже заключенным в переплет и зашифрованным в страницы, шорох которых приводил меня в экстаз.

Как строевой конь накануне похода я прядал ушами и вбирал ноздрями полынную свежесть грядущего рассвета. Меня била дрожь, щеки мои пылали, а руки были холодны, как лед. Я метался по комнате, словно одержимый, ломая пальцы и кусая губы, мысленно выстраивал сюжетные линии, сплетавшиеся в искусную вязь, и говорил себе: вот оно! Наконец-то! Значит, не зря я томился и маялся, не зря с корнем вырвал себя из реальности и похоронил заживо в зыбучих песках забвения. Теперь я буду за это вознагражден сполна. Я увижу свое имя на обложке, прочту восторженные рецензии, а, главное, выйду из своего многолетнего заточения с высоко поднятой головой, вдохну полной грудью грешный воздух свободы и скажу: «Да, это я. Тот, кого вы так долго ждали». В таком настроении эйфории проходили обычно вечер и ночь, а утром я просыпался злой, как черт, с совершенно ясным осознанием безрадостного факта: мой Сюжет – не более чем очередная легковесная пустышка.

И все начиналось по новой. Я опять зависал, как компьютер, до следующего раза. Пока где-нибудь в булочной на ум мне не приходила гениальная фраза, и я, наплевав на голод, несся домой, чтоб ее записать. Боясь позабыть, я повторял ее дорогой, будто заклинание, и встречные прохожие шарахались от меня, как от маньяка, но стоило ей оказаться на бумаге, она бессовестно утрачивала не только гениальность, но даже и смысл, превращаясь в пустой набор слов.

В последнее время я даже стал ловить себя на мысли, что это мне наказание такое за грехи, причем изощренное, – под названием муки творчества. А как же еще расценить состояние, в котором я денно и нощно пребывал? Мне словно бы кто-то на ухо нашептывал: пиши, пиши, ты должен, ты обязан! Да черт бы с ним, клянусь, я бы писал, писал, если б только он сказал мне ЧТО!!! Я бы честно тыкал пальцами в черные квадратики с белыми буквами, не подымая головы, забывая про сон и еду, или даже водил бы гусиным пером по бумаге – пожалуйста, сколько угодно, но прежде дайте, дайте же мне Сюжет! Дайте же мне его наконец! А этот неведомый Кто-то как будто издевается, дразнит, манит, зовет. Будто то, что мне так необходимо, то, без чего мне не жить, где-то рядом, совсем близко, достаточно руку протянуть…

Потом меня осеняла другая блажь. Нечего ждать Сюжет, говорил я себе, нужно писать, писать и писать, и тогда однажды он сам выступит вперед сквозь плотные шеренги слов. После чего я впаду в транс, и на меня снизойдет заветная моцартовская легкость: мои пальцы будут порхать по клавиатуре, как бабочки над цветами, и без устали собирать нектар вдохновения. Однако и этот номер ни разу у меня не проходил. Я честно сидел за компом часов пять-шесть кряду, методично выстукивая одно и то же: «пиши, скотина, пиши…», затем вскакивал и с истерическим хохотом устремлялся вон из дома. Когда к своему давнему приятелю Сереге (знакомство с ним ждет вас впереди), чтобы в очередной раз довести до его сведения, что я полное дерьмо, а когда просто так – пошляться по округе. При этом напиться до невменяемого состояния предполагалось как в первом, так и во втором случае.

Кстати, от этого сценария я отклонился только единожды. А было так. Мне пришло на ум писать кровью. Правда, резать себе вены я побоялся, а потому колол пальцы иголкой, но крови было мало, приходилось выдавливать, так что, в конце концов, я на эту затею плюнул. Зато потом исколотые иголкой пальцы были моим оправданием перед самим собой и Тем, кто постоянно капал мне на мозги своим «пиши-пиши», еще несколько дней. Я творчески провел их на диване, меланхолично раздумывая на ту же тему, что и на профсоюзном собрании во времена моей тоталитарной молодости. Не отправиться ли мне к ближайшей железной дороге, чтобы подложить там под поезд свои верхние конечности. Ведь избавившись от них, я бы заодно избавился и от своей навязчивой (или навязанной?) идеи. Как писать, если нечем?! Вот то-то же! Теоретически, конечно, можно кому-нибудь диктовать, но тут у меня было бы стопроцентное алиби, потому как, кто бы согласился бесплатно фиксировать адовы муки моего творчества? Одно меня удержало: жить без рук не очень-то удобно. К примеру, как ширинку расстегивать, да и все остальное?..

Ну вот, теперь вы знаете, что я пережил до того, как на мой электронный почтовый ящик пришел текст моего романа и предложения по его улучшению. Впрочем, про первое вам было уже известно и про то, как я рыдал, когда прочитал написанное мною много лет назад, тоже. А вот про предложения, как «потрафить невзыскательным вкусам читателя», пока еще нет. А потрафить им я должен был при помощи описания любовных сцен, которых, по мнению издателя, в романе недоставало. Еще в нем не хватало динамики, именно так выразился Кирилл, настоятельно рекомендовавший отказаться от философских отступлений в пользу диалогов и «действия как такового».

Мало-помалу до меня мучительно доходило, что мне предстояло чуть ли не заново перекроить весь роман, перекроить и перелицевать. И только после этого я смогу рассчитывать на аванс. Вот тебе и благодеяние. А тут еще время поджимает. Управлюсь ли я за месяц? И способен ли я вообще на такие подвиги после долгого лежания на диване? Эйфория, в которой я пребывал последние несколько часов, постепенно сменялась унынием, переходящим в отчаяние. Я упал на диван и провалился в тяжелый сон.

Глава III

– Писать нужно только тогда, когда не можешь не писать», – любит говаривать мой приятель Серега Бобылев, сочиняющий женские романы под псевдонимом Анна Дремова.

– А если не можешь писать и не писать тоже не можешь? – Обычно отвечаю я с едкой ухмылкой, после чего мы с ним натужно гогочем.

Затем, как водится, переходим к возлияниям, интенсивность и продолжительность которых целиком и полностью зависит от Серегиной щедрости, потому что его гонорары с моими не сравнить. Ведь он стряпает в среднем по одной книжке в два месяца, и это для него не предел. Если б не пил, успевал бы и больше, хотя, с другой стороны, при такой работенке кто угодно сопьется. Слышали бы вы, какими словами он кроет своих издателей, изрядно приняв на грудь. Не меньше достается и читателям.

– Господи, – разрывает он мне сердце своими причитаниями, – и когда эта бодяга у них из ушей полезет? Я бы тогда что-нибудь посерьезней написал.

– А кто тебе сейчас мешает? – дежурно вопрошаю я, заранее зная Серегин ответ. – Бери да пиши.

–Когда? – закатывает глаза Серега. – Это гребаное чтиво у меня все силы забирает!

–Так брось его, – разражаюсь я псевдодружеским советом, – и займись главным.

– Да, а что я буду кушать? – ни одной минуты не задумывается Серега. – Пока не рожу роман века?

Я дергаю плечом:

– Так ты же у нас писучий, наверняка быстро управишься…

–Так это смотря что писать, – Серега придирчиво изучает содержимое своей рюмки, и это выглядит странно на фоне творящегося вокруг него бардака, – если «Войну и мир», это одно дело, а если вечные истины для водопроводчиков, – другое.

– А чем тебе водопроводчики не угодили? – подзуживаю я Серегу. Причем делаю это намеренно, поскольку досконально знаю все больные Серегины мозоли. – Тоже люди. Не хуже твоих озабоченных домохозяек.

Серега традиционно заводится с пол-оборота:

– Ни фига! Знаешь, какая между нами разница? Я, по крайней мере, не заставляю своих, как ты выражаешься, озабоченных домохозяек думать, что пичкаю их высокоинтеллектуальным продуктом! Я честно говорю: то, что я леплю, всего лишь дешевое чтиво и не более того. Не нравится, пойдите и купите себе что-нибудь получше. А эти юные выскочки… Они внушают, что их творения – пропуск в мир интеллектуалов, а на самом деле это сто раз пережеванные и пропущенные сквозь пищеварительный тракт банальности. Вот, что это такое!

– Красиво излагаешь! – хвалю я Серегино красноречие. – А главное, как нестандартно! Особенно про банальности. Хотя, если честно, то я раньше думал, что выходящая из пищеварительного тракта в конечном итоге м-м-м субстанция называется несколько иначе. – И незаметно для себя самого вхожу в раж не хуже Сереги, потому что больные мозоли у нас с ним одни и те же. – Только с чего ты взял, что водопроводчикам нужна твоя хваленая честность? Насколько я понимаю, эта ситуация их вполне устраивает.

К этому моменту Серега, как правило, успевает махнуть рюмку-другую, а потому закипает:

– Ой, да кто их спрашивал? А то ты не знаешь, что за них все издатели решают, которым главное сбыть свой товар. Вот они и наклеивают этикетки: этот роман вы ждали последние десять лет! А этот – чуть ли не всю свою жизнь! Тьфу на вас! И вот читатели все, как один, побежали – покупать роман, который они, оказывается, так ждали, просто не догадывались об этом, пока им доходчиво не объяснили. С каждого столба! А не объяснили бы, они, бедные, так и прождали бы зазря. Вот и скажи мне после этого, что бы сейчас с Толстым было? Заметил бы его кто-нибудь, или нет?

Для солидности я беру минуту на раздумье, хотя ответ на этот вопрос у меня всегда наготове, после чего глубокомысленно качаю головой:

– Сомневаюсь. По нынешним временам его романы – не формат.

Ну, и так далее, и тому подобное… Кстати, заканчиваются такие наши дискуссии тоже вполне стандартно: дежурным выводом о том, что, поскольку пустой и бессмысленный постмодернизм трансформировался в еще более пустой и бессмысленный постпостмодернизм, великой русской литературе пришли окончательные кранты. После чего мы обычно переходим на темы более приземленные, как то: женщины и деньги. Точнее, деньги и женщины. Ибо второе со всей неотвратимой для Сереги очевидностью вытекает из первого.

И зависимость эта для него тем мучительнее, чем сам Серега озабоченней. А такое с ним периодически случается. Как, впрочем, и со мной. С той разницей, что я делаю все возможное, чтобы это обстоятельство не очень бросалось глаза, так же, как и мои рваные носки. Ну а Серега, когда на него наезжает, любой разговор переводит на секс и все, что с ним связано. А при особо тяжело протекающих рецидивах даже предпринимает попытки жениться, и подобное на моей памяти было, по крайней мере, дважды.

Ах, видели б вы, как он носился с этой идеей! Прежде, чем наметить конкретную кандидатуру, разрабатывал подробный и весьма экзотический план будущего с ней совместного проживания, включающий, к примеру, твердое намерение «в пакете с женой» обзавестись породистой собакой-сукой, которая ежегодно приносила бы помет щенят. Я, хотя и советчик из меня в матримониальных делах довольно аховый, осторожно давал Сереге понять, что лучше б ему означенный пункт из программы вычеркнуть, но он и слушать меня не хотел. В богатом Серегином писательском воображении (может быть, еще более богатом, чем у меня), как заноза, засела лубочная картинка, на которой счастливо застыли, обнявшись, он, его супруга и породистая псина со своими щенками. Стоит ли уточнять, что из этой затеи ничего не получилось?

В другой раз события развивались, на первый взгляд, по более благоприятному сценарию. Во всяком случае, у Сереги уже имелась реальная претендентка на вечно вакантную должность его жены, откуда-то с периферии, которая была согласна на все его условия, вплоть до собаки, но тут он сам дал слабину, причем в самый решающий момент. Когда настала пора подать ей ясный и недвусмысленный сигнал выдвигаться, Серега, вместо того взял и прервал с ней всякую связь на длительное время. Как он потом объяснял, тому имелось множество причин. Проблемы, дескать, навалились, неприятности в издательстве… Короче, по его словам, «тогда ему было ни до чего». Ну, а потом уже и претендентка стала менее сговорчивой и, в свою очередь, выставила Сереге условия.

Да, но к чему я все это?.. Ах, да, это все иллюстрация не столько к Серегиному бытию, сколько к нашей с ним манере общения. К тому, о чем мы обычно болтаем, когда нам осточертевает наша бесплодная окололитературная полемика. Впрочем, чуть не забыл, есть у него еще одна заморочка, которой он меня донимает с завидной регулярностью. Это – его безумное желание поднанять меня в качестве литературного негра в очередной свой писательский прожект под условным названием «Месть кроликов». Про то, как лабораторные животные взбунтовались против тех, кто ставит на них опыты, и поменялись с ними местами.

И напрасно я его убеждаю, что такое уже было-перебыло, Серега твердит свое:

– Плевать! Главное засветиться в жанре фэнтези, а то эти бабские сопли уже надоели.

– Ну, так переквалифицируйся!

– Сразу не получится, – мотает головой Серега, – сначала все нужно делать параллельно, а у меня сил не хватит. Ну что ты упираешься? Все сюжетные линии я распишу, ты, главное, гони текст, хоть и самый дубовый. Какое-никакое имя у меня есть – напечатают, а там, глядишь, раскрутимся. – И, конечно же, приводит убийственный аргумент. – Да что тебе, в конце концов, деньги не нужны?!

Однако тут я проявляю обычно не свойственную мне твердость и решительно отказываюсь штурмовать золотые горы под мудрым Серегиным руководством. Просто я не верю, что два закоренелых неудачника с большими амбициями, каковыми мы с ним являемся, способны сделать совместно хоть что-нибудь, не вцепившись при этом друг другу в глотку. Не так уж много у меня друзей, чтобы терять их из-за призрачной надежды заработать пару лишних, не делающих погоды тысяч.

Ну, так вот, всего этого сегодня мне удалось счастливо избежать. Исключительно благодаря вчерашнему явлению мне издателя с повадками менеджера по стиральным машинкам, о котором я и поставил в известность своего приятеля сразу же после того, как мы перемыли косточки проповедникам «вечных истин для водопроводчиков».

Серега выслушал мой рассказ с неподдельным вниманием и даже несколько раз перебивал, уточняя детали:

– Какое-какое, говоришь, издательство? «Дор»? Не слышал. Наверное, новое…

А особо его поразила история с дополнительным гонораром.

– Ничего себе! – присвистнул он. – Надеюсь, ты не отказался? А то знаю я тебя, гордеца!

– Да нет, не отказался, – поспешил я развеять его опасения. – Меня, правда, одно обстоятельство смущает… Он просил меня внести кое-какие поправки в текст…

– Существенные? – встрепенулся Серега.

Я замялся, и было от чего:

– Да как тебе сказать… Содержание его как будто устраивает. Есть кое-какие замечания по форме…

– Ну, так и флаг тебе в руки. Давай дерзай! – Благословил меня Серега, после чего в задумчивости поскреб колючий подбородок. – А вообще это какая-то удивительная история. Ну, допустим, права на рукопись перешли от одного издателя к другому, это я еще понимаю…Но тут все сроки прошли, а с ними и обязательства… Тем более, ты не претендовал. В первый раз про такое слышу, а уж я в этих делах, ты знаешь, мало-мало разбираюсь…

Да, уж, в чем-чем, а в последнем с Серегой не поспоришь. Ведь только в Татьянах Дремовых он уже лет пять, еще столько же, если не больше, пробыл в Еленах Ивашовых и поначалу весьма в них преуспел, но пал жертвой собственной алчности. Затребовал от издательства удвоенных гонораров, а когда ему отказали, пригрозил, что уйдет. В итоге ушли Серегу, да еще как изящно!