Долина драконов. Магическая Экспедиция

Судорожно вздохнув, обреченно уточнила:

– То есть все обнародованное магическим информационным полем – это плод моего больного воображения, а король никогда, вообще никогда ничего подобного не писал даже в мыслях?

– Вы умная девушка, госпожа Радович, – высказал своеобразную похвалу лорд Энроэ.

«Да нет, просто слишком хорошо знаю, кого в таких случаях делают крайним», – подумала я, но говорить не стала.

Где-то в глубине души начала зарождаться, к сожалению, вполне обоснованная паника, я поняла, что меня ждет масса всего унизительного и неприятного, надеялась только, что, ввиду королевской необходимости составления карты поселений Горлумского леса, мне сохранят жизнь. Очень надеялась.

– Где и что подписать и в какой форме я должна буду принести извинения королю, короне и отдельно Айвану Горски? – тяжело вздохнув, спросила я.

Лорд Энроэ усмехнулся, закрыл блокнот, убрал в карман вместе с карандашом и насмешливо проговорил:

– Приятно видеть в столь юной девушке столь неожиданные ум и проницательность.

И вдруг иным, практически светским тоном дознаватель осведомился:

– Что вы делаете сегодня вечером, госпожа Радович?

Настороженно глядя на него, напряженно ответила:

– Зависит исключительно от вас, лорд Энроэ.

Мужчина усмехнулся, кивнул и сделал странное заявление:

– Мы несомненно поладим, госпожа Радович.

После чего поднялся и уверенным шагом человека, обладающего всей полнотой власти и неизменно этой властью пользующегося, направился к гонцу, которого уже подняли на ноги, и нетерпеливо ожидающему Айвану Горски, стоящему в группе других дознавателей.

Я тоже поторопилась покинуть двор, но старалась идти по тропинкам через заснеженный сад, чтобы не попадаться никому на глаза. Было обидно и горько вляпаться в столь существенные неприятности из-за такой мелочи. Все дело в том, что я не дала Горски списать. Всего лишь не дала списать! Триединый, у него семь репетиторов, неограниченное количество денег на учебники и возможность, которой никогда не будет у меня, – проконсультироваться с преподавателем! Он мог бы подготовиться в сто раз лучше, чем я, но… предпочел потратить имеющееся в его распоряжение время на безуспешное ухлестывание за новой примой Королевского театра. По слухам, витающим в университете, он осыпал дорогу перед ее домом лепестками роз, потратил фантастические средства на покупку изумрудов, под цвет глаз прекрасной актрисы, и ночами упражнялся не в магии, а в написании стихов о ее неимоверной красоте.

Горски, который, кстати, теперь, когда я носила жемчужину от воздушника, позволяющую видеть сквозь иллюзии, оказался не столь привлекателен, как был раньше, как, впрочем, и многие иные представители древнейших родов, ходил по университету со скорбным видом, чем приводил в умиление девушек и вызывал чувство мужской солидарности у парней. Но ни того ни другого не возникло у преподавателей, когда на трехступенчатом пробном экзамене Горски завалил сначала тест, затем практическое задание. И теперь от исключения из университета его могло спасти только эссе на заданную тему. И вот вопрос – чем занялся студент, находящийся на грани отчисления и обладающий всеми возможностями для написания работы?! А ничем! Он продолжил волочиться за актрисой, а сегодня, за день до сдачи работы, после окончания занятий подплыл ко мне вальяжной королевской походкой и потребовал предоставить ему мою работу, дабы он мог «проверить ключевые моменты». Я на это ответила скромным: «Сама проверила». Он в ответ насмешливо заявил: «Да что ты можешь?» Я ответила: «Все, что могу, – все мое, и на чужое, в отличие от некоторых, не претендую». И вот тогда Горски, озверев, потребовал дать ему списать. Я ответила отказом, собралась и сбежала во двор. Он догнал… и случилось то, что случилось.

И теперь нужно было думать, что с этим всем делать. Хотя что тут думать – дальнейшее зависело исключительно от лорда Энроэ. И тут я могла лишь предполагать, что меня ждет. Гарантировать же могла только одно – Горски, несомненно, потребует, чтобы я извинилась перед ним максимально постыдным и принародным способом… Вероятнее всего, в зале собраний и на коленях, чтоб его!

Остановившись, запрокинула голову и, глубоко дыша, посмотрела в небо. Небо начало затягиваться тучами и грозило разразиться снежной бурей к ночи.

Постояв, подуспокоилась, взяла себя в руки и пошла дальше. Так, принародное унижение я выдержу, не знаю как, но выдержу, выбора у меня нет. А вот что будет дальше, уже вопрос… То, что меня обвинят в происшедшем, – сомнений нет, сомнения имеются лишь в том, какое наказание изберет лорд Энроэ. А в его власти практически все – от заключения в тюрьму в том случае, если мне вменят покушение на гонца, до казни на королевской площади, если лорд-дознаватель решит инкриминировать покушение на честь и достоинство короны.

Остановилась снова. Постояла, держась за дерево. Хотелось расплакаться и от досады, и от обиды на судьбу, волей которой именно в этот момент во двор въехал королевский гонец, на Горски, у которого не хватило ни ума, ни достоинства, чтобы готовиться самостоятельно!

И не успела я дойти до здания университета, как над всем учебным заведением раздался заунывный голос Овандори:

«Всем студентам немедленно собраться в зале собраний, приказ ректора».

Началось.

Стараясь даже не думать о том, что меня ждет, я торопливо свернула к жилому корпусу, поднялась по лестнице и, пройдя мимо разноцветных, разукрашенных сердечками, цветочками и блестящими камешками из горного хрусталя дверей, дошла до единственной простой деревянной двери. Присмотревшись к ней, привычно деактивировала тройку мерзких заклинаний типа «Ногтевая сыпь», достав из кармана салфетку, осторожно взялась за ручку, и не зря – ее в очередной раз измазали ваксой, и только после этого открыла и вошла в свой маленький волшебный край. Моя комната. Моя целая комната, с двумя окнами и нормальной кроватью. На втором этаже, и не под крышей, где всегда или убийственно холодно, или столь же убийственно жарко. И пусть с маленьким, но душем прямо в прилегающей уборной. Это была самая скромная комната на этаже, но для меня она была просто великолепна.

Сняв плащ, повесила его на вешалку в угол, под ним разместила сапоги, переобувшись в туфли, учебники сложила на полки в шкаф, свое эссе, как и прочие научные работы, предусмотрительно спрятала под доской в полу – мою комнату взламывали уже трижды, пытаясь отобрать то, что сами делать никак не хотели. Причем в первый раз, когда украли курсовую и две контрольные, преподавателей совершенно не смутило то, что у сданных им работ на титульном листе было зачеркнуто мое имя и вписано «Ивлин Дарски». Просто попросили данного студента в следующий раз аккуратнее оформлять работу.

Именно после этого случая я начала совершенствовать защитную и охранную виды магии и устроила целый сейф в полу, потому как стены эти… нелюди простукивали, а вот о возможностях полов не догадались пока.

И только после, усилив защитные плетения, я, на ходу поправляя мантию и волосы, поспешила на место экзекуции. Несомненно, меня ждала очень впечатляющая экзекуция, максимально болезненная для моего самолюбия. Хотя… о каком самолюбии может идти речь, если дело касается сироты столь непрезентабельного происхождения, что для меня величайшим благом должно быть любое предложение ложа и защиты?

Непонятно каким образом, но студенты уже знали о случившемся. Вслед мне летели оскорбления, а в глаза мне откровенно усмехались, громко и подробно смакуя предстоящее. И да – большинство, как и я, пришло к выводам, что Горски обязательно заставит меня встать на колени, некоторые, правда, гарантировали, что еще и сапоги его целовать потребует.

* * *

Зал собраний гудел, как растревоженный улей.

Ярко освещенный укрепленными на стенах факелами и магическими светильниками, принявшими вид полупрозрачных свечей, он был забит студентами до отказа, но, когда я появилась, все издевательски расступились, образуя для меня своеобразный путь на плаху. Горски уже стоял там – горделивый, откровенно ухмыляющийся, вставший на первую ступеньку, ведущую на высокий, огражденный парапетом постамент, на котором уже собрались преподаватели. Магистр Аттинур, заметив меня, скривился, как от зверски кислых ягод, и повернулся к драконам. Их было пятеро – двое в черных мундирах, один в белой, сверкающей словно сотворенной из снега мантии и еще двое в серебристых мантиях, оба с символикой дома Владыки на воротниках. Драконы в мантиях были магами, причем снежный, насколько я поняла из разговоров между студентами и преподавателями, являлся невероятно сильным, и вот все они трое исследовали лаборатории и тайные библиотеки университета. Драконы же в черных мундирах были чем-то вроде дознавателей – они везде ходили совершенно беспрепятственно, проверяли охранные заклинания по периметру университета, и из-за них практически полностью прекратились любые издевательства над бедными студентами. То есть нас по-прежнему презирали, нам устраивали разного рода пакости, но никаких больше избиений, никакого физического вреда, никаких «случайно» опрокинутых столов, стульев, подносов с едой и прочее.

Просто никто из наших прежних мучителей не хотел больше в момент издевательств вдруг оказаться подвешенным за ногу посреди все той же столовой. И драконы не делали различий между парнями и девушками, как сказал халоне Зэрнур, старший из черных: «У мерзости нет пола». Произнес он это в тот эпический момент, когда вылившая на меня остатки супа Айдалин Ванески, двоюродная племянница короля, истошно верещала, вися вниз головой, удерживаемая драконом за лодыжку, а ее жених Вилиан Раймс настаивал на освобождении нареченной, мотивируя тем, что это же девушка. В результате дракон продержал ее почти четверть часа, после чего, разжав пальцы, обеспечил вовсе не бережное возвращение практически принцессы на землю. И что за подобное обращение с особой королевской крови было драконам? А ровным счетом ничего. Говоря откровенно, если бы даже Зэрнур голову ей оторвал, ему бы ничего за это не было, и даже самые напыщенные аристократы прекрасно об этом знали. К слову, драконам можно было пожаловаться, и я знала, что и Славен, и Тихомир, да и остальные из стипендиатов не раз уже подходили к черным, и те вмешивались в случае необходимости, Тихомиру вообще курсовую вернули где-то месяц назад… Но я за помощью никогда не обращалась. Привыкла со всем разбираться сама, да и… напутственные слова Главнокомандующего до сих пор жгли каленым железом.

И в этот момент появился лорд Энроэ.

Вошедший через служебные двери дознаватель подошел к парапету, все студенты тут же притихли, заинтересованно поглядывая на меня, на выпячивающего грудь Горски и на дознавателя. Все с азартом предвкушали расправу, втайне надеясь, что она будет кровавой. Горски предвкушал так же и, пользуясь тем, что я стояла недалеко, громко шепнул мне:

– Готовься вылизывать мои сапоги, Радович.

Искренне надеялась, что до этого не дойдет – драконы же здесь. Могли бы не появляться, да их и не ждал никто, но раз они пришли, то до поцелуев сапог Айвана дело точно не дойдет. На колени скорее всего поставят, но, надеюсь, этим ограничится. Как, к примеру, Горски ограничился требованием дать списать, а раньше просто отобрал бы работу, и дело с концом.

– Гхм, гхм! – прочистил горло лорд Энроэ, попутно призывая всех к еще более подчеркнутому вниманию. – Сегодня, – начал он, пристально вглядываясь в каждого присутствующего студента с таким видом, что любой попавший в поле зрения дознавателя мгновенно чувствовал себя виновным в чем-то определенно противозаконном, – в старейшем учебном заведении нашего королевства, – он снова обвел всех пристальным взглядом, – случилось нечто, выходящее за рамки собственно университета и бросающее тень на достоинство и честь его величества!

Только не это! Триединый, они вменят мне покушение на честь короны…

Отчаянный стон я не сдержала, и это сильно порадовало стоящего невдалеке Горски. Он вообще просто сиял и лучился довольством. А я прилагала неимоверные усилия, чтобы вести себя спокойно, и старалась не думать, как из всего этого буду выкручиваться.

И тут над всеми студентами УМа прозвучало неожиданное:

– Студент Айван Горски, использовав заклинание искажения реальности и проецирующее плетение «Вестник», опираясь на мощь всех родовых артефактов, нанес удар по студентке Миладе Радович с целью дискредитировать и впоследствии завладеть ее научной работой.

В зале Вестей стало очень тихо. Настолько тихо, что оказалось слышно, как где-то возле запотевшего стекла жужжит последняя выжившая муха. И наверное, к ее жужжанию прислушалась не только потрясенная я, но и все присутствующие.

А с лица Горски медленно сползла самодовольная ухмылка.

Лорд Энроэ же продолжил:

– Крайне неприятно осознавать, что подобная практика, вероятно, вполне поддерживалась преподавательским составом университета…

– Я бы вас попросил! – взвился магистр Аттинур.

Но, совершенно проигнорировав его, дознаватель продолжил:

– … поддерживалась преподавательским составом университета, на что прямо намекает наглость и апломб, с которыми Горски приступил к реализации задуманного. И полагаю, достиг бы желаемого, не появись во дворе университета королевский гонец, принявший на себя удар заклинаний, что привело к обнародованию искаженной и порочащей корону информации!

Горски пошатнулся.