Три дня до Рождества

– Тебе уже пора задуматься о семье, а не петь в каком-то пабе?

– Почему в пабе?! – возмутилась она.

– Ну, судя по всему карьера певицы у тебя не сложилась, иначе к тридцати шести годам ты стала бы уже звездой, значит нормальной профессии, способной тебя прокормить – нет, – сделал он вывод. – Я тоже люблю петь, но мое пение меня не прокормит, как и твое.

А Карли еще шире улыбнулась, представив его удивление, когда он увидит ее платиновые и золотые диски, развешанные на стенах в коридоре, ведущем на второй этаж. Но она тут же поймала себя на мысли, отчего перестала улыбаться, что не хотела бы, чтобы он увидел ее награды, потому что тогда начнутся вопросы, на которые она не готова была отвечать. За пять лет она никого не впускала к себе в коттедж, кроме брата, конечно, который приезжал изредка. Первые три года часто – два раза в месяц, но тогда она из одной операции плавно переходила в другую, хотя плавно это было легко сказано, с болью и со слезами, с бесконечными обезболивающими и мазями. После последней пластической операции прошло вот уже два года, брат стал приезжать один раз в два месяца. Каждый раз, говоря, что в следующий раз она должна приехать к нему, она обещала, но не могла заставить себя выбраться из своего коттеджа, который стал для нее настоящим убежищем, местом, где она, превозмогая боль, пыталась начать жить сначала, восстанавливаясь после ожогов, потом после операций. Она откладывала свой визит к брату, всякий раз на потом. Лелея себя надеждой, что когда-нибудь обязательно выберется к нему, но время шло, а она оставалась в своем коттедже, не в состоянии проехать около двух часов до Сакраменто, где иногда обитал ее брат.

Ей было тяжело снова решиться на нормальную жизнь. Ей было тяжело решиться на что-то новое. Такое бывает, когда долгое время ты испытываешь боль, оставив лучшее позади, все время, уговаривая себя забыть, не сожалеть, понять и начать, но начать, забыв, очень трудно. Там было столько боли и обиды, и вопросов «почему»? Почему именно с ней? А не с кем-то другим? Что она такого сделала, что с ней случилось все именно так?

И сейчас, глядя в карие глаза с густыми ресницами Рэндела, она вдруг поймала себя на мысли, что он полностью прав. Как таковой профессии у нее, действительно, не было. Она зарабатывала себе на жизнь песнями в разных жанрах и пять лет назад была очень популярной, занимая верхние места в хит-парадах, а также завоевывая международные награды. Но все это было пять лет назад, а сейчас она сидела в своем коттедже, не желая выходить в мир, потому что боялась, да и не хотела. Ей так хорошо и комфортно было здесь, в своем убежище, находившемся недалеко от национального заповедника Эльдорадо, в горах Сьерра-Невада в штате Калифорния, в этом поселке, и, хотя брат звонил и продолжал ее тормошить, настаивая, чтобы она приехала к нему на Рождество, ведь все эти года он приезжал к ней. Но в этот раз он заявил, что не сможет, ему подвернулся серьезный проект, придется работать даже в праздники. И ей предстояло впервые за все годы встретить Рождество в одиночестве, если она не рискнет и не даст себе пинка под зад, и не отправиться к нему в Сакраменто. Но она не рискнула и не отправилась.

Может из-за того, что она обманывала саму себя, у нее, действительно, не было профессии, единственное, что она умела делать… раньше, и делала это очень хорошо – петь. Она обладала уникальным диапазоном голоса, поэтому и стала известной звездой мирового класса. И хотя лицо, благодаря пластике, смогли восстановить, вернее убрать ужасные рубцы, заодно изменить форму носа, отчего она стала выглядеть по-другому. Волосы тоже отросли, но вот голос… Голос изменился, он не был уже таким звонким, высоким, чистым, появилось больше хрипотцы, низких тембров. Она занималась, каждый день, пытаясь вернуть голос, но врачи сказали что вряд ли получится, нужно смириться и довольствоваться тем, что есть. Поэтому она оттягивала свое возвращение в Сакраменто, (зачем и ради чего стоило туда возвращаться?) там теперь впереди ничего не маячило, она не знала, чем бы хотела заняться, кроме пения, как раньше, ведь другого она ничего не умела.

Карли нахмурилась и Найт, почувствовав смену ее настроения, положил ей лапу на колено, она посмотрела на него, улыбнулась и машинально стала гладить ему за ушами, тем временем, раздумывая над словами Рэндела, что пора задуматься о семье. С семьей у нее тоже как-то не получилось, хотя она и ее тогдашний парень объявили о помолвке, но после того злополучного Рождества пять лет назад, все пошло наперекосяк – ее карьера, ее жизнь, планы на будущее и ее парень, который говорил, что очень ее любит, но как только все случилось, тут же исчез. «Интересно, – подумала она, – где он сейчас? Может уже женился?», потом качнула головой, отгоняя неприятные мысли.

Нет, она не могла сказать, что тосковала по нему или сходила с ума, у нее просто не было на это сил и времени, в душе остался осадок и что-то неприятное, как запах дыма горелой кожи, настолько ужасный и противный до тошноты, который еще долго потом преследовал ее.

Пять лет назад в сентябре она купила этот коттедж, чтобы иметь хоть какое-то убежище, где могла бы «перевести дух» между бесконечными выступлениями, концертами, вручением и получением наград, и гастролями по стране и за границу. Она изредка выбиралась сюда, гуляла по окрестностям, благо места были красивыми, с потрясающими видами. Зимой мечтала покататься на лыжах во время рождественских праздников и все бы осуществилось, если бы ни то злополучное Рождество. Она устроила вечеринку в элитном закрытом баре в Лос-Анджелесе, исключительно «для своих», присутствовало человек триста, может больше, решив отпраздновать вручение пятой премии «Грэмми», а за одно и наступление Рождества. Рождество встретили, премию продолжали отмечать и где-то в начале второго ночи она подошла к бару и заказала себе коктейль «Фэнтези». Бармен поставил перед ней на барную стойку разогретый бокал для мартини, стал наливать коньяк, ликер, сверху присыпав сахарной пудрой, а потом что-то пошло не так. Бармен поджег коктейль не в ложке, как следовало, а в самом бокале, огонь ярко и высоко вспыхнул, тут же переметнувшись на длинные волосы Карли, которая довольно близко склонилась над барной стойкой. Она закричала и схватилась руками за лицо, отпрянув, народ, а у бара его было немного, тоже закричал, женщины завизжали, запахло саженными волосами, языки пламени облизывали ей лицо и плечи, не говоря уже о руках. Кто-то все же пришел в себя и стал обливать ее водой из бутылки, сюда же пошло ведро со льдом. Вызвали скорую, она не помнила, как приехала скорая и потом тоже мало что помнила, ей было очень больно, болело все – руки, лицо, уши, плечи, шея. В больнице она пролежала три месяца, кожа от ожогов заживала медленно, ее кололи обезболивающими, от них она впадала в забытье. Бесконечно клали повязки с антисептиком и заживляющими мазями. Когда она увидела себя в зеркале, без волос, без бровей и ресниц, с красной, как у рака, с волдырями кожей, то заплакала. Врачи сказали, что все заживет, не так быстро, как ей хотелось бы, но все же. Пластику разрешили делать только после того, как нарастет новая кожа, это заняло два года. Она старалась как можно реже смотреть на себя в зеркало, только когда накладывала очередную мазь. А еще через полгода она легла на первую пластическую операцию крыльев носа, век, которые пострадали от ожога, и хрящей ушных раковин. Потом опять был период восстановления, который она проводила здесь, в коттедже. И если выезжала за продуктами в поселок, укутывала лицо черным широким шарфом, чтобы ничего не было видно, надевала солнцезащитные очки, не важно какая была на улице погода – шел ли снег или было серо с дождем или даже темно. Кожа постепенно восстановилась, волосы тоже, ресницы и брови отросли. Рубцов в результате шлифовки не осталось, вторую операцию она сделала еще через год, изменив форму носа, сделав его более прямым и, немного приподняв, внешние уголки глаз. Сейчас она выглядела совсем по-другому, нежели раньше. Но голос, врачи сказали, что видно были повреждены связки, вернуть к тому диапазону, что был прежде, не удалось, хотя она старалась, каждый день, когда окончательно окрепла после первой пластической операции, делала специальные упражнения для голоса. Он стал лучше, более сильным и уверенным, она брала высокие ноты, но долго не могла их тянуть, проскальзывала хрипотца, которая бежала по песни, как мелкая речка по камешкам.

Не стоит говорить, что после такой трагедии, Карли ненавидела Рождество, вернее не само Рождество, а все, что было с ним связано, в основном огонь и яркие переливающиеся гирлянды. Она адски боялась огня, только последний год, стала топить дровами камин в коттедже, всегда держа рядом наготове ведро с водой. Конечно, в доме у нее стояла самая современная охранная система – датчики дыма, пожарная сигнализация и системы автоматического пожаротушения, разбрызгивающие воду, но поскольку она жила не в городе, а в поселке, то пожарным явно потребовалось бы больше времени, чтобы добраться до нее, поэтому два года назад, когда она просто через силу заставляла себя переступать через панический страх к огню, Карли купила огнетушители, расставив их по всему дому, на данный момент у нее их было пять.

Удивительно, но она очень полюбила сидеть зимними вечерами у камина, читая электронную книгу и посматривать на огонь. Огонь раньше причинил ей столько боли, но, когда она смотрела на пляшущие языки пламени в камине, боль, сожаление и тоска по прошлому уходили, огонь, словно обладал магической способностью – причинять боль и забирать ее. И в такие минуты, особенно за последний год, может под давлением ее брата, который уговаривал приехать к нему в Лос-Анджелес, где сейчас он открыл филиал своей фирмы, она стала задумываться о своем будущем, пытаясь понять, чем бы хотела заняться. Хотя она могла позволить себе не работать до конца жизни, уже имея приличное состояние, исчисляемое миллионами, но Карли не привыкла сидеть без дела, а привыкла к очень плотному графику, когда она постоянно куда-то спешила, в дороге совершая уйму дел, спала мало, часто не высыпаясь, мечтая, завалиться в постель в своем особняке в Лос-Анджеле или в Сакраменто и проспать хоть раз столько, сколько захочет и проснуться самой, а не по будильнику. Теперь она просыпалась сама, не по будильнику, немного, на пятом году здесь, уже немного скучая по тому бешенному ритму, который был пять лет назад. И, глядя на огонь в камине, она все чаще ловила себя на мысли, что не хотела бы жить в таком темпе… уже не хотела бы как раньше. Поэтому задумывалась о своей дальнейшей жизни, но на ум не приходило ничего, кроме… пения. А петь, так она решила для себя, она больше не могла, так как ее голос теперь звучал совсем по-другому, нежели тогда. Поэтому, как правило, она вздыхала, понимая, что пока не поймет, чем бы хотела заняться, ей не стоит уезжать отсюда, даже навещать брата. Хотя, говорила она сама себя, может и съездит как-нибудь к нему на пару дней.

– Да, – тут же соглашалась она с собой вслух, – обязательно съезжу, но чуть позже. – И довольная, что все же пришла к какому-то решению, хотя в глубине души понимала, что обманывает саму себя, она или включала телевизор, чтобы посмотреть какую-нибудь комедию или же, если было уже довольно поздно, отправлялась спать.

– Эй, – видно не первый раз окликнул ее Рэндел, – я не поверю, что ты не знаешь, чем бы хотела заниматься? Когда ты была маленькой ты ведь мечтала о чем-то, а?

Карли подняла на него глаза и задумчиво произнесла:

– Конечно, мечтала, а кто не мечтал?! Вот ты, например, кем мечтал стать?

– Я?! – удивленно спросил он, фактически полностью подчистив свою тарелку от второй порции лазаньи. – Я мечтал быть секретным агентом, – по-детски с открытой улыбкой произнес он.

Она удивленно выгнула бровь, приветливо и открыто улыбнувшись ему, так улыбаются только детям, когда те сообщают свои детские мечты о будущей профессии – стать пожарником или агентом.

– И как тебе удалось осуществить свою мечту?

Он тут же стал серьезным.

– Не совсем так, как хотелось бы, – Карли поняла, что он ответил честно, ничего не скрывая.

– Почему? – спросила она.

– Ну, было много причин, из-за которых я не смог, – он взял свою тарелку и направился к раковине, включил воду из крана, взял губку и стал ее мыть, Карли даже приподнялась на барном стуле, хотя сидела высоко, чтобы посмотреть насколько он тщательно ее вымоет. Как только он вытер руки о кухонное полотенце и повернулся к ней, она тут же опустила свою задницу на стул, сделав вид, что разглядывает что-то на столе, хотя краем глаза следила, как он отправился к холодильнику, чтобы достать вторую банку пива «Гиннес».

Когда он опять сел напротив нее, то произнес:

– У меня были достаточно веские причины, почему я не смог. Но ты так и не ответила на мой вопрос, кем бы хотела стать? – ринулся он в атаку.

Карли посмотрела ему в глаза, потом опять опустила голову, ответив:

– Я хотела бы стать известной певицей – звездой, – снова посмотрела на него, встретившись с его карими глазами с длинными ресницами.

– Хм, все мечтают стать звездой, я точно мечтал стать великим агентом, типа Джеймса Бонда 007, но…, – он поднял палец, – в жизни не всегда получается именно так, как ты мечтаешь в детстве. Потом почему-то встречается уйма причин и обстоятельств, которые не играют тебе на руку, и ты вынужден довольствоваться тем, что у тебя получается на данный момент лучше всего и тем, что ты можешь осуществить.

Карли согласно кивнула, сказав:

– Полностью согласна. И что тебе помешало?

– Тот же вопрос я могу задать тебе. Что тебе помешало стать звездой?! – спросил он, сделав длинный глоток пива из банки. – Мне понятно, что именно помешало стать секретным агентом – уйма тестов не только физического характера, но и психоэмоциональной направленности, которых необходимо было пройти, а также выкроить время для усиленной подготовки, чтобы тебя зачислили. Но ты…

– А что я? – спросила Карли.

– Тебе не нужно было куда-то уезжать, чтобы пройти все тесты, тебе просто, – он опять сделал глоток пива, – нужно было усиленно заниматься в молодые годы, чтобы чего-то достичь.

– А ты не думаешь, что у меня мог быть природный дар – голос? – заинтересованно спросила она. – Ведь это намного проще, тогда не нужно усиленно заниматься, если имеешь потрясающий слух и голос, все как бы происходит само собой.

Он молчал, внимательно разглядывая ее, будто пытаясь что-то вспомнить, потом наконец выдал заключение:

– Насколько я могу судить, это не твой вариант. Я не могу вспомнить твоего лица, которое бы довольно часто мелькало на экранах телевизоров и в хит-парадах, поэтому могу сделать вывод, что ты не стала звездой, так как в свое время усиленно не училась и не занималась. Так?

И Карли захотелось ответить, что это совсем не так, что она была известной, очень известной, и он явно должен ее знать, хотя тогда она выглядела немного по-другому, сейчас внешне в ней было трудно узнать ту Карли, который она была тогда. Но она промолчала, ничего не сказав, просто кивнув, как бы в знак согласия, решив при этом переменить тему.

– Ладно, уже время позднее, пора идти спать, – заявила она, поднимаясь с барного высокого стула и направляясь к раковине. Она включила воду, вымыла тарелку, вытерла руки о кухонное полотенце, которое уже было влажным, она не привыкла, чтобы ее кухонное полотенце было влажным, поскольку жила одна.

– Ты можешь лечь на диване в гостиной, – бросила она через плечо.

– Эй, эй, детка! Ты кое-что забыла, я снял этот коттедж, и собираюсь три дня проспать на нормальной кровати в спальне. Я не просто так снял этот коттедж с двумя спальнями! – заявил он, поблескивая своими карими глазами с длинными ресницами, и делая очередной глоток пива. – Остается один вопрос, – Карли от его наглости повернулась к нему, открыв рот. – Какую спальню я могу занять?

– Вторую, последнюю на втором этаже по коридору, – тут же выпалила она, удивляясь сама себе.

– Отлично! – заявил он, и Карли гордо, расправив плечи, направилась наверх, выключив свет на небольшой лестнице, стараясь совершенно не думать о непонятном незнакомце, который всеми силами пытался проникнуть в ее жизнь. Найт шаг в шаг следовал за ней, потому что он привык спать в ее спальне и похоже не собирался менять своих привычек, несмотря на незнакомца, который оказывал на нее и ее собаку не только физическое, но и психическое влияние.

Как только Карли гордо вошла в свою спальню, она тут же придвинула громоздкое, объемное кресло к двери с внутренней стороны, поскольку ни одна дверь в доме не закрывалась на замок, и только потом направилась в ванную, чтобы принять теплый душ, наложить крем на лицо и шею, где раньше были ожоги, эта процедура вошла у нее в привычку, она даже не пыталась избавиться от нее, потом натянула на себя тонкую хлопковую пижаму – серую майку с тонкими бретельками в розовых тонах с «Китти» с сердечками и такими же тонкими серыми штанами три четверти длины, по которым тоже были разбросаны сердечки, этот комплект она купила в Париже, когда ей вручали очередную премию. Она довольная залезла под пуховое одеяло, чуть ли не накрывшись с головой, задумавшись о нежданном госте, который, судя по всему совершенно не смущаясь собирался воспользоваться всеми удобствами в ее коттедже.

Карли погрузилась в воспоминания своих выступлений пятилетней и десятилетней давности, когда она пела на сцене, в характерном только для нее стиле, отчего собирала полные залы. В ее исполнении «Аллелуйя» на глазах наворачивались слезы у мужчин и женщин, зал в конце аплодировал стоя. Она невольно улыбнулась своим воспоминаниям, лежа с закрытыми глазами. «Да, хорошие были времена, лучшие!», – уже засыпая, решила она, поглубже запрятав свою грусть по утраченным дням.

Проснулась она от грохота, машинально приняв вертикальное положение на кровати, до конца не понимая, что происходит и где находится. Оглядевшись по сторонам, она протянула руку к настольной лампе на прикроватном столике, Найт, поскуливая, вилял хвостом, тыкаясь мокрым носом в ее одеяло. Зажмурившись от приглушенного света на долю секунды, она открыла глаза и увидела, что дверь в ее спальню была распахнута, кресло отодвинуто в сторону, видно от этого грохота она и проснулась, и в дверях стоял Рэндел, на котором были надеты только спортивные серые штаны. «Надо же, первая вещь не черная», – мелькнуло у нее в голове, пока она, открыв рот, рассматривала его мускулистый, загорелый, накаченный, с выпирающими бицепсами и кубиками пресса, покрытый черными волосами торс. На руках она разглядела контуры темных татуировок, а также цветное тату над левой грудью, переходящую на плечо и спускающуюся на бицепс.

– Ты кричала и плакала, – произнес он. – Тебе приснился кошмар?

Она провела ладонями по лицу, оно было мокрым от слез. Кивнув, поскольку горло осипло, и Карли не могла произнести ни слова, она погладила Найта, который тут же облизал ее руку, по голове, потом посмотрела на незнакомца.

– Я не мог заснуть от твоих криков, – пояснил он. – Может тебе принести воды?

– Нет, – сипло ответила она. – Все нормально. Со мной все хорошо.

– Ладно, – произнес он, проведя огромной рукой по голой груди, развернувшись, чтобы скрыться за дверью. – И вот еще что, детка, не устраивай тут баррикад. Я не насильник и не трону женщину без ее согласия. А если захочешь потрахаться то, знаешь, где меня найти, – и он вышел за дверь.