Синдром незавершенной смерти

Мне нечего было ему ответить. Он говорил правду. Я, до прошедшей ночи, отгораживался от происходящего, думая, что это Женька пасует, напиваясь и накуриваясь каждый день, а он, просто, смирялся с новой реальностью.

Вернулась Оксана, уже в чистой одежде, явно посвежевшая после душа, и вопросительно посмотрела на Женьку. Он отмахнулся от неё, словно от назойливой мухи, и она, сообщив, что уходит спать, испарилась, будто её и не было. Теперь уже была моя очередь вопросительно смотреть на Жеку.

– И с чего вы тут в гляделки играете? А, Жек? Что за конспирация? Есть что-то, чего я не должен знать?

– Должен, Тёма! В том-то и дело, что должен. Но, только сейчас, возможно, ты дозрел до этого разговора.

– Блин, не тяни кота за сам знаешь, за что, что за разговор?

– То, что до тебя начало доходить только сейчас, до меня дошло несколько раньше.

– Это я, уже понял.

– Не перебивай. Так вот, я долго думал и пришёл к выводу, что скоро речь пойдет не о том, где работать, на какой тачке ездить и на что купить жилье, а о банальном выживании. Подожди, Тёма, дослушай.

Я согласно закивал головой и начал делать нам с Женькой кофе.

– Короче, Тёмыч, валить надо с города.

На этой фразе Женя замолчал, явно ожидая с моей стороны какую-то реакцию.

– Не понял, Жень, что значит валить? Типа уйти в глубь леса, подальше от цивилизации? Поставить сруб, кормиться охотой, из шкур шить одежды? Ты это предлагаешь? А ты заметил, что мы с тобой не обладаем знаниями и навыками для такой авантюры? Развести костер, поставить палатку, не отравиться какими-нибудь ягодами или грибами – даже это, вряд ли нам по силам.

– Тёмыч, ты дебил? Какое выживание в условиях дикой природы? Или у тебя только два представления о мире: город, а всё, что за его пределами – глухая тайга? Ты сам откуда? А родители где живут? А дача есть? Надо валить ИЗ ГОРОДА, но туда, где, естественно есть люди. Я же говорю тебе, я думал об этом. Пока ещё есть время.

– Блядь! Да куда валить-то?

– В деревню.

– Куда?

– Тём, в 400 километрах есть деревня, там моя бабушка жила. Она умерла давно, но остался дом, огород раньше был. Конечно, сейчас там всё запущено, но вместе мы сможем привести к зиме дом в порядок. Запасем дрова. Может быть получиться раздобыть у местных пару уток или кур, или ещё какую живность. Но всё равно, на первую зиму провиант надо будет купить в городе: консервы, там, крупы. Вообще, надо закупиться на все деньги, что есть. Одежда, обувь, провиант, лекарства, инвентарь там какой, всё, что может пригодиться и на что хватит денег. И делать всё это надо как можно скорее.

– Тёмыч? Ты что молчишь?

– Я думаю.

В квартире повисла тишина. Я, правда, пытался думать над Женькиным планом, но всё это казалось мне таким абсурдом, что я, просто, не мог размышлять об этом. Первое, что пришло мне в голову – А как же диплом? Защита всего через 2 недели. А дальше я совсем не мог думать. Что за бред? Всё бросать, куда-то ехать, что-то строить? Полнейшая чушь.

Женька не торопил меня, он понимал, что на обдумывание его предложения у меня уйдёт время, много времени, возможно не один день. В разгар нашего затянувшегося молчания из больницы вернулась Полинка. На её лице читались ужас и безысходность. Она, как будто, стала свидетелем страшного преступления, или получила весть столь ужасную, что принять её она не могла, но и сделать что-нибудь было не в её силах.

– Я была в больнице – сообщила она – хотела узнать про ночного «неумирающего», ну про того, кого мы вчера нашли.

Говорила она тихо, быстро и сбивчиво, опустив голову глядя в пол. Было трудно понять её и приходилось прислушиваться.

– Они ничего не собирались мне сообщать, но я слышала, как полицейские в парке читали его документы. Я назвала фамилию и сказала, что это мой дядя, и я его единственная родственница.

Тут она остановила свой рассказ, подняла голову, посмотрела мне прямо в глаза и сказала, почти что с вызовом: «Я должна была узнать! Понимаешь?».

Я кивнул ей, встал, и приобнял её, пытаясь поддержать и успокоить, ведь именно я её, как раз и понимал! Я тоже должен был ЗНАТЬ! Не догадываться, предполагать или додумывать, а именно ЗНАТЬ! Но мои объятия не только не успокоили её, но она, вдруг начала оседать на пол и плакать. В общем, у неё случилась натуральная истерика. Мы с Женькой начали суетиться вокруг нее, усаживая на стул, предлагая то воду, то водку, параллельно заваривая ей чай и доставая салфетки, а она продолжила свой рассказ.

– Они долго меня «пинали» из кабинета в кабинет. Требовали какие-то документы и справки. Ещё хотели, чтобы я им подтвердила родство с разыскиваемым мною «неумирающим», и они явно не хотели говорить мне ни где он, ни что с ним. В конце концов, они, наверное, решили, что будет проще дать то, что я хочу, чтобы поскорее от меня отвязаться. Они записали мои данные, отсканировали все документы, какие у меня с собой только были, дали заполнить кучу бумаг, в одной из которых я письменно подтверждала, что я родственница разыскиваемого, а в другом документе я ТРЕБОВАЛА у них своего «дядю», под личную ответственность, чтобы забрать его домой, где я обязалась ухаживать за ним, выполняя рекомендации врачей. Вы понимаете, что происходит? Они пытаются избавиться от «неумирающих», вынуждая родственников (якобы по их же требованию и желанию) забирать их домой! Немыслимо! Как можно в домашних условиях содержать «полутруп»? Как?

Её била дрожь, лицо у неё стало неестественного бледно-серого цвета и выглядела она, надо сказать, немного безумной, что меня, лично, сильно пугало.

– В конце концов я подписала все необходимые документы и ожидала, что сейчас меня отведут к «дяде», чтобы я могла увидеть его, но мне сразу же предложили ехать с ним домой. Даже о транспорте они побеспокоились, и сказали, что сами привезут его домой, и даже в квартиру доставят.

– Стоп! – сказал я – ты что притащила сюда этого «дохлика»?

– Нет! Нет – начала оправдываться Полина – я сбежала с больницы, я унеслась оттуда со всех ног, но перед этим, я попросила их показать его мне. Они, думая, что уже отделались от него и от меня вместе с ним, провели меня в подвальный этаж, где повсюду были разложены, да нет – перебила она сама себя – просто, валялись эти «неумирающие».

Её глаза были полны ужаса, она как будто снова была там и видела эту картину.

– Он был совсем близко, прямо в коридоре, на полу, а дальше, до самого конца, лежали ОНИ, другие «неумирающие». А этот запах! Вонь! Я до сих пор чувствую её.

Она уже рыдала и не могла сказать больше ни слова. Я отвел её в ванную умыться, но она никак не могла успокоиться, поэтому я сам раздел её и поставил под душ. Её одежду я оставил на полу. Я не знал, чем ещё помочь, поэтому принёс ей чистую одежду и вернулся на кухню. Там мы с Женькой сидели какое-то время, думая каждый о своём, переваривая услышанное, пока не вернулась Полина. Она всё ещё была бледной, и в глазах её всё ещё был неподдельный ужас, но она, хотя бы, перестала плакать и трястись.

– Что теперь будет? – спросила Полина. – Они не знают, что я живу здесь. Его адрес они сами указали в документах, но, если они решат искать меня через институт?

Я не сразу понял, что она продолжает говорить о больнице, и о возможных последствия её действий, но Женька уже принялся её успокаивать.

– Не волнуйся, слышишь! Даже, если им придёт в голову тебя искать, и даже если они тебя найдут, всё равно НИКТО не может принудить тебя забрать с больницы «живой труп», являешься ты его родственником или нет. Ну а то, что ты им солгала о вашем родстве, так ты, просто, ошиблась. Да и не будут они тебя искать. Так что не волнуйся ты об этом. Думать забудь.

Женька говорил очень убедительно и логично, и Полина, вроде, совсем успокоилась и даже перестала быть такой мертвенно-бледной. Она, вдруг, кивнула Жене, как бы соглашаясь с его доводами, встала и начала суетиться на кухне, решив приготовить обед (или ужин).

Мы с Женькой продолжали молчать и думать каждый своё. Это стало почти невыносимо и, в итоге, я не придумал ничего лучшего, как уйти в комнату, чтобы побыть одному и постараться совсем ни о чём не думать. Не знаю сколько времени я провёл сидя на кровати и глядя перед собой в одну точку, но из ступора меня вывел стук в дверь. Заглянула Полина. Мне кажется, она хорошо понимала мое состояние (как до этого понимал её я), так как она молча подошла, села рядом, взяла меня за руку и замерла. Так мы просидели с ней какое-то время, а потом, неожиданно, будто по сигналу, начали целоваться. Поцелуи перешли в объятия, а объятия в секс. Это было быстро и грубо (и Полина, вроде бы, не возражала). И это помогло! Когда мы закончили, я чувствовал себя спокойным, оцепенение прошло. Мое тело расслабилось, я даже не понимал, какое физическое напряжения я чувствовал со вчерашнего вечера. Полина лежала рядом и тоже казалась расслабленной.

– Знаешь, – сказала она – надо бы чаще это делать.

Повалявшись ещё немного. Мы вернулись в кухню, поели, Полина рассказала проснувшейся Оксане о событиях в больнице. В этот раз её рассказ был намного спокойным и связанным. Оксана, казалось, не испытала эмоций, от услышанного. Остаток дня мы провели, занимаясь каждый сам собой.

Всю следующую неделю я делал вид, что ничего не произошло ни в парке той ночью, ни после. Дома я избегал общаться с кем бы то ни было. Я ездил в институт (просто, создавая вид очень занятого человека). Я, даже, был на работе пару раз, чтобы убедиться, что тот, ранее знакомый мне мир всё ещё существует, и что я всё ещё часть его. На работе всё было странно, как-то уныло, да и вообще, люди пытались говорить о том, что их тревожит. Оказывается уже несколько сотрудников столкнулись с неумирающими напрямую – кто-то из семьи или друзей. Люди были подавлены, люди были напуганы. Мне пытались рассказать истории так похожие на то, что рассказывала Полина, или так похожие на случай в парке. А я не хотел всё это выслушивать, я не хотел ничего этого знать! Я бежала оттуда, как от проказы, бежал так, будто чума гналась за мной по пятам. Мне всё ещё казалось, что если закрыть глаза и притвориться, что всё хорошо, то так и будет.

Последующие несколько недель прошли тягостно, тягуче, удручающее-удушливо. Жара на улице, страх в глазах обывателей, бессилие муниципалитета и ЗАПАХ. Запах вливался на уровне подсознания. Было даже неясно, существует ли запах на самом деле или является плодом больного, разыгравшаяся воображения. Он был повсюду, но настолько неявный что верить в него, совершенно не хотелось.

Всё, что мне запомнилось с того периода – это запах, социальная активность девочек (они ходили на какие-то митинги и акции протеста «против жестокого отношения с «неумирающими»»), и вялое планирование «побега в деревню». Женька всё для себя решил. То, что казалось мне, просто разговорами, гипотетической ситуации, для Женьки было планом действий и единственным спасением, и выходом из сложившейся ситуации. Он всё более наседал на меня, для принятия решения и начала действий, а я всё более невнятно отбивался от него боялся сказать ему, что эта идея казалась мне сумасшедшие и не и не имеющий даже намека на удачный исход. Я боялся, что такой мой ответ заставит его действовать в одиночку и он, всё-таки осуществить задуманное, а я останусь один.

Оксана, как оказалось, была с Женькой абсолютно согласна И готова была следовать за ним куда и когда угодно, лишь бы не оставаться, по ее словам, «в этом рассадники заразы и безысходности». Полина, как я понял, заняла выжидательную позицию. С одной стороны, она поддерживала подругу и ей тоже не хотелось оставаться в городе, с другой стороны она ждала моего положительного решения, так как и помыслить не могла, что я могу выбрать этот ад, вместо спасения в компании своего друга и двух подруг.

Я тянул время, надеясь, что они откажутся от своей затеи, что не смогут приобрести необходимое для поездки или не смогут найти транспорт чтобы переехать. Я говорил о защите диплома, об отработке на работе (чтобы получить все причитающиеся мне деньги, на которые мы могли бы купить ещё кучу нужного). Они меня слушали, совещались, и соглашались меня ждать.

Между тем, в квартире, постепенно, образовывалась целая гора медикаментов, консервов и круп, какие-то походные принадлежности и садовый инвентарь. Всё это покупалось, где что найдётся, где на что хватит денег. Я тоже внес свою финансовую помощь, чтобы казалось, что я собираюсь вместе с ними осуществить их сумасшедшей план. Я им отдал почти все свои деньги (копил на отпуск после защиты диплома, хотел сделать себе подарок и поехать на 3 недели за границу) решив, что они всё равно не уедут (время будет упущено и зиму придется зимовать в городе), а купленное нам пригодится в любом случае (сделать запасы – не такая уж и плохая идея). Между тем, появлялись обувь и верхняя одежда, средства защиты, а в один из дней Женька притащил два пистолета и 6 обойм патронов. Я был в шоке.

– Жека, бля, откуда? Что за нафиг?

– Всё оттуда же – отвечал довольный Женька, и больше не имело смысла его расспрашивать. Была у него и раньше, своя, тайная жизнь, деталями которой он не спешил делиться, но иногда, нет-нет да и всплывали какие-то бонусы от его тайных дел, в виде приглашение на закрытую, вечеринку, где выступали самые звездные а собирались самые випы, или, вдруг, притащит ящик дорогущего, элитного пойла, или пакет травы (что было, казалось бы, совсем недавно, а вроде уже и не в этой жизни). Как-то раз он прикатил в универ на нереальный крутой Lamborghini мы с ним неделю на ней гоняли, особенно по ночному городу, особенно от мусоров, и девок клеили, каждый вечер новых, а они, бляди, сразу растекались при виде этой Lamborghini, и ни одна (ни в чём) не отказала на заднем сидении этой же тачки. И вот сейчас оружие.

– Ты хоть один фильм про пост апокалипсис смотрел? Они там без еды, воды и прочего, но вооружены до зубов, без этого никуда, – усмехнулся Женька. – Или что, думаешь, что у других такого нет? Мало ли что может случиться, мы с тобой должны быть ко всему готовы.

– Жек, ты, хоть, стрелять-то умеешь?

– Не боись, умею! И себя не пришибу, и тебя не задену. Радуйся, Тёма! Уже почти всё готово! Тебе осталось диплом защитить, а мне тачку найти и валим!

– Какую ещё тачку? – не понял я.

– А ты что, всё наше добро (а добра собралось уже много) на себе тащить собрался?

– Ну, на автобусе… – я был растерян.

– Тёма, ты что, больной на всю свою башку? Без машины нам никуда. И из города не свалим, и в деревне трудно придётся. Нужна нам машина. И вместительнее. И, желательно, на солярке. И, желательно, внедорожник. – мне казалось, что Женька грезит наяву. Одно дело найти машину ДЛЯ переезда, и совсем другое найти машину и переехать вместе с ней. На мой взгляд это называется угон, так как денег на покупку автомобиля у него, точно не было, даже у нас четверых, их точно не было столько. – Но, не волнуйся, – продолжал Женька – это мои заботы. Ты, давай, диплом получи уже, денег ещё заработай, и в путь.

Женька был собран, и даже, в каком-то азарте. Он был мозгом и руководителем нашей "самих себя спасательной"операции. Была цель, и он методично к ней шёл. Он, даже, был трезв и совсем не накуривался уже какое-то количество дней, не могу сказать сколько именно. Полина во всём ему было правой рукой и главным советником. Оксана же вела, ставший привычным для неё, образ жизни, состоящий из пьяного забытья, в попытках отгородиться от всего происходящего. Я, как ни странно, вслед за Женькой и Полиной, тоже начал вести трезвый образ жизни, но в отличие от них (вслед за Оксаной), я был бездеятельным и безынициативным. Застрял, так сказать, посередине.

Как-то незаметно подошла защита диплома. Она прошла сумбурно, вскользь. Дипломы выдавали тут же. Всем, кто пришёл. Надо сказать, что на защиту явились далеко не все, и даже не все преподаватели были. И кажется, ни у кого не было особого желания, выяснять причину их отсутствия. Вообще, вся эта административное бюрократическая машина, казалось, движется на автопилоте, а осознанных действий уже никто не пытается совершать.

Меня не радовал полученный диплом, и полупустая аудитория меня не радовало, меня не радовал факт того, что мне придётся открыть перед ребятами карты и пережить их гнев и, возможно, несколькодневный бойкот моей персоны. Правда, потом, я вспомнил, что Женька во что бы то ни стало решил раздобыть машину, и во мне затеплилась надежда – вдруг он её и не найдёт вовсе. Тогда всё уляжется само собой. Закончится это вонючее, грязное, тревожное лето. Придет прохлада осени, к тому моменту, уже наверняка, будет найден способ решить все эти проблемы с неумирающими.

Дома в тот день меня ждали как-то трепетно, что ли. Все бурно поздравляли меня с получением диплома. Женька достал из своих нескончаемых запасов очередную бутылку, в этот раз джина, девочки сообразили нехитрую закусь, и мы дружно напились в честь значимого события. Как я и надеялся, машину наш гений – Евгений, ещё не раздобыл, а без неё он решительно никуда переезжать не собирался. Меня это вполне устраивало. Дни шли, теперь уже я безвылазно сидел в комнате, постоянно находясь в алкогольном или наркотическом опьянении и слабо представлял, что творится во внешнем мире. Полина такое моё поведение терпеть не стала и перебралась спать в гостиную комнату. Мне было всё равно. За это время Женька окончательно опустошил мою карту и все мои денежные запасы. Несколько раз, через пьяный угар, смутно помню, я общался со своей родительницей. Она беспокоилась и тревожилась (это то, что я запомнил абсолютно точно), я и уверял её, что скоро всё решится и волноваться не о чем (скорее всего именно в этом я ее убеждал), хотя иногда в голове всплывало смутное воспоминание о том , что я сижу весь в соплях и слезах на кровати и кричу в трубку, что мне страшно, и плохо, и прошу забрать меня отсюда, а Полина выхватив у меня телефон, уже успокаивает мою маму и уверяет, что всё в порядке, а когда всё разрешится, мы все вместе приедем к ней в гости.

В один из «выпавших» дней, в какой-то момент на меня обрушился поток света (кто-то раздвинул шторы), и я был вырван из своего пьяного сна.

– Всё, Тёма, валим! Тачка есть – радостно сообщил мне Женя.

Для меня его слова были подобную выстрелу, каждое слово за раз, и стрелял он мне прямо в голову. Я не хотел, чтобы меня трогали, и уж тем более, будили, и уж тем более, пытались протрезвить, и уж тем более, чтобы мне сообщали, что эта дурацкая машина нашлась и можно отчаливать. Два дня меня выводили из моего запоя. Оказалось, что на дворе без двух дней август (– У нас мало времени, чтобы обустроиться! – постоянно повторял Женька, как мантру, – мы можем не успеть!). Ещё оказалось, что ситуация ухудшилось в разы. Люди бежали из города. Неумирающие уже оставлялись на улицах валяться, как они есть, никто не пытался вызвать скорую или полицию, или проверить, вдруг, человеку, просто, стало нехорошо, от жары например или от нервов. Спасение стало личным делом каждого. Не было погромов или ещё чего в этом роде, но не было и взаимопомощи, попыток объединиться, помочь другому. Каждый сам за себя. Значительно подорожали питьевая вода, бензин, лекарства, но дефицита чего бы то ни было не наблюдалось. И запах, повсюду были духота и ЗАПАХ, запах, въевшийся в одежду, в мебель, в кожу, кажется.

Через два дня я был приведён в чувство. Вещи плавно перекочевывались в машину, и утрамбовывались там каким-то волшебным образом, но, стало ясно, что всё не влезет (у нас ещё две 20 литровые канистры солярки оказались), и было решено ехать двумя рейсами (вздох моего облегчения). Долго решали, как быть, и кто едет, а кто остаётся, но в итоге решили, что едут Женька, Оксана и Полина и всё, что поместится. Девочки едут вдвоем, чтобы на новом месте им не было страшно и скучно, пока Женька будет возвращаться за мной и оставшимся нашим добро. Я оставался охранять то, что не влезло в первый рейс, в том числе солярку, ну и по возможности, раздобыть ещё что-нибудь полезное, если получится.

Женька не оставил мне пистолет, рассудив, что в городе, вроде, спокойно, а в дороге непонятно что может случиться, так что один пистолет он оставит девочкам для охраны и защиты, а второй будет при нём, мало ли что. Меня всё это вполне устроило. Может они и не доедут ни до какой деревни и вернутся с полпути, или не вернуться вовсе. Хоть последняя мысль и была ужасной, но мне было всё равно. Я не хотел ни в какую деревню, я не хотел ничего, кроме того, чтобы всё стало как раньше.

Прощались долго. Полинка плакала, никак не хотела ехать без меня. То собиралась остаться со мной, то, вдруг, вспоминала, что Оксана тогда останется одна неизвестно где, пока Женька будет возвращаться в город за оставшимися вещами.

В итоге, рано на рассвете первого, а может быть, второго августа они втроем отправились в путь. Насчёт числа я не был уверен, так как давно перестал следить за временем, в принципе. Я ждал осени. Это всё, что мне было известно о времени года. Ещё я различал день и ночь, по запаху. Днём стояла духота, и запах был умеренным, тягучим и уже привычным, ночью уже наступала прохлада, но она не несла облегчение так как поднимался ветер, и вдруг, неожиданно, накидывал совершенно невозможный смрад (от тухлятины и ещё чего-то, вот уж не собирался внюхиваться и разбирать что там ещё примешалось к этому зловонию).

В какой-то момент мне пришла в голову мысль, что мой учебный отпуск уже закончился, и неплохо было бы появиться на работе (хотя я и подозревал, что возможно и нет у меня уже никакой работы), но мысли о том, чтобы выйти на улицу и увидеть там валяющихся неумирающих, вводила меня в ступор. А ещё растущие кучи мусора (дворники тоже не горели желанием бродить по улицам и обметать неумирающих людей и вдыхать их запах, и видеть их, начинающие разлагаться, тела). Всё это было нестерпимо не только для меня, но и для них тоже.

Но ещё больше я боялся даже не этих зомби недоделанных, больше всего я боялся встретить прохожих, таких же, как и я спешащих по делам, и видеть их попытки делать вид, что они ничего не замечают. Да я и сам бы сделал так, но видеть, как это делают другие, слишком стыдно. Наблюдать свою и чужую беспомощность. Как же это мучительно.

Если бы кто-нибудь взял бы на себя смелость и позвал бы людей на улицы, я бы пошёл, как, наверное, и сотни других. Мы убрали бы этих несчастных (неумирающих), например, в пустующие склады. А может быть кто-то пошёл дальше, и взял бы на себя ответственность и добил бы этих не умирающих. Ведь это же Милосердие! Просто все боятся (и правительство боится), а то, что мы можем умереть от какой-нибудь зараза, этого никто не боится. Меня, вдруг, взяла злость – это власти должны были позаботиться обо всём давным-давно, принять решение о кремации этих неумирающих, но нет, уже поздно, их слишком много. Сколько там же Женька считал? 19 миллионов? Сейчас уже все 40, наверное, если не больше.

Я чувствовал отупение и злость, и всё ещё надежду. Благо, в квартире было всё мне необходимое. Никуда я не ходил. И ничего не делал. Я мучился и ждал. Я ждал, что вот-вот вернутся ребята, надеялся, что они не добрались до деревни и скоро вернуться обратно, и всё будет по-прежнему, и мы вместе будем ждать осень, а там уже всё образуется. Не может не образоваться.

Прошло пять или шесть дней (на самом деле 8), с момента отъезда ребят и вдруг (о, радость!), вернулся Женька. Я был так счастлив, что обнял его и не отпускал, наверное, 5, а то и 10 минут (на самом деле меньше минуты). Женька был бледен, всё время открывал рот, пытаясь вдохнуть воздух, но в лёгкие попадала вяжущая вонючая субстанция. Он оттолкнул меня и помчался блевать в туалет. Потом он долго умывался, а я ждал его на диване в гостиной возбужденный и радостный, как щенок, чей хозяин вернулся с работы и сейчас пойдет его выгуливать.

– Господи, Тёмыч, это пиздец! Думал отдохнуть до завтра и выдвигаться на рассвете, но я не выдержу здесь и лишней минуты! Быстро пакуемся и съебываем!

У меня всё оборвалось внутри, я не мог поверить, что мои надежды и планы рухнули. Как же это возможно, черт побери? – Тёмыч! – продолжал Женька, носясь по комнате и стаскивает всё добро в центр гостиной, – мы добрались туда быстро и без каких-либо опасных приключений, конечно, было пара неприятных моментов, но, это всё такие глупости! Тёмыч! Там дом и вода чистая, вкусная! И колодец на участке! И соседка продала нам три курицы. И петуха нашли! А воздух, Тёмыч! Там есть чем дышать! Там нет этой ВОНИ! Да мы только за город выедем, и ты вздохнуть сможешь (Женька всё больше воодушевлялся, говорил быстро, сбивчиво, я не сразу понимал о чём он говорит), а когда приедем, ты есть, наверное, не будешь первые дни, будешь сыт одним воздухом.

Он тараторил и тараторил, о том, как там свежо, безопасно, какие там соседи, и пруд какой-то недалеко, и рыбу ловить можно, и лес рядом (грибы, ягоды, дрова). Он не замолкал ни на минуту, а я, будучи в шоке от его напора, слушая его, начал помогать носить вещи в машину.