Золото Колчака. Историко-фантастическое повествование

Анатолий среди всей причальной суеты стоял рядом с Леной и Степаном у поручней верхней палубы, и наблюдал за встречающими; кожей почувствовал он колючий неприязненный взгляд знахаря. Почувствовала недовольство дедушки и Леночка и невольно испугалась его гнева, направленного на уже дорогого ей человека. Анатолий, стараясь успокоить любимую, медленно накрыл ладонью руку Леночки, лежащую на поручне, и прошептал:

– Я увижу тебя завтра? Где я найду тебя?

– Я приду сама в сад к ротонде, – чуть слышно прошептала Леночка.

– Когда?

– Днем в двенадцать часов, только со Степой, без него меня дедушка не отпустит.

– Я буду ждать, – прошептал Анатолий, тайно замирая от счастья и стараясь сохранять непринужденный вид.

И расстались на день, на ночь, а казалось на вечность, навсегда. И это уже была не просто влюбленность, а пронзающее как боль взаимное чувство и одновременно тревожное предчувствие, потом были радостные встречи в саду у ротонды, внутри которой находился только им известный лаз в подземный тоннель с лабиринтами и тайниками, переходами и различными выходами на поверхность. Эти тайники и имел ввиду Анатолий, направляя груз со Степаном вверх по Каме.

Но расставание было неизбежно, так как Анатолий вынужден был уехать обратно в Москву, а Леночка осталась ждать и мечтать о любимом. Она много читала и посещала политические кружки. Работала она секретарем-машинисткой в заводоуправлении. Она даже не думала, что судьба готовит ей быструю встречу с любимым, чтобы больше не разлучать, а связать навеки надвигающимися событиями: то золото, тот клад, который пройдет не только по Каме, а по судьбам людей, наложив проклятие на многие поколения.

4. Пермь 1918 год

Выпускник кадетского корпуса Василий Безукладников, уроженец города Чёрмоза, верой и правдой служил царю и отечеству до поры до времени, да бурная жизнь молодежи в Петербурге незаметно втянула его сначала в сочувствующие революционерам, а потом и в ярые их сторонники. Но продолжая служить в армии и после Брест-Литовского мира 3 марта 1918 года, по распоряжению большевиков вместе с Генеральным штабом передислоцировался с руско-германского фронта в Поволжский военный округ с центром в Самаре, где собиралась Добровольческая армия в будущем подчиненная Колчаку. Продолжая свою военную службу, Василий планировал переход в ряды Красной армии. Полк, в котором служил Безукладников выдвинулся к Казани, чтобы захватить направляемые для оплаты контрибуции вагоны и пароходы с золотом. Будучи доверенным лицом командира, Василий проник в тайный замысел задания, а именно, вывести из хранилища в Казани царское золото вниз по Волге, пока большевики не захватили Казань. Это был подходящий момент явиться к красным с секретным донесением и помочь организовать перезахват золота.

Так Василий остался у красных, и они спланировали не препятствовать продвижению подвод и баркасов, а направить их вверх по Каме, охраняя от случайных грабителей. Род Безукладниковых когда-то был очень состоятельный, но отец Василия, по легкомыслию и вольности разорил все до него нажитое, так что в революцию Василию терять было нечего, а до чужого богатства у него не было ни зависти, ни корысти. Всегда хватало ему его жалования, и даже не от сознательности, а от равнодушия не стремился урвать от общего разора что-то лично для себя.

В Пермском штабе армии большевиков комиссар Семен Полуектов рассказывал товарищам, как он неожиданно для себя стал большевиком.

– Бывают же, братцы, такие события, которые определяют всю дальнейшую жизнь. Работал я тогда в кузнечном цехе подсобным рабочим на чёрмозском железоделательном заводе. Многие тогда в цехах организовывались в просветительские кружки и читали запрещенную литературу; вся Россия тогда волновалась накануне 1905 года. Мне было всего четырнадцать лет, и по малолетству я нигде тогда не участвовал. Но как-то ноябрьским утром вся бригада, гуляющая накануне на свадьбе нашего товарища, вышла на работу в глубоком похмелье. В головах гудело так, что вся наша смена работать просто не могла. Работа тяжелая опасная, а тут после выпитой накануне браги все просто бесцельно шатались по цеху. А по цехам молодежь, называемая себя «сознательными» и читающая брошюры, давно готовилась к забастовке, составляла вместе со старшими товарищами воззвание.

Прибежал к нам смотритель:

– Опять все пьяные работать не можете!… Что мне с вами делать? Мне же сейчас попадет от управляющего. Ох!

И вдруг его осенило, как черт подтолкнул под ребра:

– А, все равно вы не работаете, так хоть объявляйте забастовку, ребята на заводе давно уже собирались, у них и требования написаны всякие.

Послушались и пошли сразу по цехам, да запустили тревожный свисток, который и обозначил начало заводской забастовки для населения Чёрмоза. Некоторые рабочие приходили из города и пополняли толпу, которая образовалась уже порядком. Все двинулись к дому управляющего, выкрикивая, что нам надо с ним переговорить о наших нуждах и об улучшении нашего быта.

От рабочих еще раньше были выбраны уполномоченные, которые составили и подали управляющему письменные требования.

И в ночь на 23 ноября свела рабочих лицом к лицу с управляющим на парадном крыльце господского дома, где и завязались горячие переговоры. Но управляющий был горд и неразговорчив, повернулся к народу спиной и из-за спины показал кукиш. Народ возмутился, сгрёб его и с руганью и бранью поволокли управляющего на пруд к проруби.

Не надо сомнений,
Не надо тревог —
Нас в эту смуту
Сам черт поволок.

Не знаю уж, что на всех нас нашло, но по дороге с управляющего стянули пальто и надели на него старый зипун, на ноги – лапти, напоили кислым вином, а на закуску одна нищенка сунула ему в рот сухую ватрушку со словами:

– Поешь, чего мы едим.

Привели управляющего к проруби и тут многие испугались, а другие раззадорились настолько, что готовы были управляющего топить.

Перепугался и сам виновник невзгод и бед рабочих и согласился все подписать, тогда опять обратным ходом повели его по направлению к волостному управлению подписывать бумаги.

Вот тут-то я и почувствовал вкус к общей борьбе, к братству рабочих, способному добиться многого при сплоченности и целеустремленности. Хотя тогда выгоды от всего было не много. Всех активистов потом похватали и увезли в Соликамск судить. Пришлось многим старшим товарищам пострадать, а я плотно присоединился к революционному движению.»

Тут в дверь комиссариата заглянул солдат:

– Товарищ комиссар, к вам просится барин.

– Пусть войдет.

Безукладников вошел небрежно, не смотря на риск всей операции – ему, потомственному буржуа войти в логово пролетариата, ведь не раз он слышал истории о расправах с такими как он. Но природная храбрость и удаль брали вверх над естественной осторожностью.

– Комиссар, я к Вам с предложением… – и не договорил, округлив глаза, за столом сидел его верный адъютант. Они оба были призваны в армию в 1914 году и служили на западном фронте, но революция развела их по разным сторонам идеологии, а теперь и по разным сторонам иерархии. Теперь Семен начальник, а Василий был в полной его власти.

Семен был характера доброго, не держал зла на своего давнего командира, не стремился поглумиться над ним, как это сделали бы другие адъютанты, затаившие злобу на своих жестоких начальников. Поднявшись из-за стола, Семен пожал руку вошедшему знакомцу.

– Очень рад, что и Вы с нами, командир.

– Теперь ты командир, но я с предложением: надо организовать переправку особого «груза» из Казани. Восставшие против большевиков «демократические контрреволюционеры» с мощной речной флотилией захватили Самару, Симбирск и подходили к Казани. Большевикам необходимо спасать «золотой запас», не дожидаясь подхода Красной армии.

– А как ты собираешься «груз» направить не по намеченному отрядом Каппеля, захватившему Казань, направления вниз по Волге до Самары?

– У меня есть «свой» экипаж на одном из судов, и после погрузки они пойдут не вниз по Волге, а вверх по Каме.

– Годится, но в отряде об операции никто не должен знать.

Оба были довольны достигнутой договоренностью и без промедления с небольшим отрядом выдвинулись в Казань.

5. Казань 1918 год (август – сентябрь)

Из Москвы в Казань поступали эшелоны с золотом, которые перевозились под присмотром охраны и в сопровождении контролеров с документами, в город так же поступали простые мазутные бочки, сразу свозившиеся на пристань для отправки пароходами и баржами в дальний строгановский завод. Следил и руководил отправкой молодой инженер Степан Павленин, выходец из тех же дальних мест, выучившийся на инженера в Петрограде и приобщившийся к революционерам и пропитавшийся новой идеологией.

Бочки катились по трапу, подталкиваемые грузчиками, крепкие просмоленные с непонятными знаками, похожими на иероглифы. Но грузчикам было все равно, что грузить и куда. Платили им всей бригаде сдельно, сразу после погрузки. Не знали они и не предчувствовали никакой беды и никакого подвоха от привычной погрузки. А между тем темная история жизни и смерти уже начала раскручиваться над ними. Уже где-то прозвучал печальный звон отъезжающей колесницы судьбы не только над каждым из них, но и над всей страной на многие десятилетия, а, может быть, и на столетия.

Степан приложил немало усилий, чтобы это довольно щекотливое поручение досталось ему. Для этого ему пришлось даже вспомнить и использовать не совсем честные приемы, вернее задействовать впрямую некие «таинственные силы». Сам он, как истинный современный нигилист не верил ни в какие нематериальные силы, такая уж волна шла среди молодежи начала ХХ века. Но его мама: Ах, мама, мама… Как она оберегала его от темных, как она считала, сил, как внушала во всем быть осторожным, так как хочет он этого или нет, а является представителем древнего рода ворожей, и в нем наследственно заложена дремлющая сила, опасная для него же при неправильном применении. И постепенно, не заметно учила его мама приемам для разных случаев, а также собрала ему в дорогу узелок с травами в помощь вдали от дома.

Вот и пригодились сейчас эти травки. Ох, как он был зол когда-то на мать и на этот узелок, просто чудо, Что он его не выбросил сразу, отправляясь в Петербург на учебу вначале 1914 года. Эти травки, вернее одну из них, так называемую «траву забвения» всю осень накануне отъезда его мать заваривала и подсыпала ему в еду и питье; и все для того, чтобы он забылся и забыл свою внезапно вспыхнувшую любовь к простой девушке Шурочке, почти несмышленому ребенку, озорной и веселой пятнадцатилетней сиротке. Едва заглянув в ее глубокие карие глаза, услышав ее необыкновенный звонкий голос на общих посиделках, куда он заглянул, совсем случайно. И уже не мог Степан забыть Шурочку и перестать мечтать о ней.

В нижней части поселка одна вдова сдавала просторную горницу для вечерних посиделок молодежи – получалось что-то вроде клуба. Вначале вечера собирались девушки, прихватив с собой нехитрое, рукоделие, в основном вязание крючком, (потому что места занимает мало), но иногда приносили рубашку и обметывали петельки. Но обметывать петельки аккуратно при шумном сборище было трудно, и получалось, как смеялись подружки – словно у кошки глазки болят, (однако это не относилось к Шурочке – у нее как раз из-под маленьких, почти детских ручек, все выходило особенно красиво и изящно). Но в основном время проходило весело за песнями и рассказами разных историй.

Позднее вваливались парни независимыми группами с самодовольными улыбками, скрывающими явное смущение перед будущими невестами. Это были повторяющиеся еженедельно, неформальные смотрины невест, скромного рабочего поселка, где молодые люди знакомились, присматривались, выбирали друг друга без участия свах, обоюдно и без принуждения после сватались, как положено, и создавали семьи. Все было просто и красиво. В положенное время появлялся гармонист или балалаечник, а то и оба сразу, и начинались танцы.

Шурочка Нестерова совсем юной вошла в круг девичника, благодаря своему необыкновенному умению очень красиво и быстро вязать сложнейшие узоры подзоров и скатерок, а также благодаря своему тонкому слуху и звонкому голосу, который мог моментально подхватить и вести любую из известных песен. Небольшого роста, смуглая, с пышными русыми волосами, она была необыкновенно хороша бьющей через край неутомимой энергией, которую изливала на окружающих, заряжая их такими же искрами юмора и озорства, что ей невозможно было не восхищаться, даже страшно завидуя ее притягательности и простоте.

Степан с приятелями зашел на посиделки случайно и увидел это чудо – Шурочку, ее маленькие ножки, одетые в высокие ботиночки со шнурками, так ловко отплясывающие чечетку и выделывающие немыслимые повороты в незамысловатом танце. Партнером Шурочки был паренек очень на нее похожий, это был ее старший брат Павел, но, в отличие от неуемного задора сестры, его взор хранил необыкновенную серьезность и сосредоточенность при всеобщем веселье.

Брат и сестра Нестеровы, несмотря на родство, были совершенно разными людьми и по характеру и по мировоззрению, хотя сами они еще этого не понимали, дружили и любили друг друга искренней братской любовью. Сама их фамилия – Нестеровы несла в себе смысловую нагрузку, по такому принципу раньше на Руси давали определения – прозвища, которые после превратились в фамилии. Смысл фамилии – Нестеровы просматривался: «не стереть», не исчезнуть с лица земли, не уйти в небытиё. А как это произойдет, не ведомо было ни сестре, ни брату. Может быть, это затрагивает не физическое исчезновение, каждый смертный на этом свете, а вечное присутствие нетленного духа в помощь творящим добрые дела.

А пока играла гармонь, и кружились пары, и Степан следил, не отрываясь за Шурочкой, которая тоже сразу же заметила статного паренька с непокорными вихрами.