Трехголосная фуга

Глава 3. Кто такой Рассказов Илия

Помимо музыки, больше всего Илия Рассказов обожал смотреть передачи «Что? Где? Когда?», «В мире животных» и читать биографии выдающихся людей. Он часто задумывался, что написали бы о нём самом после смерти. В гостеприимном родительском доме часто останавливались иногородние гости. Кто на пару дней, а кто и на неделю. Вечерами они рассказывали о своей жизни. Детям в семье Рассказовых не запрещали присутствовать при беседах взрослых, наоборот, видели в этом воспитательный эффект. Все они были людьми верующими, бранных слов и пошлых анекдотов не произносили.

Больше сказок Илия любил героические истории о своих дедах и прадедах. Поразительно, сколько всего они успели за нелегкую жизнь, хотя о них никто и не написал книг. Прадед Афоня вырастил двенадцать детей, двое из них были приемными. Приехал, говорят, из деревни в город, перепутал приют с магазином, а там мальчуган подбежал, просит:

– Тятя, возьми меня с собой.

– Как зовут-то тебя? – спрашивает дед Афоня.

– Петя.

Дед недолго думал:

– Ну собирайся, Петро.

– Только я без друга не могу, – говорит Петя и показывает в сторону черноглазого худющего пацаненка.

– Добро, и друга возьмем.

Привез жене в санях детей, закутанных в великоватую одежду, и строго сказал:

– Где десять, там и двенадцать. Принимай, хозяйка. Картошки на всех хватит.

И ведь ни один не умер, всех вырастили хорошими людьми.

Дед Родион был военным летчиком во время Второй мировой войны. Контуженным вернулся с фронта. Чудом выжил. Но вместо медали, его объявили врагом народа, жену с грудным ребенком отправили в АЛЖИР в вагоне для скота, без права переписки с мужем. Двое старших детей остались в разных интернатах. Младшего в возрасте трех лет отобрали и отдали в детдом для детей изменников Родины. За что? За веру. Все члены семьи были баптистами. В приговоре значилось расплывчатое «распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй». Хотя семья и воссоединилась в Казахстане через пять лет, охота и травля закончились лишь в 1987 году при Горбачеве.

Семейство Рассказовых иммигрировало в США только летом 2004 года, мученики Родион и Афанасий к тому времени давно покоились с миром.

Христианская эмиграция началась ещё в конце XIX века. Позже из-за советской антирелигиозной политики Родину покидали уже не только протестанты, но и православные христиане. Некоторые во время коллективизации бежали в Казахстан, потом по ночам вброд переходили водную границу с Китаем, находили поддержку в христианских общинах Кульджи, а оттуда двигались в центральный Китай и дальше в демократические страны. Но и этот маршрут заблокировали с приходом к власти коммунистов в Китае.

При Сталине верующих признали врагами народа и ссылали в лагеря на десять, а то и на все двадцать пять лет. За веру увольняли с работы, отказывали в прописке, детей позорно выводили перед всей школой и отчитывали, духовных лидеров даже принудительно лечили в психиатрических больницах. Молитвенные дома из-за пропаганды подвергались набегам вандалов, облавам КГБ, поэтому христиан вынудили прятаться, собираться малыми группами по квартирам, постоянно меняя время и место встреч, иногда узнавали о них лишь день в день.

Советский Союз объявил войну самому Богу. Иллюстрированный карикатурами журнал «Безбожник» писал о «пьянстве в Кане Галилейской», Христа называл первым и злостным самогонщиком, заявлял, игнорируя исторические записи Иосифа Флавия, что Христа вообще не было, а Пасха – вреднейший для трудящихся праздник. Издание представляло из себя сплошь плакаты и пропагандистские лозунги. В городских библиотеках проводили День атеиста. Детям в школах преподавали научный атеизм. Пионеров-доносчиков поощряли. Такие «активисты» писали на школьной доске фамилии ребят, которых застукали в церкви на Пасху.

Баптисты в СССР стояли в одном ряду с тунеядцами, пьяницами, психопатами, изменниками Родины и умственно отсталыми. Так, например, в «Заре коммунизма» в 1984 году писали, что якобы среди детей баптистов не бывает медалистов, потому что они не успевают осваивать и школьную, и религиозную программу. Утверждение не подкреплялось статистикой. Автор статьи размышлял, что неправомерно давать золотую медаль таким выпускникам лишь за их знания, если молодые люди не разделяют атеистические убеждения. Мало того, он ставил вопрос о лишении их документа об окончании средней школы, ведь это аттестат зрелости, гражданской зрелости, а верующие люди по своей сути незрелы, боязливы и лишены творческого начала.

Десятки лет христианские лидеры пытались достучаться до мирового сообщества сквозь непробиваемый железный занавес. И только в 1989 году после выступления Бориса Перчаткина Конгресс США внес поправку Лаутенберга об эмиграции по религиозным мотивам. В конце восьмидесятых на запад хлынул поток русскоязычных беженцев-христиан. Тогда же уехала большая часть друзей и родственников семьи Рассказовых.

Илюша Рассказов знал, что отцовские двоюродные братья, внучатые племянники и дети дедушкиного брата живут за границей, присылают открытки, письма и поздравляют его отца, Виктора Геннадьевича, с днём рождения, Рождеством Христовым и Пасхой, передают приветы, но Илия никогда их не видел, а потому они были чужими людьми для него.

За двадцать пять лет после принятия законопроекта более полумиллиона верующих людей покинули страны бывшего Советского Союза и даже получили финансовую поддержку за границей.

Но у Виктора Геннадьевича «не было мира в сердце при мысли об “исходе”», как он об этом позже рассказывал детям. Он увидел в распаде Союза открытую дверь для благовестия на постсоветском пространстве. И остался. Ожидания оправдались. Уже в 1992 году алматинский стадион на проспекте Абая, рассчитанный на тридцать семь тысяч болельщиков вместил в себя пятьдесят тысяч человек, ищущих Бога. После того, как не осталось свободных мест на трибунах, людей рассаживали на газетах прямо на беговых дорожках и игровом поле стадиона. И так продолжалось пять дней. Многие из пришедших впервые в жизни молились Богу, кто-то плакал во время покаяния, некоторые приехали в инвалидных креслах, а вышли на собственных ногах. Люди духовно изголодались и обнищали духом.

Казалось, наконец-то, вот она свобода слова, собраний и вероисповедания. Вплоть до нулевых христиане всего города, со всех церквей проводили совместные фестивали, арендовали для этого стадионы, дворцы спорта и другие самые большие залы города. Выходили на субботники в футболках с надписью: «Возлюби ближнего, возлюби свою страну» и вывозили грузовиками мусор, собранный на улицах Алматы. Устраивали рождественские утренники для сирот прямо в детских домах.

В последний раз полный алматинский стадион собрали в 2000 году на межцерковный фестиваль «Шёлковый путь».

И хотя в городах и селах установили памятники и целые мемориальные комплексы жертвам политических репрессий, в том числе и на месте АЛЖИРА, неприязнь и подозрения к верующим людям, которые десятилетиями навязывала антирелигиозная пропаганда, никуда не исчезли.

Опять зазвенели тревожные звоночки, но уже для Виктора Геннадьевича. Любые собрания христиан обязали регистрировать в качестве религиозных организаций, грозили штрафами молитвенным домам. Если десять человек будут собираться по субботам для обсуждения произведений русских классиков, властей они не заинтересуют, но стоит принести с собой Библии и помолиться, извольте пройти регистрацию. И не в виде уведомления, а для получения разрешения.

Союз церквей евангельских христиан-баптистов отказывался проходить регистрацию, считая это вопросом совести. Католические церкви получили освобождение от регистрации, благодаря влиянию Ватикана.

Предчувствия Рассказова оправдались позднее, когда он покинул страну, а через десять лет баптистов стали штрафовать за молитвы даже малыми группами в собственных домах, нарушать неприкосновенность жилища, врываться с обысками, конфисковывать литературу и даже денежные сбережения, а из-за несправедливых непогашенных штрафов верующие не могли выехать из страны, числились в списках должников. Дошло до того, что у некоторых общин конфисковали земельные участки, которые были законно оформлены по договору купли-продажи. Обо всем этом открыто говорилось в западных отчетах по правам человека.

Виктор Геннадьевич Рассказов жил в Караганде, но служил пастором небольшой церкви в соседнем городке – дорога занимала не больше получаса. Рассказов уехал миссионером из Алматы, променял некогда столицу, мегаполис на служение в городе, где из-за промышленных выбросов зимой выпадает серый, а то и черный снег, и который лидировал по количеству ВИЧ-инфицированных, токсикоманов и смертей от передозировок. Безработица, алкоголики и дети, которые росли в таких семьях. При живых родителях подростки убегали из дома и жили в теплотрассах, перебиваясь мелкими заработками, воровством и продажей «чухоморам» краденного с металлургического комбината толуола. Домой возвращаться отказывались, им нравилась такая жизнь бродяг, крепко сидели на толуоле, он заглушал все прочие человеческие потребности. Не пугали их ни смерть товарищей от отравлений озерной водой, ни то, как одного токсикоманы задушили, другого прибили, лишь бы нюхнуть заветную смоченную тряпочку, как их обливали бензином в теплотрассах и поджигали. Полицейские их разгоняли, забирали в отделение, а потом отпускали. И всё повторялось. К этим-то погибающим, вшивым, смердящим, а иногда даже не умеющим читать и писать детям в первую очередь пошел Рассказов. Пошёл с горячими обедами, теплой, чистой одеждой и книгами Евангелия.

Позже он привлек внимание участкового полицейского, который пригрозил Виктору Геннадьевичу, дескать, нельзя ему кормить – не соблюдаются санитарные нормы, а ещё жалуются жильцы на сборища бездомных в точках раздачи еды. Но даже это послужило во благо, Рассказов предложил ребятам приходить за горячей пищей самостоятельно в церковную столовую, с помощниками установил навесы, сколотил столы и скамьи, поставил их во дворе возле здания. Вчерашние беспризорники постепенно приобщались к собранию, получали первую медицинскую помощь, им обрабатывали раны, гнойники, пристраивали в диспансеры. В своем стоматологическом кабинете в Караганде пастор бесплатно лечил парням зубы. Некоторых удалось вызволить из рабства токсикомании, найти работу, отправить в училища, а кое-кто даже присоединился к служению реабилитации и теперь уже сам вытаскивал подростков из беды.

И в «благодарность» за это с проверками заявлялись то в церковь, то в частный стоматологический кабинет Виктора Геннадьевича. То налоговая, то госинспеция по труду, то пожарники, то экологи. И если у его общины было собственное небольшое здание, то другим церквям по Казахстану, которые снимали помещения, стали отказывать в аренде даже небольших залов, уже не говоря о Дворце Республики и стадионах.

Возможно, местные чиновники насытились бы и одной гнилой селедкой в каком-нибудь местном СМИ, если бы Виктор Геннадьевич не отправлял сигналы S.O.S. в международные правозащитные организации, и если бы его община не росла и состояла только из престарелых людей, которые вот-вот умрут. Но нет, каждое воскресенье к алтарю выходило по пять, десять молодых людей из трудоспособного населения.

В марте к Рассказовым прилетел давний друг, бывший диакон алматинской церкви, а ныне старший пастор в городе Сакраменто. В Казахстан с супругой он прилетал для лечения и протезирования зубов у Виктора Геннадьевича, потому как даже с учетом авиаперелета обходилось оно дешевле, чем в США. Во время визита пастор Андрей предложил Рассказову старшему полновременное служение в отделе милосердия и благотворительности. Виктор Геннадьевич ответил не сразу, попросил неделю для поста, молитвы и принятия решения.

Рассказову приснился сон. Вот он стоит на берегу бурной реки, моста через неё нет. И вдруг в один момент вода прекращает течь, будто где-то поток где-то выше перекрыли. Он видит людей, которые идут по дну, проходят сквозь склон долины реки и затем появляются на противоположном от пастора берегу. Виктор Геннадьевич медлит, но в итоге спускается на место бывшего русла реки, оказывается у прохода, где прежде видел остальных, но отверстие кажется слишком узким, оно словно сокращается, а пастору страшно по нему ползти. Что там дальше, неизвестно, вдруг его ждет тупик. Он расчищает голыми руками мокрый песок, чтобы расширить проход, но уже чувствует ногами, как начинает прибывать вода, смотрит то назад на берег, откуда спустился, то вперед на незнакомый тоннель. В этот момент он прочувствовал, каково было евреям, убегающим от войска египетского фараона по дну Красного моря. Ведь они не знали, сколько ещё так будут стоять водные стены, в любой момент они могли обрушиться, накрыть, снести всё на своем пути, как это происходит во время цунами. Как нужно доверять Богу, чтобы сделать первые шаги по этому коридору. Наверное, они неслись со всех ног на другой берег, а не раздумывали, что же там на противоположной стороне, лучше ли они заживут, найдут ли еду и работу.

Хотя срок поправки Лаутенберга неоднократно продлевали, в любой момент границы США могли закрыть для религиозных беженцев из стран СНГ. Глава семейства рассказал сон жене, решили подать документы. Сложностей с оформлением не возникло, что стало для них добрым знаком.

Илия, недоумевал, как можно уезжать в разгар духовного пробуждения. Илия не знал, что такое, когда граждан герметично закупорили в одной стране, когда выпускают их «поштучно» и лишь самых выдающихся (спортсменов, артистов, военных), а за границей КГБ-шники следят за каждым шагом. Илия-то даже школьную форму не успел поносить толком, Казахстан обрел независимость, когда он учился в первом классе. В квартале от школы бабушки на картонных коробках продавали сникерсы, чупа-чупсы, жвачки и бананы. А Виктор Геннадьевич в молодости один банан, и тот привезенный из Москвы дедом-летчиком, делил с пятью братьями.

В детстве младшего сына, Илии, христианский многосерийный мультфильм «Суперкнига» показывали прямо по казахстанским каналам, каждое утро на кухне звучал «Победоносный голос верующего» из телевизора. В День независимости в 1998 году Илия пошел в кинотеатр на премьеру диснеевского мультфильма «Принц Египетский», экранизацию библейской истории о Моисее. Да вот же только в мае этого года они с братьями и сестрами встречали зрителей кинотеатров после показа фильма «Страсти Христовы», чтобы побеседовать с желающими о Боге, подарить Евангелие от Марка и пригласить в церковь. И казалось бы, азиатская страна, а билеты на фильм все раскупили. Сам Илия посмотрел его только через неделю после премьеры и то сидел на первом ряду, шея устала, весь сеанс приходилось смотреть вверх. Вот они жаждущие люди, а кому благовествовать там в Америке? Там и так церкви на каждом углу, американцы отправляют миссионеров по всеми миру. Это всё равно, что везти на продажу свои апельсины в Марокко.

Может, отцовский сон означал что-то иное? Может, Бог хотел, чтобы он перестал разрываться между церковью и собственной стоматологией? Он ведь стоял посередине между двумя берегами. А узкий проход намек на то, что нужно отказаться от чего-то земного, чтобы войти через тесные врата Царствия Небесного?

Глава же семейства чувствовал, что сделал всё, что мог для народа родной страны, Родина больше в нём не нуждается, о чем недвусмысленно сказали при последнем его визите в уполномоченный орган. За церковь он не волновался, подготовил достойную замену. Его отцы и деды провели годы жизни вдали от родных, в ссылке, некоторых приговорили повторно, детей лишили счастливого детства, но у них не было выбора, они не могли сбежать. А Виктору Геннадьевичу и его детям дарована благодать покинуть страну, для которой сделались ненавистными лишь из-за духовных ценностей, лишь из-за желания пользоваться законным правом на свободу слова и собраний. Сам ведь Христос говорил: «Когда же будут гнать вас в одном городе, бегите в другой».

Ну найдут лжесвидетелей, как это было ещё во времена Христа, ну сядет он на пять лет, подхватит туберкулез. Кому и что докажет своим мученическим подвигом? Детей загнобят на работе и на учебе, мол, отец сидит в тюряге. А на некоторые должности их даже не возьмут здесь – в крупных корпорациях проверяют на судимость всех родственников.

Всё это было лишь ложными схватками, предвестниками настоящих мук, с которыми столкнулись христианские церкви после принятия в 2011 году нового закона о религиозной деятельности и религиозных объединениях.

Восемь человек. Столько должно было улететь летом 2004 года в Сакраменто. Все медработники, начиная с отца-стоматолога и матери-врача скорой помощи, заканчивая близнецами – хирургом и неврологом. Кроме Илии. Его медицина не привлекала. И хотя все Рассказовы выступали в музыкальной церковной группе и играли на гитаре и фортепиано, только младший сын получил музыкальное образование, остальные – самоучки. Как расстроились церковные сестрички при новости об отъезде пасторских сыновей, всё-таки трое из них были холостыми, образцовыми христианами, по-своему обаятельными, и все они служили в церкви.

Вылетал самолет из Алматы, поэтому Рассказовы на две недели поселились на своей даче и даже успели провести в это время прощальное служение в алматинской христианской общине. Друг семьи, пастор церкви в южной столице, пригласил их спеть на общецерковном семейном празднике, который проводили ежегодно через две недели после Дня пятидесятницы. В то воскресенье сам Виктор Геннадьевич сидел за роялем и пел, а его младший сын по очереди играл партии то на акустической гитаре, то на саксофоне, то на свирели.

Во дворе церкви после богослужения накрыли столы, кормили пловом и баурсаками, поили кофе и чаем. Повсюду на улице проходили тематические конкурсы: где-то сыновья с отцами соревновались в дартс, где-то сбивали кегли, на сцене Илия показывал фокус, который уже не раз демонстрировал детям в воскресной школе, а позже наигрывал мелодии, по которым зрители угадывали слова песен. Христианская версия шоу «Угадай мелодию». Детям раздавали вареную кукурузу, ванильный пломбир и крутили сахарную вату на палочки.

И именно в тот день Илия решил, что никуда не полетит. Ещё прошлым летом перед выпускным курсом карагандинского музыкального колледжа он строил планы, как будет поступать в алматинскую консерваторию. Тогда же на каникулах сходил на консультации для абитуриентов и познакомился с Пляскиным Сергеем Эдуардовичем, в чьем классе саксофонистов собирался заниматься. Рассказова помнили там как лауреата республиканских конкурсов исполнителей, которые проводили на базе Алматинского музыкального колледжа имени Чайковского.

С июня прошлого года Илия разбирал и отрабатывал программу, а это пять произведений: этюды, пьесы, одна из которых непременно казахстанского композитора, крупная форма. В консерваторию нельзя поступить чудом, случайно, нельзя подготовиться к экзаменам за месяц и даже за полгода. Илия каждый день занимался два часа ранним утром и три часа вечером. Для него не существовало ни праздников, ни выходных, ни каникул.

Восемь лет музыкальной школы и четыре года колледжа, за которые он не пропустил ни одного занятия по гармонии и сольфеджио, сложнейшим для музыкантов дисциплинам, пять дипломов лауреата республиканских конкурсов молодых исполнителей в Алматы и Астане. Для того ли, чтобы стать водителем фуры на другом континенте и отрастить пузо, как арбуз, или уборщиком в кафе быстрого питания. Высшее образование за границей только для миллионеров, полагал Илия, а уж музыкальное – для детей элиты.

Об этом он думал и тем утром, когда перед рассветом молился на скамье под грушевым деревом, еще до того, как увидел своё будущее во время воскресного богослужения.

Он считал, что будущее показал ему сам Господь. А случилось это так. Только Илия вышел на сцену с отцом, тут же увидел ЕЁ в третьем ряду. Всё её лицо было будто одни огромные голубые глаза. Будто остальное намеренно умалилось перед красотой этих глаз: совершенно миниатюрный рот, тонкий нос, с едва заметными крыльями, с невидимыми ноздрями, словно его хозяйка немного насупилась, худощавое, но не узкое, лицо без щек, острые линии подбородка. Отчетливый, очерченный переход от подбородка к тоненькой, длинной шее. Глаза особенно выделялись на лице ещё и за счет густой черной подводки, а губы без помады, наоборот, выглядели натурально, по-детски розовыми. Златокудрые волосы не соперничали в красоте с глазами, потому что их собрали в высокую, воздушную прическу, лишь двумя волнистыми прядями они обрамляли лицо.

Когда Рассказов закрыл глаза, поклоняясь Богу и играя на саксофоне, увидел видение: множество молодых людей разных национальностей, кто-то стоял с закрытыми глазами, они поднимали руки к небесам, их губы произносили слова песни восхваления, ряды были плотными, и конца их он не мог разглядеть вдали. Тело покрылось мурашками от этой картины, потому что сейчас на собрании молодежи было настолько мало, что хватило бы только на первые два ряда зала. Приходили старики, дети, люди среднего возраста, но молодежь, наследие верующих родителей, утекала в греховный мир.

Позже после богослужения Рассказов шёл по холлу в сторону питьевого фонтанчика, держа маленького племянника за руку. Возле фонтанчика стояла Она, Илия наклонился, чтобы поднять на руки малыша и напоить, и в тот же момент с его головы слетела шляпа канотье. Они с девушкой подхватили её одновременно и смущенно заулыбались. Илия быстро сказал «спасибо». Строго говоря, по этикету мужчине положено снимать головной убор в помещении, но он заскочил на секунду и не ожидал, что его подловят за нарушением.

Даже вблизи Илия не мог на глаз определить её возраст. Она казалась миниатюрной, как подросток, и в то же время взгляд густо подведенных глаз был уже недетским.

Во время фокусов, которые показывал Рассказов, вокруг уличной сцены толпилась только малышня. Девушка-весна, которая ему приглянулась, стояла поблизости в очереди за сахарной ватой, щурилась от солнца, но увлеченно наблюдала за представлением.

«Сколько ей?» – гадал Илия.

И когда ему понадобился доброволец из зрителей для фокуса с разъединением больших металлических колец, он позвал её. Девушка будто испугалась, потом обернулась, подумала, что указывают на кого-то другого, но Илия сказал в микрофон:

– Да-да, я приглашаю именно Вас… Именно Вас.

Она нахмурилась, ещё помедлила, и вот с румяными от смущения щеками всё-таки поднялась на сцену. Более безобидного знакомства и не придумаешь.

– Как Вас зовут? – Илия попросил свою новоиспеченную ассистентку представиться.

– Вера, – ответила она мягким голосом и заулыбалась. Заулыбалась скромно, не оголяя зубов, только левый клычок забавно выглядывал из-под верхней губы. «Так бывает, когда обнимешь котенка и нечаянно прижмешь его ус», – подумал Илия.

Он за секунду представил её имя, написанное красивым почерком вместе со своей фамилией. Вера Рассказова. Какой была её настоящая фамилия, он не знал.

– Сколько Вам лет, Вера? – Ход казался гениальным

– Well, she was just seventeen, – щеки Веры ещё сильнее порозовели.

– Was? – удивленно переспросил Илия.

– А, забудьте. Это из песни. Семнадцать мне.

– Нравятся фокусы? – Рассказов задал последний вопрос.

– Смотря какие… фокусы. – Вера изогнула бровь.

Она держала обеими руками два соединенных металлических кольца. Такие же, как ей виделось со стороны, были в руках молодого фокусника. Она с любопытством наблюдала, как он их разъединяет. Затем Илия предложил ей сделать то же самое со своими кольцами, но у неё не вышло. Она опять смущенно заулыбалась и пожала плечами, а Илия присоединил свои два кольца к её двум. Выждал паузу. Дети зааплодировали.

Илия взял ассистентку за руку, ладонь её была сухой и прохладной, несмотря на невыносимую жару в тот день и явное волнение Веры. Они вместе поклонились публике. И так же легонько придерживая её за руку, фокусник помог спуститься ассистентке со сцены. Илия впервые в жизни держал девушку за руку.

Своих рук пианиста, самой красивой части своего тела, не считая солнечно-рыжей гривы, таких изящных, с длинными пальцами и вытянутыми ногтевыми пластинами, Рассказов всю жизнь стеснялся, по детской привычке прятал во время разговоров то за спиной, то в карманах, то сцеплял в замок. До пятого класса у него было три бородавки: одна с краю ладони ближе к запястью и две на внутренней стороне пальцев правой и левой руки. Чистотел не помогал, как не пыталась мать вывести эти наросты. Одноклассники брезгливо выдергивали свои руки из его руки, когда в началке шли парами в столовую или на экскурсию. Илия ненавидел этот дефект. Он и по-детски молился, и срезал их ножницами, несмотря на запреты родителей, но бородавки вырастали заново. А потом вдруг исчезли, да так что он и не смог бы точно назвать день, когда это случилось. Мама заметила и обратила его внимание.