Идиот

– Скажите, Леонид, а кто такая Г. П. Устинова?

Лицо Леонида потемнело.

– Галина Петровна – наш геохимик, – ответил он. – Я ее раньше неплохо знал. Понимаете, у нас тут «лабораторный роман»: она только что вышла замуж за Ивана Алексеевича, который тоже здесь работает. У нее на столе – его фото.

– О! – Нина посмотрела на фотографию Ивана. – Он очень симпатичный. Однако, Леонид, прошу прощения. Мне пора ехать.

– Как? Разве вы не хотите дождаться своего родственника, профессора Бажанова?

– Извините. Не могу больше ждать. Пожалуйста, не говорите никому, что я приходила.

Леонид не успел ответить, как Нина ушла.

Привет, Селин!

Получила твое сообщение про иранский фильм, но сейчас уже семь. *Вздыхает*. Выходные проходят нормально, если не считать, что меня немного мутит и что скопилось невообразимое количество чтения, а я еще не бралась. Завтра у меня аттестация по тхэквондо. Вчера пыталась заняться одним художественным проектом, но сложно, когда время поджимает и когда нет личного пространства. Я люблю Вал и Ферн, но если хочется поэкспериментировать, нужно одиночество. Ладно. Надеюсь, тебе понравится картина и не окажется, что она – об иранских картофелеводах. Извини, что не смогла пойти.

Твоя Светлана

PS. Кстати, мне приснилось, что мы с тобой прямо посреди Мемориал-драйв стреляем друг в друга краской из игрушечных пистолетов и что нам очень весело.

Привет, Селин!

Слышала, что ты заглядывала, – но я беспробудно спала. Я приболела, но сейчас уже вроде нормально. Есть ли сеанс позднее, чем 7:30? Если нет, то пойдем на 7:30, но если есть, то это лучше, потому что мне нужно кое-что дочитать.

Хм. Вижу, ты изучаешь russkii. Ничего себе. Мне тут из чтения остался только Карл Великий. Ура! (Как пишется «ура», с одной «р» или с двумя?) Кстати, как я понимаю из письма, тебя опять ждут неприятности из-за разногласий с этой лингвистической книгой. *Вздыхает*… некоторые вещи просто неизменны, да?

Сегодня сдавала кровь, у меня снова возникла жуткая фантазия, будто меня душат трубкой с кровью и она завивается вокруг, словно кишка. Я так напугалась. Вот куда пойдет моя кровь? Будет течь в чужом мозгу… Кровь, которая питает мои мысли, будет питать мысли чужого человека. Какое странное внедрение! Ладно. Хотелось бы с тобой поболтать, но, думаю, ты сейчас занята, что-нибудь вынюхиваешь. Очередной дикий проект – в холоде, в темноте, под дождем…

Сообщи мне о сеансах. Я буду в своей комнате… читать…

Твоя Светлана

Привет, Селин!

Сегодня с кино ни хрена не выходит. У меня 180 страниц о Каролингском Ренессансе, я должна их прочесть сегодня за вечер, и мне это НЕ НРАВИТСЯ. *Вздыхает*. Что-то наши кинематографические планы никак не складываются. Это всё я виновата. Меня гложет вина, тебе ведь знакомо это чувство (ха-ха). Я бы пообещала, что мы в пятницу пойдем на Гоголя, но уже научилась ничего не обещать.

Кстати, эта розовая бумага – крутая. Надеюсь, ничего страшного, если я использую один листок для скромных утилитарных целей и напишу тебе на нем эту записку. (Я специально взяла надорванный). Чтобы ты была в курсе, как мне там во сне, сообщаю: мне снилась сестра, будто с ней на йоге произошел несчастный случай, и один человек сказал, что она похожа на белку в блендере. Ужас, да?

О, а вот и ты, в классном желтом свитере. Как же здорово ты умеешь носить яркое.

Светлана

* * *

Деньги были на исходе, и я подала заявление на место в библиотеке. Когда я рассказала об этом матери, в трубке повисло долгое молчание; мать еще не произнесла ни слова, а я уже знала, что она – вне себя. Ей приходится вкалывать именно затем, чтобы я могла посвящать себя учебе и не думать о деньгах, а если мне не хватает, она возьмет из пенсионных и вышлет чек, но если я действительно хочу быть полезной обществу, то лучшее место – социальные службы. Мне сразу стало стыдно за свое желание иметь больше денег. На что? – на очередные уродские ботинки? но очередное унылое кино?

Из чувства вины, привычки слушаться матери и интереса к проблемам освоения второго языка я в качестве преподавателя ESL[11 - ESL (англ.) – English as a Second Language, «английский как второй язык».] включилась в образовательную программу для взрослых в районе многоквартирной застройки. Выяснилось, что таких учителей уже хватает, а сейчас надо, чтобы кто-то преподавал математику на уровне старших классов. Освоение математики старших классов меня интересовало не очень сильно, но кто сказал, что мы попали на эту землю для развлечений?

Чтобы добраться до района, нужно сесть в автобус до медицинской школы, миновать чуть не пятнадцать больниц, а потом перебраться через железнодорожные пути. Мне никогда раньше не доводилось бывать в таких местах, я и ожидала увидеть нечто импровизированное, слепленное на скорую руку, но в этой институциональной массивности было нечто ужасное. Ты смотришь и понимаешь, что эти дома всегда были депрессивными – депрессивными по самому своему дизайну, самой конструкции, – и что депрессивность никуда не уйдет, пока – возможно, через сотни лет – некая сила не сравняет их с землей. Клочки неухоженной травы напоминали зачес на голове лысого, который не желает смотреть в глаза реальности. На каждой стене – обязательно граффити. Не разноцветное веселое граффити, а вот эти вот неразборчивые каракули, повторяющиеся снова, снова и снова, словно грязная мысль, от которой не отделаться.

Классные комнаты располагались в жилом доме, перед которым во дворе стояла заброшенная печь. Я направилась вверх по лестнице, в комнаты, предназначенные для занятий со взрослыми. Там оказалось что-то вроде «лобби» с детскими миниатюрными стульями и столиком, хотя никаких детей в программе не было. На столике – ведомость для регистрации, горшок с засохшим паучником и дохлый паук. На полке в стенном шкафу лежала стопка толстых тетрадей с обложками под мрамор и коробка незаточенных карандашей «Тикондерога».

Моя студентка Линда опоздала на десять минут. Примерно моих лет, худощавая, на губах – сиренево-металлическая помада, на ногтях – соответствующий лак. Она протянула мне сложенный лист бумаги. Я развернула его и прочла: Линде нужно помочь с дробями.

Из двух комнат мы выбрали ту, что поменьше, и сели там за складной закусочный столик. Линда открыла страницу в учебнике, по которому должна была заниматься. На странице изображалась таблица для составления дробей.

Похоже, таблицу она уже выучила, поскольку, когда я вписала в нее другие числители и знаменатели – типа 2 и 3, – она без труда расположила их друг над дружкой – типа 2/3.

– Именно так, – сказала я.

Линда вздохнула и направила взгляд в окно.

– Не понимаю, зачем это, – ответила она. Это чувство было мне глубоко понятно. Отодвинув таблицу, я попыталась объяснить смысл дробей. Я нарисовала круг и сказала Линде, что это – пирог. Она приняла раздраженный вид. Я вспомнила, как руководитель программы, пожилой человек, еще со школы работавший с социально незащищенными слоями населения, говорил, что математику всегда лучше объяснять на примере денег, поскольку это сразу показывает ее роль в повседневной жизни. Я открыла в тетради чистую страницу и объяснила, что если числитель – единица, а знаменатель – четверка, то это будет ровно квортер, 25 центов, и что если мы возьмем четыре таких дроби, то получим доллар – то есть полезно уметь делить целое на части и говорить об этих частях.

– Вы наверняка часто имеете дело с дробями, – сказала я. – Просто не знаете, что это так называется.

Линда снова вздохнула.

– Возможно, тебе это и важно, – ответила она. – Но не мне. У меня есть заботы поважнее.

Я кивнула, обдумывая, что сказать.

– Дело в том, – произнесла я, – что это нужно для сдачи экзамена по общеобразовательной подготовке. Чтобы его сдать, надо знать дроби.

– Не-а, – ответила Линда. Она по-прежнему смотрела в окно. Я тоже направила туда взгляд. Увидела мусорный бак и пару голубей. Шел дождь.

– В каком смысле «не-а»? – спросила я.

– Не-а, – повторила Линда. – В экзамене ничего нет про пироги. Там спрашивают по этой книжке. Учителя не говорят о пирогах.

Я обдумала ее слова. Обдумала слова об экзамене. Пообещала, что о пирогах больше говорить не будем, а просто займемся учебником. Я открыла следующую страницу. «Теперь вы готовы перейти к сокращению дробей, – прочла я. – Вместо 2/4 напишите 1/2». Ни иллюстраций, ни объяснений, ничего, что могло бы объяснить, почему 2/4 и 1/2 – это одно и то же. Под заголовком «Практические задачи» стоял список дробей, которые требуется сократить. Мысль о том, что нужно объяснить сокращение дробей, не прибегая к пирогам или деньгам, меня ужасно обескураживала.

– Поскольку таблицу вы уже выучили, – предложила я, – то, может, на сегодня закруглимся?

Линда не ответила. А вдруг «закруглиться» – это элитарное словечко, которое употребляют только богачи? – подумала я.

– Может, по домам? – сказала я. – Встретимся на той неделе.

Она кивнула, положила учебник в сумку и ушла.

* * *

– Тебе не нужно заступаться перед ней за дроби, – сказала Светлана. – От нее хотят, чтобы она вызубрила учебник, а не чтобы поняла.

Светлану я застала у меня дома, она сидела за моим столом и усердно писала на розовом листке. Когда я вошла, она даже не подняла глаз. Заглянув через плечо, я увидела, что наш план похода на «Броненосец “Потемкин”» отменяется. Левой рукой Светлана перебирала на шее бусы – связку крупных зерен янтаря.

Она поставила подпись с вычурной «С» и вручила мне листок.