Трещины и гвозди
Они отрываются друг от друга так же резко, как оказались рядом, и расходятся по разным сторонам, обмениваясь проклятьями, точно ничего не произошло.
Жизнь в школе течет своим чередом, привычным, пусть не самым приятным. Тот первый поцелуй, публичный и дерзко вырванный у Мартина на глазах у десятков свидетелей, становится нарицательным. Шутка про «поцелуй дикарки» быстро расходится и превращается в достояние всей школы. Теперь, когда кто-то нарушает правила и совершает что-то безумное, все шутят: «Тебя что, засосала Роудс?»
Всеобщее внимание обращается к ней так остро, что зудит на коже, отзывается раздражением, стоит Роудс встретиться с парой случайных взглядов. Адрия слышит все эти пересуды, замечает, как при виде нее одни начинают недвусмысленно изображать смачный поцелуй, а другие кривятся. И те и другие считают ее доступной. Злой, доступной и неуравновешенной. Гремучий коктейль.
Но больше всего Адрию задевает то, что тот поцелуй не имеет должного эффекта – ей удалось унизить Лайла на мгновение, подарить ему пять минут бесчестия, но он словно быстро смыл с себя тот след и оказался не у дел. Точно кто-то вырезал его из того момента, и Адрия осталась в нем одна. Единственной виновной. О том, что такого делает Мартин Лайл, чтобы оказаться непричастным, Адри остается только догадываться.
Но гнусная стайка Лайла, получив новый повод для издевок, точно срывается с цепи. Они преследуют Адрию по всей школе, отпускают пошлые шутки в углах коридоров и оставляют грубые, сальные комментарии под редкими фотографиями ее профиля в соцсети. Хоть и публикуются они под анонимными аккаунтами, не составляет особого труда догадаться, чьих рук это дело.
Аноним
Почем сосешься, Роудс?
Аноним
Кто следующий в твоем списке?
Аноним
Идем на свидание? Ах да, забыл, что ты на свидания только по тюрьмам ходишь.
Адрия лишь закрывает профиль в соцсети от комментариев и нервно пихает телефон обратно в сумку. Все это не способно задеть ее глубоко, ранить слишком сильно, поэтому она выбирает игнорирование. Но получается не всегда. Например, сложно проигнорировать учителей, которые, варясь в общем котле школьных сплетней и слухов, наверняка наслышаны о случившемся.
На уроке физики мистер Паулер неприязненно оглядывает ее наряд: на Адри изодранные джинсы и старая футболка с надписью «The Velvet Underground», принтом ярко-желтого банана и вызывающими строчками из песни «Venus In Furs»[8]. Когда учитель прокатывается по ней взглядом, Адрия буквально ощущает на коже чужое осуждение. Роудс уже не раз появлялась в школе в подобном виде – футболку она еще давно нашла на чердаке вместе с пластинками Аманды, – но сейчас, словно впервые, почувствовала, что для чужого презрения есть повод. Может быть, поэтому оно так ярко и так жарко обжигает ее, пока Адрия занимает свое место.
Она ощущает, как мистер Паулер точно хочет что-то сказать, прокомментировать ее наряд или просто упрекнуть Адрию на чем свет стоит, но он молчит. Минутой позже он поправляет очки, сурово одергивает пару ребят на первых партах, а затем раздает контрольную работу.
Конец года не за горами, поэтому тестовые задания, всяческие проверочные и эссе валятся со всех сторон, и единственное, что успевает Адрия, – лишь нервно ругаться, проклиная все школьные требования вместе с теми, кто их придумал.
Из всего задания только название темы кажется ей чем-то смутно-знакомым, чем-то, что зацепилось в голове, когда все остальное ускользнуло прочь. Но в этот раз их с Беном рассаживают, и Роудс, поглядывая на пустоту соседнего места, прибегает к единственному спасению – телефону под партой. Прикрывая глаза ладонью, чтобы скрыть нервно бегающий по экрану взгляд, Адрия шустро гуглит, выхватывая из интернета сумбурные ответы.
Но мистер Паулер, точно только и дожидаясь этого момента, оживает.
– Мисс Роудс, – хриплый голос учителя оглушает ее, а скрытое презрение сочится меж букв. Адрия живо поднимает взгляд и цепенеет. Мистер Паулер продолжает: – Что-то интересное обнаружили под партой? Изучаете непотребства на своем, так сказать, наряде, или все же у вас дела поважнее?
Адрия, захлебнувшись гневом, молчит и только стискивает зубы, ощущая, как взгляды одноклассников обращаются к ней. Не желая уделять издевке внимание, она хочет лишь отделаться от этого непрошеного интереса. Слова находятся быстрее, чем Роудс успевает подумать. Она живо кивает, роняя телефон на сжатые бедра и кладя руку на парту.
– Джинсы испачкались, – цедит Адрия первую попавшуюся отговорку.
– Коленки замарала, – тут же подхватывает чей-то ехидный голос из середины класса, и за ним следуют сдавленные смешки одноклассников.
– Небось жалась с кем-нибудь за стадионом, коленки-то и стерлись. – Синтия, девушка Томаса, мерзко хихикает, и Адрия вмиг жалеет, что вообще открыла рот. Она со злостью сжимает кулаки и скрипит зубами.
– Заткнись, – рявкает Роудс, обращая на Синтию внезапно вспыхнувший гнев. Та лишь смеется и вертит пальцем у виска.
– Давай, Роудс, отхлестай меня, – бесстыдно звенит голос одноклассника с третьего ряда, когда он делает отсылку к строчкам песни на ее футболке.
Мистер Паулер не вмешивается. Точно вынеся Адрии приговор на показательную публичную порку, он лишь складывает перед собой руки и хмыкает. На десяток секунд школьники, почуяв безнаказанность, оживают, и усмешки взрывами петард доносятся до Адрии со всех сторон. Только затем учитель физики прекращает балаган, сурово выдав:
– Возвращайтесь к работе.
Смешки тихо перекатываются по партам еще несколько минут, но все же замолкают. Роудс склоняется над своим заданием, долго пытаясь унять раздражение, и в конце концов находит в себе силы совладать со злостью и закончить работу. Мистер Паулер, точно добившись своего, до самого конца урока больше не уделяет ей внимания и не делает замечаний. Адрия злобно и бесстыдно пользуется этим, извлекая из паршивой ситуации хоть какую-то пользу, и подчистую списывает всю теорию из интернета.
Глава 12
На перемене, пропихиваясь сквозь толпу школьников в кафетерии, с неаппетитным на вид хот-догом и пачкой сока в руках Адрия пробирается к свободному столику и оседает на стул. Напряжение, хоть и звенит еще внутри, все же становится тише, отступает от нее волнами, оставаясь лишь далеким эхом. Роудс суетливо распаковывает хот-дог, дырявит трубочкой пачку сока и уже приступает к своему незамысловатому обеду, когда чья-то фигура возникает рядом. Она ожидает в очередной раз увидеть кого-то из дружков Лайла с косым оскалом, ведь едва ли сам Мартин теперь станет нападать на нее в гуще толпы, но рядом оказывается лишь Бен Уильямс.
Адрия закатывает глаза. Бен преследует ее с того дурацкого теста по математике и требует отдать долг, а все, чего требует Адрия, – чтобы он отвалил. Как жаль, что мать учила ее перекладывать свои проблемы на мужчин, но не учила, как избавляться от дурацких обещаний и ответственности после.
– Так нельзя, – с ходу заявляет Бен, очевидно, ожидая, что Роудс может скрыться в любой момент. – Ты не пришла!
Черт.
Адрия мгновенно вспоминает, что после вчерашнего дня, желая отделаться от него, обещала прийти в торговый центр к трем часам дня, но после, затерявшись в школьной суете и в очередной раз скрывшись от нее на стадионе, совершенно об этом забыла. Удивительно, что только к обеду Бен Уильямс настигает ее, чтобы озвучить претензию вслух. Судя по всему, раньше, замечая, что Адрия на взводе, и не надеялся услышать вразумительный ответ. Едва ли она может дать ответ и сейчас.
Роудс лишь окатывает одноклассника холодным взглядом и впивается зубами в хот-дог.
– Почти неделя прошла! – Бен хмурится и пытается заглянуть ей в глаза, наверное, желая обнаружить хотя бы налет стыда. – И каждый раз ты сливаешься! Неужели это так трудно?
– Трудно, – с набитым ртом отвечает Адрия.
– Всего десять минут. Это ведь справедливая сделка. Ты же получила хорошую оценку за тот тест?
– Получила.
– Так и где моя часть сделки?
– Слушай, Бен, – прожевав, Адрия устало опирается головой на руку. – Забудь уже и не беси.
Одноклассник нервно теребит пальцами край черного худи и опускается на стул рядом с ней. Адрия хлюпает соком из коробочки и старательно его игнорирует.
– Ты не понимаешь, – его голос дребезжит и становится громче. – Он меня достал. Каждый день тычет в то, что я неудачник. Как будто это я виноват в том, что… Что все сложно! – выпаливает Бен и ерзает на месте.
Адрия хочет отреагировать, наконец, донести до него доходчиво и ясно, что все эти проблемы и пустая болтовня – не ее дело, но ее опережают. Пара силуэтов неожиданно появляется рядом, тенью нависая над их столиком. Роудс поднимает взгляд и замечает Мартина и Томаса. Она напрягается, уже готовится сделать первый выпад и отразить нападение, но Лайл лишь кратко скользит по ней взглядом, а его тяжелая ладонь опускается на плечо Бена.
– Уильямс, – Лайл почти рычит, и с ходу, без пояснений и комментариев, Адрия ощущает в этом тоне угрозу. Такую же жесткую и беспрекословную, как во время их первой стычки на стадионе. Что-то внутри нее невольно цепенеет, пока Мартин продолжает: – Как дела?
Бен хмурится, очевидно, не понимая, чем вызван интерес к его персоне, но тихо отвечает:
– А? Нормально… – звучит его голос то ли утверждением, то ли вопросом, словно он сам не уверен, точно ли у него все нормально.
– Нормально, говоришь? А у меня нет, – Мартин цедит слова, нависая между Адрией и Беном, и Роудс не шевелится, даже не поднимает взгляда – только ожидает, что произойдет дальше. И не успевает она опомниться, как Мартин Лайл резко выступает вперед и буквально одним движением, схватив Бена за шкирку, вытаскивает его из-за стола.
Тот от неожиданности валится вбок, путаясь в собственных ногах, но Мартин подхватывает его уже за грудки, грубо разворачивая к себе лицом. Адрия молча отшатывается в сторону, так и застыв с хот-догом в руке. Внезапно внимание почти всех в кафетерии переключается на происходящее, и десятки голосов затихают, но Мартин точно не замечает этого. Он лишь крепче хватает Бена Уильямса и стягивает пальцы на его худи. Томас мельтешит рядом, сложив руки на груди, и скалится.
– Из-за твоей работы меня сорок минут допрашивал директор, – слова Лайла громыхают над ухом Уильямса.
– Как это? Ничего не понимаю, там же все правильно… – Бен бормочет, и только сейчас Адрия начинает догадываться, в чем дело. Видимо, не она одна покупает у одноклассника контрольные работы и тесты.
– Чертовы эукариоты твоих рук дело?
Мартин встряхивает свою жертву не в меру грубо, не жалея сил, и худощавый Бен трепыхается в его руках, точно кукла. Он испуганно лопочет в ответ:
– В чем проблема? Я не мог ошибиться…
– Наш класс еще не проходил эту тему, – Мартин рычит, и Адрия неосознанно сглатывает.
– А… – только и выдавливает из себя Бен Уильямс.
– Проучи ботана, – доносится чей-то смешок издалека.
– Будет знать, как умничать, – вторит ему чужой голос.
– Заткнитесь, – отзывается Томас непринужденно, лишь бы только поучаствовать в гнусной сцене.
– Выпендриться решил? Подставить меня вздумал? – Тем временем Лайл грозно встряхивает одноклассника Адрии снова, и на этот раз Бен тихо всхлипывает, а Роудс морщится. Она знает, что не должна вмешиваться, знает, что это самое простое правило в такой ситуации, чтобы не привлекать к себе лишнего, непрошеного внимания.
Мартин смыкает пальцы почти у горла парня, но тишина вторит ему в ответ. Молчит Бен, молчат десятки свидетелей, затаив дыхание в злорадном интересе.
Но тут Адрия все же не выдерживает. Она подскакивает со своего стула, бросается, чтобы оттолкнуть Мартина прочь, но в последний момент застывает рядом с ним. Это не ее война и не ее проблемы. Роудс лишь нервно огрызается, только потому, что не посмеет никто другой:
– Хватит! Оставь его!
С угрожающей медлительностью тяжелый взгляд Мартина перекатывается на Адрию. Звенящее напряжение, мигом заполнившее пространство между ними, почти материально – только протяни руку и сожми в кулак. Адрия тихо выдыхает, не выдавая страха или сомнения. Секунды тянутся мучительно долго. Мартин никуда не торопится, испепеляя ее взглядом, и немые зрители оценивают происходящее.
Но они не получают должного удовольствия от всей сцены, потому что спустя еще несколько мгновений Мартин Лайл демонстративно отталкивает от себя Бена, размыкая хватку. Тот, не ожидая, валится на пол кафетерия.
Оживает тихий гул голосов на фоне. Адрия не отводит от Лайла взгляд, не желая отворачиваться первой. Но Мартин небрежно отстраняется, точно и вовсе не замечает Роудс в опасной близости.
– Физика, математика и биология, – вновь обрушиваясь своим вниманием на Бена, рычит Мартин. – До конца года. Иначе я солью твою контору к чертовой матери. А ты, – он наконец обращается к Адрии, и в этот раз холодность в его взгляде обманчива, – не вмешивайся.
И вместе с Томасом, который все так же беззаботно насвистывает под нос какую-то песню, Лайл уходит. А Адрия, озадаченная всей сценой, переводит взгляд на Бена. Задерживаться в кафетерии под взглядами зевак у нее нет никакого желания, поэтому она хватает со стола свой обед и разворачивается в сторону выхода. Напоследок она хмурится и бросает растерянному однокласснику, который нерасторопно поднимается с пола, отряхивая худи:
– Мы в расчете.
После того как Адрия, замкнутая в своей злости и неприятии происходящего, пробегает на стадионе не меньше десяти километров разом и долго принимает теплый душ в раздевалке, Мартин Лайл застает ее на безлюдной парковке. Сумерки уже окутывают Рочестер плотным слоем, а школа, как и улица, замирает в усталом оцепенении. Все уже разбредаются по домам, запираются за дверьми, утыкаясь в телевизор или тяжко вздыхая о прошедшем дне за ужином. Но Адрия с Мартином точно никуда не торопятся вовсе. Роудс хочется верить, что встреча их случайна, но чутье, острое и почти звериное, подсказывает, что это не так.
Они не закончили начатое в кафетерии. Столкновение, которое должно обернуться последствиями.
Мартин, отстранившись от машины, утопающей в густой тени деревьев, наступает на нее молча, медленно, сокращая расстояние шаг за шагом. Адрия наблюдает за ним зачарованно и не шевелится, не зная, чего ждать – пылкого гнева, мстительного злорадства за попытку вмешаться или же новых угроз. Но, приблизившись, все, что делает Мартин, – кладет тяжелые ладони на ее талию, а затем все так же молча, едва заметно хмурясь, теснит Роудс к своему серебристому пикапу.
Адрия, растерянная и сбитая с толку, почти не сопротивляется, лишь упирается рукой в его крепкую грудь.
За пределами света фонарей они срываются, как по команде, и в одичалой хищности вгрызаются друг в друга поцелуями, замешанными с болью. Кратко опалившись желанием, точно так же, по беззвучной команде, они скрываются внутри пикапа, и Мартин, смерив Адрию молчаливым взглядом, заводит двигатель. Машина медленно трогается с места, а затем, развернувшись, покидает пустынную парковку, окутанную тенями деревьев.
Мартин глушит двигатель, только когда другие тени, в десятке километров от Рочестера, укрывают их темнотой. И тогда Адрия с Лайлом вновь набрасываются друг на друга с пылкими, опьяняющими поцелуями, едва ли различая во мраке леса что-то, кроме собственной страсти.
Саднят губы, горит от жадных касаний кожа, болезненное наслаждение прокручивается внутри колючей проволокой и рвет все самое сокровенное. Их терпение оказывается лишь фальшивой валютой. Их новая реальность выглядит как очередная гонка, соревнование, кто выиграет, добравшись до финиша единственным победителем. Победителем станет тот, кто примет происходящее, наплевав на здравомыслие. И Адрия знает, что в этот раз она выигрывает. В этот раз она рвется вперед так, что не замечает ничего вокруг: ни как шипит упавшая банка колы в ногах, ни как звенят на тонких запястьях браслеты, ни как призывно маячит на приборной панели чужой телефон. Не замечает, как рычит раненым зверем Мартин, растянувшись на сиденье под ней, и как ее собственное сердце колотится, надрываясь в торопливом перестуке в такт движениям.
Все, что касается Лайла, ее не трогает. Даже больше – все, что касается ее самой, едва ли волнует Адрию. Потому что она не желает думать.
Леса Рочестера укрывают их от свидетелей, а темнота – от необходимости смотреть друг другу в глаза. Адрии не нужна правда, не нужна откровенность. Все, что ей нужно, – только ощущать, как пылает алым заревом ее злость, чувствовать, как тело содрогается в животном удовольствии. Все затаенное рвется наружу, раздирая оболочки и все преграды. Ногти впиваются в кожу Мартина, оставляя глубокие алые следы. Боль, которую она способна причинить в этой темноте, становится ее силой. Триумфом, найденным назло здравому смыслу в поцелуях человека, которого Адрия должна презирать.
Но разрушающая, губительная страсть не отменяет презрения.
Так же, как окончание их жестких и пылких столкновений в темноте леса не означает мир.
Когда первая разрушающая волна ярости отступает и опустошающая тишина накатывает на них в душном салоне пикапа, Адрия первой спешит избавиться от этого липкого чувства причастности к происходящему. Вырываясь из машины в прохладу улицы, она хлопает дверью, ступая по чавкающим листьям в глушь леса.
Пустынная чаща за заброшенной лесопилкой не выдает чужих секретов. Дорога до этого места прячется меж густых сосен, скрывается в мрачных тенях и едва ли виднеется на картах.
Адрии не нравится это место, под сенью леса она чувствует себя неуютно, но еще неуютнее было бы объявиться в компании Мартина Лайла в городе под взором десятков свидетелей. Правда о происходящем неудобна ни ей, ни ему.
Роудс натягивает кожаную куртку, а затем опирается на капот машины и судорожно закуривает.
Двигатель пикапа вздрагивает, набирая обороты, вспыхивают фары, и яркий белесый свет разрезает темноту леса на многие метры вперед.
Мартин покидает салон вслед за Адри и молча облокачивается на другую сторону капота. Несколько секунд в его руках горит экран телефона, но тихо хмыкнув, Лайл гасит мобильный и отправляет его в карман куртки. Молчание становится еще более отчетливым.
Эта неловкая тишина «после» – то единственное, что заставляет Адрию жалеть о происходящем. Молчать и думать, что они могут сказать друг другу, – разве это не унизительно?
Адрия подергивает острыми плечами, глубоко затягиваясь и выпуская дым в стылый воздух. Если бы не чертов лес, она бы уже ушла, оставив Лайла ощущать все это в одиночестве, – саднящие губы, свежие царапины на спине, мрачное непонимание того, как они к этому пришли. Впрочем, Адрия понимает чуть больше Лайла – она знает, зачем она здесь и почему ей так нужно задеть Мартина за живое. Чтобы почувствовать живой себя.
Живой и злой.
Она бросает на парня скользкий взгляд, спеша разорвать нелепое молчание:
– Не боишься, что тебя тут увидят со мной?
Мартин лениво покачивает головой, заваливаясь назад и опираясь локтями на капот. Издевка пролетает мимо и не задевает его. Он оборачивается к Роудс с непроницаемым спокойствием:
– В этих краях уже давно никого нет.
Адрия скептично хмыкает, недовольная тем, что Лайл своим бархатным баритоном напоминает сонного кота.
Поднимая взгляд к небу, на котором неравномерно разбросаны звезды, он продолжает:
– Эта лесопилка принадлежала моему отцу. Пока он не обанкротился и не свалил в Чикаго в поисках лучшей жизни.
Тон его звучит отреченно, немного болезненно.
Роудс едва заметно морщится в ответ на откровенность и снова затягивается поглубже. С какого момента они начали говорить? Что-то кроме шипящих угроз или колючих издевок?
Адрия поднимает глаза на небо, но, не обнаружив ничего для себя интересного, быстро возвращается взглядом в темноту леса. Прикусив губу, она ерзает на месте, откидывает недокуренную сигарету в черную грязь и плотно вдавливает окурок мыском тяжелого ботинка.
Ее голос звучит насмешливо:
– И много девчонок ты сюда возил?
Лайл не оборачивается, но Адрия слышит, как яростно хрустит ветка под его ногами. Его силуэт напрягается, сильнее упираясь в капот. Мартину требуется пара секунд, чтобы после краткого выдоха ответить:
– Ревнуешь, Роудс?
– Было бы что ревновать.
– Ни одну, – голос Мартина сурово отзывается в ответ, но быстро возвращает себе небрежные нотки: – Не люблю эти места, но оказаться здесь с тобой даже забавно.
– Так же забавно, как угрожать другим? – Адрия вопросительно изгибает бровь, и только тогда Мартин Лайл оборачивается к ней, поняв, о чем речь. О его нападении на Бена Уильямса, о всей этой сцене в кафетерии и ее последствиях.
– Я не собираюсь оправдываться перед тобой, но он меня подставил.
– Это не повод, чтобы хватать его и обвинять в том, что ты неспособен сделать сам, – как будто сама Адрия способна разбираться с домашними заданиями. Большую часть из них она просто игнорирует.
– У меня нет на это времени, окей? – Мартин мрачно нависает над капотом машины, теперь уже упираясь в него ладонями. – Я тренируюсь почти каждый день.
– А говорил, что не собираешься оправдываться.
Мартин тяжело выдыхает, видимо, понимая, что его только и пытаются подловить. Он поджимает губы, но затем будто стряхивает с себя злость, выпрямляясь во весь рост.
– Чего ты такая вечно недовольная?
– Потому что ты меня бесишь? – выпаливает Адри искренне и без лишних раздумий.
– И что тогда ты тут делаешь? – теперь очередь Лайла ее подлавливать.
– Как раз собираюсь уходить, – нервно фырча, она проходит к двери и, прежде чем нырнуть обратно в салон, бросает: – Отвези меня обратно в город.
Чем больше к Адрии придираются остальные, чем сильнее жалкая шайка Лайла обращает на нее внимание, тем сильнее сама Адрия впивается в Мартина, сильнее вонзает ногти в гладь кожи, больнее сжимает настырные пальцы в районе кадыка. Искрящаяся страсть граничит с ненавистью, и вместо того, чтобы отвечать каждому из своих обидчиков, Роудс находит иной способ избавиться от гневного напряжения внутри. Сталкиваться с Мартином и уничтожать друг друга, причиняя самим себе столько же боли, сколько и гневного удовольствия.
Еще несколько раз Адрия с Мартином теряются в тенях леса, бесстыдно и злобно предаваясь собственной страсти, еще раз Мартин вылавливает ее в пустынных коридорах стадиона, вырывая поцелуй силой. Роудс нервно шипит, но не сопротивляется.
Для внутреннего беспокойства она находит совсем другой повод, не такой раздражающий и скверный. Наблюдая за тетей последнюю неделю, Адри даже сквозь собственные сумбурные и жужжащие мысли замечает, что состояние Аманды ухудшается. Когда та не появляется дома трое суток, а после возвращения, рухнув на диван, в восемь вечера кружка за кружкой заливает в себя кофе, смотря на племянницу долгим немигающим взглядом, даже Адрия понимает, что дело плохо. Аманде необходима помощь, как максимум – психотерапевта, как минимум – по работе. Если в первом Адри ничего не смыслит и имеет абстрактное представление лишь из фильмов по телевизору, то со вторым все куда яснее.
Аманда упоминает, что еще два дня ее не будет из-за того, что в кафе большая поставка алкоголя, а они должны оформить все быстро. Адри тихо хмыкает, взглядом изучая синяки от недосыпа на лице тети, а после неуверенно предлагает свою помощь. Раскрыть глаза на чужие проблемы удается, только столкнувшись с ними лицом к лицу. Впрочем, это работает только с Амандой.
Уже на следующий день после школы Адрия приходит в кафе, чтобы помочь тете с приемкой товара. Но прежде чем найти Аманду и получить задание, Роудс сталкивается с дружками Лайла в просторном пустынном зале у бильярдного стола. Глаза не сразу привыкают к интимной полутьме бара после яркого солнечного света, и Адрия замечает парней, только приблизившись.
Бросив на них единственный взгляд, в котором явно читается раздражение внезапной встречей, она закатывает глаза и решает быстро пройти мимо к служебным помещениям, но парни окликают ее, весело ухмыляясь и перебивая друг друга:
– Кто это тут у нас!
– Залетная пташка!
– Эй, Роудс, – гаркает кудрявый парень, Чарли. – У тебя что тут, свидание?
Адри останавливается в паре метров от парней и на мгновение щурится. Фыркает, поднимая вверх средний палец со стертым черным лаком, и убеждается, что Чарли точно рассмотрел жест во всех подробностях:
– Да, с тобой, идиот.
Чарли нужен только повод, любая жалкая подачка, чтобы вцепиться сильнее. И он быстро подхватывает, распаляясь:
– Мадам, тогда пройдемте за столик, я закажу вам вина! Белое, красное, или мадам любит покрепче?
Парень гадко улыбается, обнажая кривоватые зубы. Трескучий лающий смех неприятно режет слух. Остальные парни посмеиваются на фоне, застывая у стола с киями и наблюдая за происходящим. Роудс впервые замечает в полутьме самого Лайла чуть поодаль от бильярдного стола. Из глубины зала он глядит на нее пристально, как и остальные, ожидая, что произойдет дальше.