Дочь серийного убийцы

– Давайте поговорим о чем-нибудь другом, хорошо? – Я вскакиваю, собираю кружки и несу их на кухонный стол. – Кто-нибудь может порекомендовать какой-нибудь приличный фильм? Марк сегодня тусит со своим приятелем, и я хочу воспользоваться случаем посмотреть то, от чего он обычно нос воротит, – говорю я, выдавливая смешок.

Грохот вертолета становится все громче, пока уже не начинает казаться, что он завис прямо у нас над головами. Мы умолкаем, и все взгляды устремляются к потолку. Я готова поклясться, что чувствую, как вибрирует вся комната. Интересно, почему они сосредоточили свое внимание на этом участке леса… А теперь и здесь.

Опускаю взгляд на свои руки, вцепившиеся в столешницу, и вдруг словно наяву вижу грязь, которая вчера была у меня под ногтями. Откуда она там взялась?

Чем бы я тогда ни занималась, тот факт, что случилось это в ночь похищения Оливии, впивается в мою совесть, словно игла шприца, вонзившаяся мне прямо в мозг.

Глава 14

Дженни

Гнилостный запах разложения ударяет мне в нос, едва только поднимаю крышку мусорного бака. Этим утром я не заметила никакого сильного запаха, когда по-быстрому выбросила туда новый пластиковый мешок с его непонятным содержимым. Теперь же от этой вони никуда не деться, и я вижу личинок, которые сыплются с крышки бака, словно извивающиеся рисовые зернышки. Закашливаюсь, прикрывая рот и нос сгибом руки. Во время учебы и работы ветеринаром мне приходилось сталкиваться со множеством отвратительных вещей, но это совсем другое дело. Может, потому, что мой разум сразу вытащил все плохое из моего прошлого – все, что мне удалось выяснить – и привязал все это к тому изуродованному коту. Убираю руку от лица и вновь закрываю крышку, мозг лихорадочно ищет каких-то объяснений. Я только вчера выбросила кошачьи останки в этот мусорный бак, так откуда же там взяться личинкам? Если только мухи уже давно не проникли туда, устроив пир на остатках пищевых отходов, которые я не донесла до компостной ямы. Либо так, либо останки кота были достаточно давними.

Сегодня я уехала с работы пораньше, чтобы присутствовать на ежемесячном собрании ветеринарного общества, так что днем меня там не ждут. Любые консультации возьмет на себя Самир, а медсестры займутся прививками – можно спокойно ехать в обычное место. Это не особо далеко, но мне всегда казалось бессмысленным потом опять возвращаться на работу – я едва успевала принять одного клиента до закрытия клиники. Так что теперь в моем распоряжении целый час, чтобы надежно упаковать останки. А потом, когда все сотрудники клиники разъедутся по домам, я помечу бедного котика как отходы животного происхождения, после чего утилизационная служба заберет их и кремирует вместе с остальными.

Расстилаю на земле большой лист полиэтилена, прихваченный из клиники, достаю из мусорного бака на колесиках сегодняшний мешок, который лежит на самом верху, и откладываю его в сторону – начать лучше с менее свежего образца. Заваливаю бак набок и метлой выгребаю из него на полиэтилен всякий домашний мусор, чтобы добраться до закопанного под ним вчерашнего мешка. Я бросила поверх него пару белых пакетов, чтобы Марк его случайно не приметил – хотя не припомню, когда он последний раз выносил мусор. И только теперь, когда содержимое мусорного бака свалено в кучу, замечаю еще один черный мешок. На мгновение мой мозг отключается. Перевожу взгляд вбок – да, сегодняшний я точно вытащила. Вон он лежит. Хмуро смотрю на новый мешок, который чуть меньше того, что с котом. Сейчас он лежит почти на самом верху кучи – а значит, прежде чем я все вытряхнула, скрывался где-то ближе к днищу. Судя по всему, это и есть источник заражения насекомыми.

Затаив дыхание, чтобы предотвратить рвотные позывы, руками в резиновых перчатках выгребаю из черного мешка большую часть мягких извивающихся личинок, а затем осторожно беру его за края, приподнимаю и встряхиваю. На расстеленный полиэтилен у моих ног вываливается что-то очень похожее на кролика с коричневой шкуркой – в стадии активного разложения. Отшатываюсь назад. Прислонившись к стене и тяжело дыша, пытаюсь осмыслить, что именно перед собой вижу.

Итак, к дому подбросили еще один мешок с мертвым домашним животным – до того, как я обнаружила первые два.

И кто же закинул его в мусорный бак? Кроме Марка, вроде как больше некому, так ведь? Мысленно прокручиваю взаимодействие с ним за последние пару-тройку дней. Он был немного отстранен от меня, в разговоры особо не вступал. Если б Марк нашел изуродованного кролика, то, скорее всего, сразу же обратился бы ко мне, поскольку я ветеринар. Неужели он по какой-то причине предпочел скрыть это от меня? У нас снова появились секреты друг от друга? Пытаюсь изгнать из головы мысль, которая буквально кричит: ну, у тебя-то они есть, а он чем хуже? Впрочем, наверное, Марк просто забыл упомянуть об этом.

Мысли продолжают путаться, пока я перекапываю кучу мусора на наличие других черных мешков. Чувствую заметное облегчение, больше не обнаружив никаких мертвых животных. Но когда возвращаюсь вниманием к мешку, обнаруженному сегодня утром, меня вновь охватывает напряжение. Вчерашний котик не был разовым явлением. Больше уже нельзя списывать эту историю на кого-то, кто случайно задавил его машиной и решил в таком виде вернуть хозяевам.

Нет. Кто-то специально избрал своей целью нас. Меня.

Я кого-то сильно разозлила? Ум уже заходит за разум. Единственный человек, который приходит в голову, – это Оливия Эдвардс. Встревоженное лицо Марка, когда он рассказал мне о ее похищении, четко отпечаталось у меня в памяти. Ситуация была неловкой для нас обоих, но вроде только я осталась после этого с каким-то неуютным и беспокойным чувством – Марк казался совершенно невозмутимым, уходя на работу, и даже насвистывал, пока шел по подъездной дорожке к своей машине. Или же, по крайней мере, пытался выглядеть таким образом.

Впервые я столкнулась лицом к лицу с Оливией, когда она привела свою собаку к нам в клинику для профилактического осмотра. Она показалась мне тихой, непритязательной, с трудом поддерживала разговор. Я хорошо это помню, потому что во время консультации Оливия едва смотрела на меня, а ее оливковая кожа становилась темно-красной всякий раз, когда я задавала какой-нибудь вопрос. Что было более чем странно.

Выйдя из смотровой, она пошла в регистратуру записываться на повторный прием, как я ее и просила. И, случайно проходя мимо регистрационной стойки, я вдруг услышала ее слова: «Вы не могли бы в следующий раз записать Рекса к другому ветеринару? Очень вас прошу! Вообще-то в этот раз я просила записать меня к Самиру, но мы попали к совсем другому врачу». Я была настолько ошеломлена, что быстро прошмыгнула мимо, опасаясь того, что она может обернуться, увидеть меня и понять, что я все слышала. В голову не приходило ни одной правдоподобной причины подобного отношения ко мне. По крайней мере, тогда…

Разумеется, со временем эта причина мне все-таки открылась.

Невольно зажмуриваюсь, припоминая свой хриплый шепот, которым я бросала обвинения Марку; виноватое выражение его лица, подтверждающее мою правоту. И кульминацию – его слабые попытки все отрицать, а затем отчаянную мольбу о прощении. Все мое тело словно онемело, боль проявилась не сразу – поначалу ее притупил шок.

Помотав головой, чтобы избавиться от этих образов, складываю черные мешки в одну кучу. Засунув их в пустой, чистый, откладываю в сторону и заворачиваю вывернутый из бака мусор в полиэтилен, чтобы засунуть все это обратно. Можно ли сделать вывод, что цель – это я, а все эти мешки – дело рук Марка? Быстро прихожу к скоропалительному выводу, что все эти «подарки» оставлены именно мне – может, взыграла нечистая совесть? При виде той бабочки мои давние страхи сразу превратились в реальность, но вообще-то это и вправду могло быть простым совпадением. Среди останков кролика никаких бабочек не обнаружилось. Хотя, с другой стороны, разложение в этом случае уже шло полным ходом, так что я могла ее просто пропустить.

Пока сгребаю мусор, взгляд падает на черный мешок, в который мне еще предстоит заглянуть. Несколько секунд неотрывно смотрю на него, почему-то ожидая, что сейчас он зашевелится или сдвинется с места – словно в сцене из фильма ужасов. Мешок лежит в нескольких футах от меня, но все равно почему-то страшно. И дальше оттягивать изучение этого мешка уже нельзя, но почему-то я совсем не горю желанием увидеть его содержимое. Если не загляну в него, то ничего и не узнаю – перспектива довольно привлекательная. Меньше знаешь – крепче спишь.

«Спрячь голову в песок, Джен. Это единственный выход».

Перед моим мысленным взором вдруг проскакивает лицо Оливии, и я зажмуриваюсь, чтобы прогнать его. «Похищена с улицы» – вот как это было подано в новостях. Уже сама по себе эта строчка навевает ужасные воспоминания. В свое время о чем-то подобном я неоднократно слышала в новостях и читала в газетах. Мне уже было семнадцать, когда я узнала правду. В семнадцать лет вся моя жизнь вновь разбилась вдребезги, разлетевшись на мелкие осколки, и я во второй раз потеряла своего отца.

Слышу тихие постукивания, когда мои слезы капают на пластиковый пакет. В животе разгорается обжигающий жар, медленно поднимаясь вверх, пока и лицо не начинает гореть огнем. Подступает ненависть, что мне опять напоминают о моих родителях – о тех, кто меня породил. После всех моих попыток сбежать, спрятаться, похоронить прошлое, как смеет источник всех моих проблем вновь поднимать свою уродливую голову?

Однако мой отказ признать это не остановит того, кто это делает. Это будет возможно, только если смело шагнуть в неизвестность и встретиться с ним лицом к лицу.

Решительно придвигаюсь к мешку и открываю его.

Клочковатая пегая шерстка – окровавленная, но с явными хохолками-розетками, позволяет безошибочно опознать в этом моем жутковатом подарке абиссинскую морскую свинку. Хмурю лоб, ощутив мимолетную искру узнавания – не знакома ли мне, часом, эта свинка? Да вроде нет. Осторожно вытащив ее из мешка и перевернув кверху брюшком, вижу глубокий надрез – кожа раздвинута, открывая внутренности. И тут делаю резкий вдох.

К кишкам приколота прекрасно сохранившаяся бабочка.

Теперь ошибки быть не может. Я и есть цель. И они, кем бы эти «они» ни были, знают о моем прошлом. Знают, что сделал мой отец – и кто он такой.

Моя мать тогда солгала мне. Мой отец сидит в тюрьме вовсе не за мошенничество.

Я – дочь серийного убийцы.

Глава 15

Губитель репейниц

Закоулки сознания серийного убийцы

Пола Слейтера: взгляд изнутри

Ныне уже 65-летний Пол Слейтер по-прежнему отбывает пожизненное заключение за похищения и убийства пяти женщин, совершенные в период с 1975 по 1987 год. И все двенадцать лет, в ходе которых он сеял смерть и ужас среди мирных обывателей, Слейтер успешно поддерживал нормальные повседневные отношения с обитателями городка Барнсли на севере Англии и казался всем, кто знал его, хорошим крепким семьянином – женатый человек с маленькой дочерью, которую он буквально боготворил. То, как он умудрялся жить бок о бок с ними, все это время охотясь на беззащитных женщин – и не вызывая при этом никаких подозрений, – стало для всех настоящим потрясением.

Как такое чудовище могло свободно разгуливать среди нас? И так долго оставаться незамеченным?

Это лишь часть вопросов, которые задавали многие и на которые средства массовой информации безуспешно пытались найти ответы, посвящая сотни дюймов газетных колонок различным теориям и домыслам. За последние тридцать лет кто только не пытался разгадать эту загадку – с привлечением психологов, психиатров, детективов, знакомых и даже членов семьи убийцы, но никто так и не обратился к единственному человеку, способному дать ответ на все эти вопросы, – к самому Полу Слейтеру.

До недавних пор.

Глава 16

Марк

В последний четверг каждого месяца Джен обычно приезжает домой пораньше – после этих своих ветеринарных посиделок на работу уже не возвращается, – но в доме тихо, когда мы с Бреттом проходим в дверь и двигаем прямиком на кухню. Он усаживается за стол, а я ставлю чайник. Наверное, Джен избегает необходимости вступать в разговор с Бреттом. А может, избегает меня. С тех самых пор, как она узнала про Оливию, между нами сохраняется определенная неловкость. Джен знает, что лучше не поминать прошлое – никто из нас не хочет возвращаться к тем мрачным временам, – но иногда мне все-таки хочется поговорить с ней об этом. Я убежден, что наши тревоги и вопросы так и будут разъедать нас изнутри, если мы оставим их под спудом. Словно яд, ожидающий своей жертвы.

До недавнего времени я всегда принимал все эти «неизвестности» касательно Дженни как данность. Они не имели абсолютно никакого значения, когда в тот снежный студеный мартовский день слепой случай впервые свел нас вместе. Слепой случай, который я до сих пор считаю судьбой. Тогда мне едва стукнул тридцатник. Ее машина застряла в сугробе по дороге в Колтон-Кум. По словам Джен, узенькие сельские переулочки застали ее врасплох. «Я до сих пор ездила только по нормальным шоссе – просто не могу поверить, что тут может быть двустороннее движение!» Она махнула на улочку, на обочине которой застряла ее машина, и я едва сдержал смех. Джен была бледна, а глаза ее потрясенно расширились, когда она стала рассказывать мне, как какой-то кретин практически столкнул ее с дороги. «Вот же хам! Он явно думал, что вся дорога принадлежит ему – ехал по самой середине!»

Я улыбнулся и предложил вызвонить одного своего приятеля, чтобы тот помог выдернуть ее черный «Фиат» и отбуксировал его в автомастерскую. «Хотя вам следует знать – если вы, конечно, и дальше собираетесь ездить по этим проулкам, – что все тут, как правило, едут ровно посередине, потому что проезжая часть недостаточно широка, чтобы разъехаться. Если вдруг встретите встречную машину, просто остановитесь и сдавайте назад». Мои слова, похоже, ее не очень обрадовали. «Вы ведь умеете ездить задним ходом?» – с ухмылкой добавил я.

Она бросила на меня стыдливый взгляд, который ясно сказал мне, что нет, ни фига не умеет, и с красным лицом пробормотала: «Я сворачивала задом за угол на экзамене по вождению».

И с этого момента мы с Джен были уже неразлучны. Она сказала мне, что переезжает на жительство в нашу деревню, так что да, ей теперь все-таки придется ездить по этим дорогам. Я взялся растолковать ей местные особенности дорожного движения в наших краях, а в частности обучить тому, как двигаться задним ходом более-менее по прямой, а не диким зигзагом, задевая живые изгороди по обе стороны дороги – маневр, хорошо знакомый мне по всяким понаехавшим из столиц, которых невесть как занесло в нашу лесную глушь.

Эти «неизвестности» не имели никакого значения и после нашего бурного романа с головокружением от любви, завладевшей всеми моими чувствами. Моя мама настолько влюбилась в Дженни, была настолько уверена, что я нашел Ту Единственную, что нежелание Джен упоминать о своих родителях не вызывало у меня абсолютно никаких вопросов – по ее словам, мои родители оказались настолько славными людьми, что она уже думала о них как о своих собственных. Мама так увлеклась, помогая Дженни со свадебными планами, что даже не стала высказывать своих опасений, когда Джен сказала, что своих родителей на свадьбу не пригласит. Они ведь так хотели сделать все правильно – мой отец был непреклонен в том, что я должен обязательно попросить благословения у отца Джен. Но свадьба прошла без них, и с каждым днем ее родители все больше забывались. Пока Джен не забеременела. Рождение Эллы стало вишенкой на торте. Мои мама и папа были в таком восторге, впервые взяв на руки нашу драгоценную дочурку, что никак не могли понять, почему родители Джен не могут разделить их радость.

Я вот даже представить себе не могу, как это можно существовать отдельно от Эллы и Элфи. Я бы пошел буквально на все, чтобы защитить своих детей. Как же могло случиться, что Дженни не чувствовала того же самого со стороны ее собственных родителей? Однако, по ее словам, они не хотели иметь с ней ничего общего. Интересно, сколько из этого соответствует действительности…

Когда я думаю о воспитании наших детей, то мои мысли всегда так или иначе возвращаются к Оливии. К тому, через что сейчас могут проходить ее бедные родители. Наверняка это сущий ад. Вряд ли я когда-нибудь захочу знать, каково это. С того момента как я взял крошечную ручку Эллы в свою, то был и сражен наповал, и переполнен чувствами. Она была такой совершенной, такой уязвимой… С того дня моим долгом было заботиться о том, чтобы ей никогда не причинили вреда. Разве это не обязанность каждого родителя? Не то, к чему они стремятся? Каково это, когда они подводят своего ребенка? А ведь именно так Джен всегда и говорила о своих родителях – в тех редких случаях, когда все-таки заходил такой разговор. Они подвели ее. Всерьез подвели. Я никогда не буду таким.

Элла и Элфи для меня – на первом месте.