Дочь серийного убийцы

В голове у меня гудит. В данный момент я просто не могу признаться, что со мной приключилась очередная отключка с провалом в памяти – только не тогда, когда я еще не знаю, чем в тот момент занималась. Решаю прикинуться дурочкой.

– Нет, абсолютно ничего. На сей раз я действительно хорошо выспалась. Потому-то мы оба и проспали. Знаешь, как это бывает – когда крепко спишь, телу это типа как нравится и оно требует большего, – использую я один из его собственных излюбленных аргументов. – Да кто это, в конце-то концов? Кто пропал?

Кислота бурлит у меня в желудке, пока я жду его ответа. Это деревня, где практически все так или иначе знают друг друга, так что само собой разумеется, что мне должно быть знакомо имя, которое он назовет.

Марк пристально, не мигая, смотрит на меня. Как будто анализирует меня, пытаясь что-то увидеть в моих глазах, и я ловлю себя на том, что молю бога, чтобы того, что он ищет, там не оказалось. Вздохнув и наморщив лицо, Марк очень тихо произносит:

– Оливия Эдвардс.

Все мои внутренности выворачивает наизнанку, и кажется, что пол качается у меня под ногами. Ковыляю к дивану и тяжело опускаюсь на него, пока не успела упасть. Сердце у меня колотится о ребра, его вибрации распространяются по всему телу, и все, что я слышу, – это шипение своей собственной крови и пульсирующую какофонию в ушах.

Я и вправду знаю Оливию Эдвардс. Мы оба ее знаем.

Это та женщина, с которой у Марка был роман.

Глава 8

Марк

Едва только я услышал эту новость сегодня утром по дороге на работу, как уже не был способен думать ни о чем другом. К тому времени, как я добрался до своего офиса – комнаты, которую временно снимаю на одном из этажей здания связи, – голова у меня опять раскалывалась, несмотря на парацетамол, принятый от похмелья. На тот момент подробности были отрывочными, но когда я услышал ропот потрясенных и обеспокоенных обитателей деревни и увидел в местных новостях обсуждение последних известных перемещений Оливии, ужас вновь захлестнул меня, словно приливная волна.

А вот теперь пепельное лицо Дженни, ее черты, застывшие во взгляде, словно нацеленном на что-то в тысяче ярдов от нее, еще сильней разжигают этот ужас. Я вижу не просто потрясение – это страх: ее расширенные зрачки почти скрывают темно-зеленые, как лесная листва, радужки. Пульс упруго бьется у меня в горле. В последний раз я видел лицо жены таким в прошлом году, когда с трудом вывел ее из состояния, похожего на транс, взяв за плечи и крепко встряхнув. Джен совершенно не помнила, чем занималась несколько часов перед тем, как я нашел ее такой. В тот вечер я здорово выпил, и она встала с постели так, что я ничего не услышал.

До сих пор не знаю, как долго ее не было, прежде чем я проснулся и обнаружил, что ее сторона кровати пуста и уже остыла. Ничего другого мне не оставалось – пришлось отправиться на поиски. Даже сейчас все еще чувствую ту жуткую панику, сковавшую живот, пока я раскатывал по деревне, осматривая улицы. И до сих пор ощущаю тот укол вины, который испытал, осознав, где именно ее нашел. Видение того, как она стоит там, в саду Оливии, с камнем в руке, все еще живо в моей памяти. По-прежнему содрогаюсь при этом воспоминании.

Джен молча сидит передо мной, ее губы подергиваются. Вся деревня, а теперь уже и вся страна говорят об исчезновении Оливии, но меня интересует только то, что скажет она.

– Говорят, ее забрали прямо с улицы. – Мои глаза так и умоляют ее, когда я пытаюсь вырвать Джен из ее собственных мыслей.

– Забрали?

Это слово – не более чем шепот.

– Да. Похитили.

– Черт.

Чувствую укол раздражения. Разве она не собирается выдать нечто большее, чем такие вот односложные ответы?

– Я хочу сказать, это и вправду страшно, так ведь? В нашей маленькой деревне… Ну кто тут способен на нечто подобное?

Джен качает головой, а потом делает глубокий вдох.

– Понятно, – говорит она, быстро моргая, после чего выпрямляется. – Не стоит обсуждать все это сейчас. Давай поужинаем. Не хочу, чтобы дети знали, что что-то случилось.

Пристально смотрю на нее. «Давай поужинаем»? Как она может быть такой спокойной после того, что только что узнала? Прежде чем успеваю спросить, Джен встает с дивана и направляется обратно на кухню. Я стою столбом, ошарашенно застыв. Сам не знаю, какой реакции ожидал, но явно не чего-то подобного. Тихий голосок у меня в голове нашептывает, что она так себя ведет, потому что уже знала. Поведение Джен было и вправду странным, а еще эта грязная пижама, да ее обручальное кольцо, брошенное на пол…

– Нет. Только не это, – шепчу я, грубо растирая голову руками, чтобы заглушить этот голосок. Это просто совпадение, что прошлой ночью с ней случился провал в памяти, вот и все.

– Сам будешь подавать на стол? – кричит она из кухни.

– Да, буквально две секундочки. – С силой выдыхаю и расправляю плечи в попытке успокоиться, затем присоединяюсь к ним за столом.

Сплошные улыбки.

И все через силу.

Ну как мне не обращать внимания на предупреждающие красные флажки, которыми бешено машут у меня в голове?

Едва откусив кусок, тут же давлюсь – и чувствую на себе взгляд Джен, когда поспешно отпиваю глоток воды. Сейчас я не отказался бы от бокала красного, но мне нужна ясная голова на случай, если у Джен сегодня ночью будет еще один подобный эпизод. Кошусь на нее, перехватив ее взгляд, и мы неотрывно смотрим друг другу в глаза – кажется, чуть ли не несколько томительных минут. Невысказанное обвинение незримо витает над нами. Я не могу так уж винить Джен за недоверие, окутавшее наш брак в прошлом году.

Только не тогда, когда сам и стал его причиной…

Глава 9

Дженни

Усталость поглощает меня, но я все же лежу без сна, широко раскрыв глаза и уставившись в пространство. Свет уличного фонаря просачивается сквозь занавески в темную комнату, отбрасывая на потолок и стены причудливые тени – словно детский ночник-проектор, рисующий вокруг тебя океанские волны, призванные погрузить в блаженный сон. Иногда мне хочется снова стать ребенком, чтобы от таких штуковин был какой-то прок. Но потом я вспоминаю собственное детство и радуюсь, что больше никогда не придется пережить его заново.

Марк рядом со мной тих и неподвижен. Как мужчинам это удается? Просто заснуть, пока ты даже не успела сосчитать до десяти? Это бесконечно меня раздражает. Так и подмывает растолкать его, чтобы он мог составить мне компанию в этом вязком болоте бессонницы. Случаи, когда я засыпаю хотя бы в течение часа после того, как ложусь в постель, крайне редки. С того ужасного периода в прошлом году вернулись нарушения сна из моего детства. Меня то и дело перебрасывает с бессонных ночей на ночи, наполненные ночными кошмарами и лунатизмом. Если только именно такими терминами и объясняются те моменты небытия, которые я испытываю, – я никогда не обращалась за медицинской помощью, страшась того, что правда будет выставлена на всеобщее обозрение. Поэтому изо всех сил стараюсь отрицать, что это вообще со мной происходит, хороня каждый подобный эпизод вместе с признанием существования своих родителей.

Марк всегда называл это «отключками» – то есть если мы с ним вообще о них упоминаем. Они были неотъемлемой частью моей жизни, то проявляясь, то пропадая, едва ли не столько, сколько я себя помню, – но если хорошенько подумать, то, пожалуй, все-таки можно достаточно точно определить момент их зарождения. Я уверена, что если б когда-нибудь все-таки обратилась к психологу или психотерапевту, они бы тоже первым делом сосредоточились на том моменте, когда все это началось.

Это случилось, когда у меня впервые отобрали отца.

* * *

– Джейн! Джейн!

Джейн подскакивала всем телом на матрасе – руки матери трясли ее за плечи, выводя из глубокого сна. Заморгав, она открыла глаза, и где-то в животе сразу же зародилось чувство страха – закипело, вызывая тошноту. Лицо матери, зависшее в нескольких дюймах от ее лица, казалось призрачно-белым. И было сплошь залито слезами, словно те сочились изо всех его пор. Джейн с трудом подавила крик.

– Что такое, мамочка? Что случилось? – Прозвучало это визгливо и пискляво, но вот с недосыпа ли или же от испуга, она и сама не поняла. Что происходит? Вроде еще не утро, когда пора вставать – в ее комнате все еще темно. Она уже несколько месяцев обходилась без ночника, наконец-то ощутив себя достаточно взрослой, чтобы отказаться от дополнительных мер, дарящих чувство безопасности; а потом, с ней был ее любимый плюшевый мишка, уже изрядно потрепанный, – папа сказал, что тому тоже не нужен свет. Теперь мама включила прикроватную лампу, еще больше осветившую ее лицо, и Джейн заметила, что глаза у мамы красные, широко раскрытые; рот у нее странно искривился.

– Тебе придется встать, – произнесла она хриплым шепотом, срывая с Джейн одеяло – холодный воздух противно коснулся голых рук. Мать принялась возиться с джемпером, трясущимися руками пытаясь продеть в него сначала голову Джейн, потом руки.

– Мамочка, ты меня пугаешь… Я сплю?

– Это не сон, Джейн.

– Клэр, да куда ты, мать твою, запропастилась? – Папин голос в ночной тиши громыхнул, словно выстрел из пушки. И как раз в тот момент, когда он выкрикнул эти слова, породив новую волну ужаса, пробежавшую по ее телу, Джейн увидела размеренные вспышки синего света, проникающие сквозь занавески.

– Уже иду! Мы уже идем!

– Мне страшно, – опять пролепетала Джейн, когда мать потащила ее, все еще босую, из спальни, а затем вниз по лестнице.

– Слишком поздно, бл…! – заорал папа.

Джейн не могла его видеть – лишь слышала голос, когда тот взрывом разнесся по прихожей. Мать грубо натянула на ноги Джейн кроссовки, сдавливая их в руках и заставив ее поморщиться.