Если я исчезну

– Вы, скорее всего, ее не знаете. – Я обвожу глазами кафе.

– Скорее всего, знаю.

Компания мужчин замолкает и поворачивается в нашу сторону. Это дело касается всех. Население сократилось – и теперь любой новый человек интересен здесь каждому.

– Милостивая государыня, – говорю я, и это звучит, как ответ сумасшедшей. На полке стоят три тонкие желтые книжечки о ней, на стене висит плакат.

Женщина, теперь убежденная, что я психопатка, отступает на пару шагов назад.

– Не хочу вас обидеть, но я уверена, что она умерла.

– Я писательница, – выпрямляюсь я, произнося заготовленную легенду. Я действительно пишу время от времени. В основном, в дневник. О том, что я слишком подавлена, чтобы писать. Но мне нравится эта идея – путешествующая писательница в постоянном поиске историй. – Как была и она.

– Что вы пишете?

– Детективы, – вот что я пишу.

– Правда? Вы будете писать об этом месте?

Всякий раз, когда ты говоришь людям, что ты писательница, они непременно полагают, что ты напишешь о них. Неважно, что ты планировала написать, в каком жанре или стиле, тебе не останется ничего другого, кроме как подстроиться под них, потрясающе увлекательных.

– Если удастся найти хорошую историю, – отвечаю я. Она деловито кивает, берет чашки и собирается уходить. – Вообще-то я ищу, где бы переночевать. – Она останавливается. – Есть ли поблизости гостевые ранчо?

Она называет гостиницу и ранчо, о которых я читала в интернете, и ни слова не говорит о доме твоих родителей, хотя я знаю, что оно в радиусе десяти миль отсюда.

– А ближе что-нибудь есть? – «Фаунтен-Крик» вертится у меня на языке. Просто скажи «Фаунтен-Крик». Просто скажи.

– Не-а, к сожалению, это все. Городок маленький. В Юрике у вас будет гораздо больше вариантов. – Я приехала из Юрики. Нас разделяют три часа езды и пара десятков гостиниц по дороге. Создается впечатление, что она хочет отправить меня как можно дальше.

– Я надеялась найти такое место, где держали бы лошадей. – Я знаю, что только у твоих родителей есть лошади.

– Нет, здесь никто не предлагает конные прогулки. Наверное, вы могли бы попытать счастья в Вайрике.

– По-моему, я слышала что-то о гостевом ранчо, которое предлагает прогулки и рыбалку или что-то в таком роде.

Ее взгляд становится жестким, глаза темнеют. Группа в углу снова замолкает, мужчины сидят и напряженно глядят в свои чашки с остывшим кофе. В Коррале О-Кей полдень[18 - Отсылка к самой известной перестрелке в истории Дикого Запада и в мире. Перестрелка у Корраля О-Кей (англ. Gunfight at the O. K. Corral) произошла в три часа пополудни 26 октября 1881 года в городе Тумстоун на Аризонской территории.], и я жду, что в любой момент в двери войдет ковбой и пристрелит меня.

– Я не знаю того места, о котором вы говорите, – отвечает она, глядя на меня невидящим взглядом, будто я сумасшедшая. Я! Как же это бесит. Ничто меня так не раздражает и не пугает, как то, что кто-то может принять меня за сумасшедшую. Название ранчо почти срывается у меня с языка, лишь бы она замолчала.

Ранчо «Фаунтен-Крик»! Это название готово сорваться с моих уст, бежит мурашками по коже, расходится волнами по телу.

– Не знаете? Должно быть, я ошиблась.

– Наверное. – Она начинает осторожно отходить, словно я обделалась и она хочет вежливо уйти от источника вони.

Я обвожу взглядом помещение, но мужчины сидят, по-прежнему уткнувшись взглядом в свои чашки и рассматривая свои мозолистые руки.

Я хочу остаться. Хочу силой вынудить кого-то сказать мне правду. Я только-только взялась за это дело и уже ощущаю себя неудачницей, а ведь я приехала, чтобы сбежать от этого чувства.

Я хочу выкрикнуть твое имя. Хочу изо всех сил орать «Рэйчел Бард!», пока они не начнут дрожать и трепетать из-за чувства вины, из-за своей лжи. Я хочу, чтобы они знали, что я твоя подруга, а ты моя, что я приехала сюда, чтобы спасти тебя. И спасу. Потому что с тобой что-то случилось и все об этом знают, но никто ничего не делает. Однако я сдерживаюсь, обхватываю себя руками и направляюсь к двери.

Я не успеваю до нее дойти, как вдруг в дверь влетает мужчина, не обращая на меня ни малейшего внимания, будто меня и нет вовсе. Кожа на его шее сзади выглядит, как куриная кожица из супа, а глаза странно мутные.

– Где ты был? – восклицает женщина, и вдруг у моих ног разбивается чашка, и я не знаю, бросила ли она ее или та просто выскользнула у нее из рук. Обернувшись, я вижу, что они слились в плотном объятии, как танцоры на паркете.

В противоположном углу шестеро мужчин делают вид, что ничего не происходит. Никто не говорит ни слова, будто это нормально – бросать все, как только в дверь заходит твой мужчина.

Меня уволили с самой низкооплачиваемой работы за то, что я позволила пожилой женщине вынести товар, не заплатив. Я видела, как она, древняя, никем не замечаемая, бродит по магазину. Она положила в сумочку маникюрные ножницы, меня это позабавило, и я улыбнулась. Затем она взяла шелковый шарфик и флакончик духов. Я представляла, как она сидит дома в одиночестве, вокруг ее шеи обмотан шарфик, на кофейном столике стоит бокал вина, она брызгается духами и подстригает ногти на ногах. Я мысленно видела, как она расставляет свои маленькие трофеи на полке, словно улики, отходит немного назад и любуется ими, пересчитывает их, этих свидетелей ее постепенного исчезновения.

Мой менеджер увидел, как я за ней наблюдаю, но я не знаю, видел ли он, что она делала. Он увидел меня, наблюдавшую за женщиной, и услышал визг сигнализации, когда она прошла сквозь рамку. Самое забавное, что он не погнался за ней. Он позволил ей идти крадучись по торговому центру так, словно был ей чем-то обязан, так, словно она не стоила того, что взяла. Но он уволил меня.

Сейчас, обходя Хеппи-Кэмп по кругу, я чувствую себя невидимой. Словно моргая, я проваливаюсь в небытие, пока иду мимо и разглядываю заброшенные витрины и спрятанные в кустах за хилыми заборами трейлеры. Какой-то мужчина в одиночестве устроился на раскладном пляжном стуле около входа в Культурный центр и сидит там как изваяние. Кожа так плотно обтягивает его череп, что кажется, будто глаза вываливаются из глазниц. Если бы мне нужно было выбирать убийцу, я бы показала именно на него. Он наблюдает за мной, пока я прохожу мимо, и от одного только этого взгляда у меня сводит живот. Что я вообще здесь делаю? Я пытаюсь спасти тебя или стремлюсь быть убитой?

К стулу подходит бездомный кот, запрыгивает на него и проходит по мужчине, словно тот тоже мебель. Я боюсь смотреть на него – и боюсь не смотреть. Что хуже: смотреть или не смотреть? Однако мы встречаемся взглядами. Перед мужчиной лежит шляпа, и я кладу туда пять долларов. Пытаюсь улыбнуться, но улыбка выходит натянутой, слабой, и быстро исчезает. Но это неважно, он не улыбается в ответ.

– Заблудились? – кричит он, когда я ухожу так далеко, что заводить разговор уже нелепо.

У меня по спине пробегает холодок, я оборачиваюсь. Кот свернулся калачиком у него на коленях. Одним рывком мужчина наклоняется вперед.

– Я говорю, вы заблудились?

Я возвращаюсь к нему, думая, что он меня не осудит, как женщина в кофейне или как обычные люди, живущие обычной жизнью.

– Да.

– Вы явно ищете «Фаунтен-Крик». – Я резко останавливаюсь. – Вид у вас такой. – Он рисует в воздухе полукруг, который может означать как улыбку на моем лице, так и удавку у меня на шее. – Вы, видимо, приехали на лето, поработать, я прав?

– Да, – вру я.

– Это хорошо. Что ж, поработайте.

– Вы знаете, где находится «Фаунтен-Крик»? Я не увидела указателя на дороге.

– Просто ищите знак «Проезд запрещен». – Он расхохотался, и звук был похож на автомобильный выхлоп. Кот взвился, как ужаленный, и спрыгнул у него с коленей. – Ищите знак «Проезд запрещен»! И не забудьте сходить в туалет на дорожку! – шутит он сам с собой, хлопает себя по коленке и заходится кашлем от смеха.

Я в спешке ухожу от него к машине.

– Спасибо.

– Мы здесь делаем ставки! – кричит он мне в спину, когда я уже снова ушла далеко. – И спорим, как долго вы там продержитесь!

Оказавшись снова на трассе, я чувствую себя тревожно, будто городок взял и встряхнул меня, как котенка. При этом я понимаю, что все это зряшное, что мне нужно собраться, нужно взять себя в руки, особенно если я хочу найти тебя. Мне нужно держать себя в руках. Нужно сохранять спокойствие. Нужно быть как все, только лучше. Мне нужно быть как ты.

Под колеса попадает гравий, и я подпрыгиваю на сиденье, твой голос нервирует, поэтому я выключаю тебя. Я помню, что мельком видела знаки «Проезд запрещен» где-то чуть дальше. Помню, что меня удивило их количество. «Тот, кто там живет, явно хочет, чтобы его оставили в покое». Что за странный способ отмечать местонахождение гостевого ранчо.

Сидя за рулем, я составляю план, его мне подсказал мужчина из Хеппи-Кэмпа. Я представлюсь путешественницей, которая ищет работу. Выясню, где находишься ты. Если ты дома, в безопасности, тогда я уеду (если только ты не захочешь, чтобы я осталась). Если тебя нет, ты пропала или убита, я сделаю все возможное, чтобы попасть на ранчо твоих родителей. Я использую все, чему ты меня научила, чтобы стать незаменимой. К счастью, я умею управляться с лошадьми. В детстве я занималась верховой ездой, была культурной наездницей. Конечно, это немного отличается от того природного, ковбойского стиля, который признают твои родители, и все же.

Мои руки становятся липкими от пота. В груди щемит с самого утра. Я начинаю подумывать об угрозе сердечного приступа. Я проезжаю духовные тропы индейцев карук «Фата-Ван-Нун» и Иши-Пиши-роуд. Сглотнув, я притормаживаю.