Самая лучшая жена (сборник)

– Ты ведь выступал на родео, да? – спросила она.

– Сколько раз! – ответил я.

– На быках?

– На необъезженных лошадях.

– Так тебя поэтому прозвали Смельчаком?

– Смельчаком меня прозвали из-за того, что в детстве я ногу тесаком поранил и не испугался.

– А на родео тебе хоть раз досталось по-крупному?

– Однажды попался мне один жеребец необъезженный. Ну я сразу понял: этот мне задаст жару. Он меня прикончить хотел, и к гадалке не ходи. В жизни я так не боялся лошади, как этого сукина сына испугался.

– Думаешь, он это понял?

– Понял? Как он мог понять?

– Кросби говорит, что с лошадью самое важное – выяснить, кто главный.

– Это мой старикан так всегда говорит. А говорит он так, чтобы новичков попугать. Если бы лошади такие умные были, они бы на нас верхом ездили, а не мы на них.

– И Кросби так говорит.

– Нет. – Я еще выпил. – Так говорит мой старикан.

– Значит, тот жеребец тебя скинул.

– А у меня при этом рука в узде застряла, и этот сукин сын три круга меня по арене проволок у себя под брюхом. Зрители были в восторге. И конь тоже. А я потом в больнице почти год провалялся.

– Дай мне. – Она потянулась за бутылкой. – Вот бы и мне сесть верхом на необъезженную лошадь. Я хочу выступать на родео.

– Что от меня и требовалось, – сказал я. – Я должен был тебя уболтать, рассказав эту историю.

– Твой папаша тогда что, сбрендил?

Я не стал отвечать. Поднялся и подошел к дереву, на ветках которого висели седла, а повыше кое-что из еды – чтоб медведи не достали. Я расстегнул молнию и сказал:

– Лучше зажмурься, Марта Нокс, потому как я сейчас спущу с поводка самую здоровенную тварь в горах Вайоминга.

Пока я мочился, она помалкивала, а когда вернулся к костру, сказала:

– Это в духе Кросби.

Я вытащил из кармана жестянку с табаком.

– Да нет, – сказал я. – Главное, это в духе моего старикана.

Я постучал жестянкой по ноге, взял немного табака и стал жевать. Это была последняя жестянка, табака осталось совсем мало.

– Того сволочного жеребца мой старикан потом купил, – сказал я. – Разыскал хозяина и выложил ему вдвое больше, чем эта скотина стоила. А потом завел жеребца за кухню и пристрелил – в голову пальнул. А после закопал в навозной куче.

– Ладно врать-то, – сказала Марта Нокс.

– Только ему об этом ни слова.

– Черт, само собой. Ничего не скажу.

– Он меня в больнице каждый день навещал. Мы с ним даже не разговаривали, потому что он жутко переживал. Он только курил одну сигарету за другой и швырял окурки в толчок. Дверь в туалет была открыта, и окурки пролетали над моей головой, падали в толчок и шипели. А у меня шея в гипсовый воротник была закована несколько месяцев, и я даже голову не мог повернуть, чтобы на старика поглядеть. Такая скука, черт. Я вроде как и жил только ради того, чтобы глядеть, как надо мной окурки летают.

– Заскучаешь тут, – кивнула Марта Нокс.

– Порой мой братец Кросби наведывался, приносил фотки девушек.

– Само собой.

– Ну на девушек-то приятно посмотреть.

– Ясное дело. Это тебе не окурки.

Она еще выпила. Я взял бутылку, хлебнул, отдал ей, и она еще отпила. Вокруг нас лежал снег. В тот день, когда мы выехали на охоту, начался снегопад, и с тех пор снег шел почти каждую ночь. После полудня на лужайках снег местами таял, и оставались островки земли, а вокруг них – небольшие сугробы, похожие на стопки выстиранного белья. Лошади ходили по проталинам. Травы почти совсем не осталось, и лошади начали уходить по ночам – искали, где бы попастись. Мы привязали им на шею коровьи колокольчики, и оттуда, где паслись наши лошади, доносилось громкое звяканье. Это был приятный звук. Я к нему привык и настораживался только тогда, когда звяканье утихало. Если не звучали колокольчики, значит, лошади пропали, и эта тишина могла разбудить меня посреди ночи. Тогда нам приходилось идти их искать, но я знал, куда они обычно уходят, и мы отправлялись в ту сторону. Марта Нокс тоже умела их находить и не жаловалась, что приходится посреди ночи одеваться на морозе и слушать, не зазвенит ли в темноте колокольчик. Ей это нравилось. Она к этому привыкала.

– Знаешь кое-что насчет своего братца Кросби? – спросила Марта Нокс. – Он вправду думает, что знает, как обращаться с девушкой.

Я промолчал, а она спросила:

– Но как же такое может быть, Смельчак, когда тут нет никаких девушек?

– Уж Кросби в девушках разбирается, – сказал я. – Он жил в городах.

– В каких городах? В Каспере? В Шайенне?

– В Денвере. Кросби жил в Денвере.

– Ладно, в Денвере!

– Ну, а в Денвере пара-тройка девушек есть.

– Само собой. Она зевнула.

– Стало быть, он мог выучиться обращаться с девушками в Денвере.

– Я поняла, Смельчак.

– Девушкам нравится Кросби.

– Сказала бы я.