Маленькая белая лошадка в серебряном свете луны

Мисс Гелиотроп изогнулась под невероятным углом и увидела, что Мария совершенно права. В камне были ворота мореного дуба, одного цвета с камнем от старости, и поэтому их трудно было отличить от стены. Они были большие, и достаточно широкие, чтобы пропустить экипаж. Рядом с ними из отверстия в стене свисала ржавая цепь.

– Кучер слез! – выпалила Мария, и ее глаза засветились от волнения, когда она увидела, что похожий на гнома маленький человечек подскочил к ржавой цепи, ухватился за нее, поджал обе ноги и закачался на ней, как обезьяна на ветке. В результате где-то за стеной раздалось низкое глухое звяканье. Прозвонив так три раза, кучер спрыгнул на землю, ухмыльнулся Марии и опять взобрался на козлы.

Медленно отворились огромные ворота. Кучер хлестнул старых пегих лошадок, мисс Гелиотроп и Мария снова уселись на свои места, и экипаж покатил вперед, ворота за ними закрылись так же бесшумно, как и открылись, отрезав лунный свет и оставив их в темноте, с одним только мигающим фонарем, в свете которого видны были покрытые мокрым мхом стены подземного туннеля. Марии казалось, что фонарь осветил какую-то неясную фигуру, но она не была в этом уверена, потому что раньше, чем она смогла ее как следует рассмотреть, экипаж уже проехал вперед.

– Ой-ой, – сказала мисс Гелиотроп, радости в ней поуменьшилось, потому что воздух был влажным и холодным, туннель казался бесконечным, а эхо от стука колес напоминало гром. Но раньше, чем они снова испугались, они уже выехали на лунный свет и оказались в таком красивом месте, что трудно было представить себе, что такое еще бывает на нашей земле.

Все сияло серебром. По обеим сторонам от них поднимались стволы высоких деревьев, а трава так серебрилась в лунном свете, что напоминала сверкающую воду. Деревья были посажены не часто и между ними открывались очаровательные полянки, над которыми в эбонито-во-черном небе виднелись серебристые звезды. Все замерло. Царил полный покой, хотя все переливалось в лунном сиянии. Серебристый узор крон над стволами был таким нежным, что лунный свет проходил сквозь него, как поток серебристой пыли.

Однако среди деревьев была жизнь, хотя эти живые существа не двигались. Мария заметила, что на серебристой ветке сидит серебристая сова, а у дороги, поблескивающей в свете фонаря, на задних лапках сидит серебристый кролик, а рядом прелестная группа серебристых оленей… И на какое-то мгновенье в дальнем конце прогалины она увидела маленькую белую лошадку с развевающейся гривой и хвостом, с поднятой головой, застывшую в середине прыжка, как будто она заметила ее и обрадовалась ей.

– Посмотрите, – закричала она мисс Гелиотроп. Но когда та обернулась, все уже пропало.

Они катили еще какое-то время по толстому ковру мха, заглушавшему стук колес, пока, наконец, не проехали под аркой в старой серой стене, на этот раз сложенной не из естественных глыб, а из обработанных людьми камней. Стена была увенчана башенками. Мария встретила эти башенки с восторгом, но тут они очутились уже за стеной, и прекрасный парк уступил место аккуратному саду с цветочными клумбами и мощеными дорожками, окружающими прудик с лилиями, кустами, подстриженными так, что получались фантастические очертания петухов и рыцарей на конях.

Сад, как и парк, казался в лунном свете серебристо-черным, и Мария слегка задрожала от страха, пока они катили по нему, потому что ей показалось, что черные рыцари и черные петухи повернули головы и холодно смотрят на нее. Виггинс, хоть и сидел на полу и не мог видеть черных теней, тоже, похоже, почувствовал себя неуютно и заворчал. Мисс Гелиотроп, наверно, тоже стало не слишком весело, потому что она спросила странным тоном: «А скоро мы доберемся до дома?

– Мы уже у дома, – обрадовала ее Мария. – Смотрите, вот свет!

– Где? – спросила мисс Гелиотроп.

– Вот, – ответила Мария. – В вышине, прямо за этим деревом. И она указала туда, где желтый огонек света весело подмигивал им сквозь верхние ветви огромного черного кедра, горой возвышавшегося прямо перед ними. Какая-то чудесная радость поднималась в душе от этого желтого света, который покоился, как драгоценный камень на черно-серебристом бархатном фоне. Это было что-то земное среди всей этой неземной красоты, и оно приглашало ее войти и было ей радо, несмотря на то, что холодные черные тени не желали ее приезда.

– Да оно прямо где-то в небе! – выпалила мисс Гелиотроп в изумлении, но тут экипаж сделал широкий круг вокруг кедра, и они поняли, почему свет сияет так высоко. Этот дом не был похож на тот современный дом, к которому они привыкли, это Оыл странный дом, больше походивший на замок, а не на дом, и свет лился из окна на вершине высокой башни.

Мисс Гелиотроп тревожно вскрикнула (но быстро затихла, потому что только дурно воспитанный человек кричит, сталкиваясь с пугающей перспективой), подумав о мышах и пауках, которые приводили ее в ужас, но Мария вскрикнула от восторга. Она будет жить в доме с башней, как принцесса в волшебной сказке.

До чего же это был роскошный дом! Он возвышался перед ними, его серые стены противостояли полному теней саду с какой-то вечной силой, ободрявшей, как свет в окне башни. Хотя она никогда не видела его раньше, ей показалось, что она вернулась домой. Здесь жили многие поколения Мерривезеров, и она тоже была Мерривезер. Ей стало стыдно за свои дорожные опасения. Ее дом был здесь, а не там, в Лондоне. Лучше жить здешней простой жизнью, чем в самом роскошном дворце мира.

Она выскочила из экипажа раньше, чем он остановился, взбежала по каменным ступеням, которые одним боком упирались в стену и вели к большой дубовой двери, и застучала в нее со всей силой, на которую были способны ее кулачки. Конечно, ни ее легкие ножки, ни маленькие кулачки не произвели много шума, но кто-то внутри уже услышал стук колес, потому что огромная дверь немедленно отворилась, и показался самый необычный немолодой джентльмен, которого когда-нибудь доводилось видеть Марии. Он стоял на пороге с высоко поднятым фонарем.

– Добро пожаловать, племянница, – сказал он низким, глубоким, мелодичным голосом и протянул ей свободную руку.

– Благодарю вас, сэр, – ответила она, присела в реверансе, вложила в его руку свою и поняла, что должна полюбить его с этого мгновенья и навсегда,

Но ее дядюшка был несколько странноват на…вид, и когда она начала разглядывать его, ей было очень трудно остановиться. Он был очень высокий и такой широкий в плечах, что, казалось, заполнял собой весь огромный дверной проем. Лицо у него было круглое, красноватое, чисто выбритое, и большой крючковатый нос чем-то напоминал нос мисс Гелиотроп, У него было три двойных подбородка, маленький улыбающийся рот и моргающие теплые красноватые карие глазки, наполовину скрытые нависающими кустистыми седыми бровями. Его одежда, о которой очень тщательно заботились, была старомодной и крайне странно подобранной.

На голове у него был огромный седой парик, напоминающий кочан цветной капусты, а его двойные подбородки утопали в старомодном шейном платке. Жилет был шелковый, бледно-голубой с желтыми розами и малиновыми гвоздиками, и такой красивый ято он странно контрастировал с потертой и заплатанной курткой для верховой езды, бриджами и забрызганными грязью высокими ботинками. Он был слегка кривоног, как человек, большую часть своей жизни проводящий в седле. Руки его были большие и красноватые, как лицо, с ладонями, твердыми, как дубленая кожа, от сжимания конской упряжи, но на запястья падали прекрасные кружева, а на одном из пальцев сверкало, как огонь, кольцо с огромным рубином.

Казалось, все в сэре Бенджамине Мерривезере распространяло вокруг себя тепло, его круглое красное лицо, его голос, красноватые глазки и кольцо с рубином. Взяв Марию за руку, он внимательно посмотрел на нее, как будто сам себе задавал вопрос о том, что она такое. Она вздрогнула под его пристальным взглядом, словно испугалась, что в ней не найдется того, чего он ищет, однако твердо поглядела ему в лицо и даже не смигнула.

– Настоящая Мерривезер, – сказал он наконец низким грохочущим голосом. – Из серебристых Мерривезеров, прямая, надменная, разборчивая, отважная и горделивая, рожденная в полнолуние. Мы друг другу понравимся, дорогая, потому что я рожден в полдень, а лунные и солнечные Мерривезеры всегда по душе друг другу…

Он внезапно прервал сам себя, вдруг осознав присутствие мисс Гелиотроп и Виггинса, которые за это время выбрались из экипажа, поднялись по ступенькам и стали позади Марии.

– Дорогая мадам! – обратился он к мисс Гелиотроп, окинув ее долгим внимательным взглядом. – Дорогая мадам, разрешите! – Он низко поклонился, взял ее под руку и церемонно перевел через порог. – Добро пожаловать, мадам! Добро пожаловать в мой бедный, убогий дом.

Его слова поражали своей искренностью. Он действительно думал, что его жилище слишком убого для того, чтобы служить домом мисс Гелиотроп.

– Дорогой сэр! – воскликнула мисс Гелиотроп, трепеща от волнения, потому что джентльмены редко удостаивали вниманием ее непривлекательную особу. – Дорогой сэр, вы слишком добры!

Мария, подняв Виггинса, который недовольно ворчал, потому что никто не обращал на него достаточного внимания, толкнула дверь, чтобы та захлопнулась, и с одобрением взглянула на взрослых. Она поняла, что сэр Бенджамин оценил, из какого прекрасного материала была сделана ее дорогая мисс Гелиотроп… Они все должны понравиться друг другу.

Но нет, возможно не все, потому что несогласное ворчание у нее под мышкой, где был Виггинс, было только эхом громоподобного рычания, шедшего от камина, в котором горели огромные бревна, обогревавшего облицованную камнем залу, куда их ввел сэр Бенджамин,

Некий зверь, пугающе огромный зверь, чье тело, казалось, простиралось на всю длину камина, поднял огромную лохматую голову, лежавшую на лапах, и уставился на крошечную мордочку Виггинса, видневшуюся из-под руки Марии. Он громко чихнул, унюхав аромат, присущий Виггинсу, немножко поразмыслил об этом, презрительно моргнул и опять положил голову на лапы. Но спать он не собирался. Через каскад рыжеватой шерсти, спадающей ему на морду, его глаза, как две желтых лампы, уставились на них к смущению всей собравшейся компании – к смущению, потому что глаза эти были ужасно проницательны.

Если глаза сэра Бенджамина искали, казалось, что есть доброго, глаза лохматого создания у камина видели значительно больше. Мария не могла понять, что же это был за зверь. Она решила, что это собака, хотя он был не совсем похож на обычную собаку…

– Это пес Рольв, – ответил сэр Бенджамин на невысказанный вопрос. – Некоторые его опасаются, но я уверен, что тебе опасаться его не нужно. Это очень старый пес. Он пришел из соснового бора, что начинается за домом, в Рождественский Сочельник двадцать лет тому назад, и какое-то время оставался с нами, а после некоторых неприятностей в усадьбе снова ушел. Но год тому назад – опять в Сочельник – он вернулся и с тех пор живет со мной и ни разу, насколько мне известно, не обидел и мышонка.

– У вас есть мыши? – прошептала мисс Гелиотроп.

– Тысячи, – весело раскатился сэр Бенджамин. – Но мы ставим мышеловки. Мышеловки, а еще кот Захария. Захарии сейчас здесь нет. А теперь, дорогие леди, вы должны посмотреть свои комнаты и снять теплую одежду, а потом спускайтесь вниз в залу, и мы все вместе поедим.

Сэр Бенджамин взял со стола у камина три медных подсвечника, зажег свечи, вручил по одному мисс Гелиотроп и Марии, и повел их в смежную комнату, которая, как догадалась Мария, служила гостиной, хотя при тусклом свете трудно было что-нибудь разглядеть.

Он открыл дверь в стене, прошел в нее, и они очутились на винтовой лестнице. Ступени ее были стерты посредине, столько ног шагали по ней в течении многих веков, а сама она столько раз загибалась вокруг центрального столба, что у бедной мисс Гелиотроп совсем закружилась голова, хотя сэр Бенджамин, несший над головой свечу, несмотря на свой возраст и немалый вес, шагал по ступеням весело, как мальчик, а Мария, шедшая последней, скакала по ним с ловкостью веселой обезьянки.

– Ей шестьсот лет, – радостно сказал сэр Бенджамин. – Построена в тринадцатом веке Рольвом Мерривезером, оруженосцем короля Эдуарда I и основателем нашей семьи, на землях, пожалованных ему королем в награду за геройское поведение в битве. В нашей семье мы, мисс Гелиотроп, мы пишем Рольв через «в», потому что мы происходим от викингов и великих воинов.

– Да, – вставила мисс Гелиотроп, – когда Мария была маленькой, ради того, чтобы она съела рисовый пудинг, разыгрывалось целое сражение.

– Вы назвали собаку, пришедшую из соснового бора, в честь этого Рольва? – спросила Мария. Она на секунду задумалась прежде, чем назвать это громадное создание, что было в зале внизу, собакой, потому что ей как-то не верилось, что это на самом деле собака.

– Именно так, – ответил сэр Бенджамин. – Предание утверждает, что Рольв Мерривезер был рыжеволос, а у пса Рольва, как вы могли заметить, тоже рыжеватая грива.

– Да, я заметила, – отозвалась Мария. Сэр Бенджамин остановился перед дверью. – Тут, леди, я вас оставляю. Это комната мисс Гелиотроп, она находится над гостиной. Комната Марии еще выше, прямо на верхушке башни. – Он поклонился им, и неся в руке свечу, начал спускаться вниз.

Увидев свою комнату, мисс Гелиотроп испустила вздох облегчения, она-то думала, что ей придется спать на соломе, брошенной на пол, устланный тростником. Это была небольшая комната с дубовым полом, покрытым малиновым ковром, ковер был потертый и с большой дырой, но это был ковер, а не тростник.

Там была большая кровать с пологом, к которой вели ступеньки, а полог был сделан из малинового бархата и крепился на четырех столбиках. Там был изогнутый на манер лука комод

красного дерева с выдвижными ящиками, огромный красного дерева платяной шкаф, туалетный столик обитый ситцем с оборочкой внизу, кресло с подголовником и скамеечкой для ног. Каменные стены были обшиты панелями из теплого темного дуба, а окно было плотно закрыто ставнями и занавешено ситцевыми занавесками. Занавески нуждались в штопке, но мебель была хорошо отполирована и тщательно вычищена.

Кто-то, похоже, позаботился о ней, потому что большой камин ярко горел, на комоде и туалетном столике были зажжены свечи, а между простынями лежала грелка. Их багаж был уже здесь, аккуратно поставленный рядом с кроватью.

Но Мария не задержалась в комнате мисс Гелиотроп. Она только убедилась, что та счастлива, тихо удалилась со своей свечой и направилась вверх по винтовой лестнице, все выше и выше, дальше и дальше. Ее собственная комната! У нее никогда не было собственной комнаты. Она всегда спала с мисс Гелиотроп, и любя ее, не возражала против этого, но все же, особенно в последнее время, ей казалось, что неплохо бы иметь свою собственную комнату.

Винтовая лестница кончалась дверью такой маленькой, что крупный взрослый не смог бы туда войти. Но она была как раз для худенькой девочки тринадцати лет. Мария остановилась и с бьющимся сердцем поглядела на маленькую, низкую, узкую дверь, которая, казалось, была сделана специально для нее, хоть ей и было, наверно, много сотен лет. Если бы она выбирала себе дверь, она выбрала бы именно такую. Это была скорее дверь дома, чем дверь спальни, дверь дома, который принадлежал только ей. Она была сделана из серебристо-серого дуба с серебряными гвоздями, и к ней была прибита самая маленькая и изящная подкова, которую только видела Мария, отполированная до блеска, так что она сияла, как серебро. Глядя на нее, Мария внезапно подумала о прелестной маленькой белой лошадке, которую, как ей показалось, она видела в парке. Она тогда сказала о ней мисс Гелиотроп… только та ее так и не увидела… Дверь открывалась серебряной ручкой, которая, когда Мария ее повернула, скрипнула так по-дружески, как будто приглашала войти.

Она вошла, закрыла за собой дверь, осторожно поставила свечу прямо на пол, повернулась спиной к двери и смотрела, смотрела, пока губы ее не раскрылись, обычно бледное личико не порозовело, а глаза не засияли, как звезды.

Перо не может полностью описать восхитительное очарование и красоту ее комнаты. Она помещалась на верхушке башни, а башня была круглая, поэтому и комната была круглая, не слишком большая и не маленькая, самого подходящего размера для тринадцатилетней девочки. В ней было три окна, два узких сводчатых и одно широкое, с широким же подоконником в толще стены. Занавески не были задернуты, и в окна она видела звезды. На всех подоконниках стояли прекрасные серебряные подсвечники, в каждом горело по три свечи.

Мария сообразила, что именно их свет она и видела, подъезжая, сквозь ветви кедра. На стенах не было деревянных панелей, как в комнате у мисс Гелиотроп, они были так любовно сделаны из серебристо-серого камня, что это еще больше обрадовало Марию. Потолок был сводчатый, и чудесные каменные арки закруглялись над головой у Марии, как ветви дерева, и встречались в самой высокой части потолка, сплетаясь в узор, изображающий полумесяц, окруженный звездами.

На серебристом дубовом полу не было ковра, но белая овечья шкура лежала подле кровати так, чтобы когда Мария будет вставать по утрам, ее босые ножки могли бы сразу почувствовать что-то теплое и мягкое. Кровать была маленькая, с четырьмя столбиками, на которых висел бледно-голубой полог, украшенный серебряными звездами, из того же материала, что и оконные занавески, а покрывало ее лоскутное одеяло, сделанное из отдельных квадратиков бархата и шелка всех цветов радуги, веселое и милое.