Скандальные наслаждения

Гриффин покачал головой:

– Вам следовало рассказать обо всем Уэйкфилду. Он мог бы сам этим заняться или поручить кому-нибудь.

И снова она гордо вскинула голову:

– Патронесса я, а не Максимус. Это мой долг. Помимо этого, – тут ее голос прозвучал уже не столь самоуверенно, – Максимус скорее всего запретит мне быть патронессой, если я сообщу ему о своих неприятностях. Он был крайне недоволен, когда узнал о моем решении помогать приюту.

– Может, ему не нравится, что его деньги тратятся таким образом.

– Это мои деньги, лорд Гриффин. Наследство моей двоюродной бабушки, помимо приданого. Я владею им независимо от Максимуса… или от кого-либо еще. Я могу делать с этим все, что пожелаю, а я желаю помочь детям, которые живут в этом приюте.

– Прошу прощения за неверные выводы. – Гриффин поднял руки, показывая, что сдается. – Почему вашему брату ненавистна даже мысль о том, что вы помогаете сиротам?

Геро поморщилась:

– Дело не в сиротах, а в том, где они живут. Наших родителей убили на одной из улиц Сент-Джайлза. Брат ненавидит это место.

– А! – Гриффин откинул болезненно пульсирующую голову на мягкую спинку сиденья.

– Мне было восемь лет, когда это случилось, – тихо сказала она, хотя он ее не спрашивал. – Они поехали посмотреть пьесу и взяли с собой Максимуса – ему тогда исполнилось четырнадцать. Мы с Фебой остались дома – были еще слишком маленькими для таких взрослых развлечений.

Гриффин нахмурился, неожиданно заинтересовавшись:

– Странно. Ведь в Сент-Джайлзе нет театра.

– Не знаю. – Геро покачала головой. – Максимус никогда мне об этом не говорил… даже если и знал. Я помню, как проснулась на следующее утро от того, что кто-то плакал. Наша няня очень любила маму, и все слуги были в ужасном состоянии.

– Не сомневаюсь, – тихо произнес он.

Она повела плечом – неловкое движение, не похожее на ее обычную грациозность.

– Максимус сидел в своих комнатах несколько дней и не хотел ни с кем разговаривать. Домом никто не занимался. Я помню, как в то утро ела холодную кашу в детской, а снизу доносились топот и разговоры взрослых. На меня никто не обращал внимания. Потом появились поверенные и юристы, какие-то чужие люди. Лишь когда через две недели приехала кузина Батильда, я почувствовала, что кому-то нужна и кто-то обо мне позаботится. Она душилась сладкими духами, а ее черные юбки были жесткие и колючие, и я не прижималась к ней, как это делала Феба.

Геро посмотрела на него с извиняющейся улыбкой.

А он представил ее маленькой девочкой, бледной, серьезной, с веснушками. Эта девочка боялась, что на свете нет никого, кому она нужна, кто позаботится о ней. Ему стало больно за нее.

Гриффин выглянул в окно, рассеянно отметив, что улицы выглядят еще хуже, чем раньше, если только такое возможно.

– Вы сюда опять приедете?

– Да, – без колебания ответила она.

– Понятно. – Гриффин потер руками лицо – щетина на скулах уколола ему ладони. Он наверняка выглядит как грязное животное. Господи, только на прошлой неделе в Сент-Джайлзе напали на женщину и убили. – Послушайте, мне совесть не позволяет допустить, чтобы вы ходили одна по улицам Сент-Джайлза.

Геро застыла, и губы у нее дрогнули – наверняка она хотела возразить.

Он наклонился к ней, опершись локтями о колени, и посмотрел прямо в глаза.

– Я не могу этого допустить – и это окончательно, – так что оставьте при себе ваши причины и доводы.

Геро молча вскинула подбородок и отвернулась к окну.

Гриффин не удержался и улыбнулся – она так величественна в своей обиде на него.

– Но я хочу предложить вам сделку.

Брови у нее нахмурились.

– Какую сделку?

– Я не расскажу ни Уэйкфилду, ни Томасу о ваших «прогулках» по Сент-Джайлзу, если вы позволите мне сопровождать вас.

С минуту Геро просто смотрела на него, потом решительно покачала головой:

– Я не могу на это согласиться.

– Почему?

– Потому, лорд Гриффин, что меня не должны видеть в вашем обществе, – сказала она, а его словно окатили ледяной водой. – Я знаю, что вы соблазнили первую жену вашего брата.

Рединг запрокинул голову и расхохотался. Смех был веселый, но что-то насторожило Геро. Она вдруг остро ощутила, что они находятся в тесном пространстве кареты, а она не очень-то хорошо знает Рединга.

А то, что ей известно, говорит не в его пользу.

Она с опаской наблюдала за ним. Рединг перестал смеяться, вытер глаза рукавом и перевел дух.

Когда он на нее снова посмотрел, в его глазах промелькнул гнев.

– Слушаете сплетни, леди Совершенство?

Геро встретила его разъяренный взгляд спокойно.

– Вы отрицаете это обвинение?

– К чему? – Его рот скривился в неприятной ухмылке. – Вы и все остальные глупые, жалкие сплетники уже все решили. Возражать и говорить, что меня оболгали? Не желаю выглядеть дураком.

От этих обидных слов Геро закусила губу и опустила глаза, глядя себе на руки, сложенные на коленях. Она была рада, что руки у нее хотя бы не дрожат. Зато внутри все дрожало. Неужели ей не все равно, что этот человек приравнял ее к глупым и жалким сплетникам?

Карета дернулась и остановилась. Они находились у начала Мейден-лейн. Геро взглянула на Рединга – он, в свою очередь, задумчиво смотрел на нее из-под полуопущенных век.

– В любом случае это не важно, – сказал он.

– Что не важно?

– То, что у меня репутация распутника и обольстителя невиннных… в том числе жены моего брата. – Он устало махнул рукой, словно это действительно не имело для него никакого значения. – Я все равно не допущу, чтобы вы рисковали своей хорошенькой головкой, разъезжая по Сент-Джайлзу. Либо вы позволите мне сопровождать вас и оберегать, либо я пойду к Уэйкфилду и Томасу. Выбирайте.

Он спустил на глаза шляпу и скрестил руки на груди, словно собирался подремать.