Мастерская кукол

– Ты прав, – вмешался Милле, сочувственно похлопывая приятеля по плечу. – Главное – идея. Что касается деталей, то с ними как-нибудь решится само.

– Кроме того, Кадавр… – продолжил Россетти, снова поворачиваясь к Сайласу, и тот невольно поморщился.

– Мистер Сайлас, – поправил Луис.

– Кроме того, мистер Сайлас обещал возместить тебе ущерб, – как ни в чем не бывало проговорил Россетти. – Хотел бы я только знать, как он это сделает. Или вы, любезный, сумеете совершить чудо и вернуть нашему товарищу ту непоседливую девицу, которую так напугала ваша тухлая птица? – Теперь он обращался непосредственно к Сайласу. – Это просто возмутительно – продавать служителям искусства сделанные кое-как чучела!

– Да, Сайлас, с этим чучелом ты сел в лужу, – добавил Милле, и Сайлас покраснел. Даже Милле им недоволен! – Видели бы вы, как расстроился наш друг!..

– Его печаль была глубока, – важно подтвердил Россетти. – Говоря по-простому, он просто места себе не находил. Честно говоря, Кадавр, я был о тебе лучшего мнения.

Это возмутительно. Я был о тебе лучшего мнения. Эта лебединая шея… Сайлас закрыл лицо руками. Эта лебединая шея! Трое мужчин смеялись над ним, и у каждого было лицо Гидеона, улыбка Гидеона, усы Гидеона… Сайлас помертвел от ужаса. Он – ничтожество. Презренный, грубый, ни на что не годный ремесленник, у которого никогда не будет собственного музея. Неудачник. Он опозорен, и его доброе имя втоптано в грязь.

– На самом деле, джентльмены, – неожиданно сказал Луис, – все не так скверно, как кажется. Простите их, мой добрый Сайлас, – сегодня мои друзья настроены слишком по-боевому. Я уверен, что сумею найти выход. По крайней мере, я успел набросать птицу до того, как она… окончательно испортилась. – Он протянул руку, и Сайлас машинально втянул голову в плечи, но художник только похлопал его по плечу. Его прикосновение было твердым и дружеским, а звучавшие в голосе искренность и доброта казались чем-то невероятным после резкости Россетти. Сайлас не смел поднять голову; когда же он заговорил, его голос заметно дрожал:

– Я… я мог бы кое-что предложить… – Трясущейся рукой он поднес к губам бокал с бренди и сделал большой глоток. Голова у него кружилась, а напиток показался отвратительным на вкус – слишком густым и слишком сладким… Возможно, впрочем, все дело было в том, что Сайлас никак не мог разобраться со своими чувствами. Сейчас ему больше всего хотелось угодить Фросту, сохранить его дружбу, возместить потерю чучела. И, не успев даже как следует обдумать все последствия своего поступка, Сайлас сказал:

– Мне кажется, я знаю одну девушку, с которой вы сможете писать вашу леди, э-э-э… Гижмар… Ведь так ее зовут, я не ослышался? Она работает в магазине миссис Солтер.

– В кукольной лавке?

– Да. Так, во всяком случае, мне сказа… – Сайлас оборвал себя на полуслове и даже поднес руку к губам, словно хотел остановить нечаянно вырвавшиеся слова, затолкать их обратно в горло. Нет, нельзя!.. Айрис слишком хороша! Она принадлежит ему. Что он наделал?!!

– Нет, нет, скорее всего она вам не подойдет! – быстро сказал он. – Точно, не подойдет! Я ошибся, она… У нее есть один дефект. Уродство, если хотите. Видите ли, ее ключица… она ее портит. В общем, вам она наверняка не понравится!

– Ну, это уж я сам решу. Завтра же пойду на нее взглянуть… – Луис достал переплетенную в кожу записную книжечку, карандаш с золотым колпачком и записал на чистой странице: «Кукольная лавка Солтер».

И Сайлас понял, что только что совершил еще одну ошибку – еще ужаснее первой.

Ссора

Держа в руке кукольную ногу, Айрис сидела в лавке на своем обычном месте, сосредоточенно рисуя на фарфоре черный башмачок. Скоро работа была закончена, и она, зевнув, потянулась и подняла глаза.

И вздрогнула.

Из тумана, клубящегося за стеклом витрины, на нее смотрели четверо мужчин. Все они были молоды и выглядели довольно привлекательно, но их взгляды, устремленные прямо на нее, заставили Айрис смутиться. Особенно внимательно рассматривал ее молодой человек с темными вьющимися волосами. Вспыхнув, Айрис опустила взгляд, чтобы посмотреть, все ли у нее в порядке с одеждой. Платье и рабочий фартук были в полном порядке, и все же первым ее побуждением было прикрыться, словно она оказалась перед ними голой, однако уже через секунду Айрис поняла, что их внимание ей, скорее, приятно. Пусть смотрят, решила она, хотя в горле у нее встал комок при одной мысли о том, что родители были правы и что внутри нее действительно скрывается какая-то врожденная испорченность, заставившая ее подсматривать за сестрой в замочную скважину и рисовать себя обнаженной.

Роз, сидевшая рядом, пока ничего не заметила. Опустив голову, она сосредоточенно выдергивала нитки из крошечного кружевного воротничка. Айрис уже собиралась толкнуть сестру локтем, но кудрявый мужчина за стеклом поднес палец к губам. Увидев этот жест, который словно бы устанавливал между ней и незнакомцем какую-то порочную связь, Айрис снова вздрогнула. Нет, это совершенно невыносимо! Как они смеют разглядывать ее так, словно она манекен в магазине или экспонат в музее? А этот мужчина, который только что призывал ее к молчанию… Он же похож на обыкновенного уличного торговца! На нем нет ни цилиндра, ни даже котелка, которые порядочные мужчины надевают, когда выходят на улицу. Похоже, он не джентльмен, да и его приятели не лучше.

И, решительно выпрямившись, Айрис машинально коснулась рукой ключицы.

– Посмотри-ка!.. – окликнула она Роз, убедившись, что миссис Солтер нет в зале. – Посмотри на этих грубиянов!

Но мужчины за стеклом мгновенно исчезли, и, обернувшись, Айрис увидела, что за окном никого нет.

***

Сочащийся в окна дневной свет медленно тускнел. Наступили ранние осенние сумерки, и девушки зажгли свечи и масляные лампы и подбросили в камин последнюю на сегодня порцию угля. Поужинали они, как обычно, хлебом и холодной подливой, а миссис Солтер с такой жадностью прикладывалась к своей бутылочке с опийной настойкой, словно это была материнская грудь. После этого лампы погасили и все разошлись по своим комнатам – хозяйка к себе, девушки к себе.

В постели Айрис прижалась к спине Роз и взяла ее за руку. Ободренная тем, что сестра не отдернулась, Айрис сказала:

– Прости, что убежала от тебя в парке.

– Ничего страшного. Я уже не сержусь.

– Помнишь, как мы мечтали о собственном магазинчике? – Она слегка сжала горячую ладонь Роз. – О том, как я буду раскрашивать жестянки для конфет и печенья, а ты будешь вышивать платки и салфетки?

– М-м-м…

– Что я сделала не так?

Роз не ответила, и Айрис поняла, что сестра уснула. Еще какое-то время она лежала неподвижно, чувствуя, как понемногу расслабляются напряженные пальцы Роз, потом выпустила ее руку и, встав с кровати, на цыпочках вышла из комнаты, бесшумно отворив заранее смазанную дверь. Спустившись по лестнице, она проникла в подвал, сбросила ночную рубашку и села рисовать. В подвале было холодно, и она вся застыла и побелела, как кролик, – Айрис видела это в зеркале, которое установила на бюро после того, как разложила перед собой бумагу и краски.

О холоде и сырости она, однако, скоро забыла. Краски послушно ложились на портрет, на бумаге возникали тени и полутени, и застрявший в горле комок понемногу рассасывался. Ожидая, пока краска немного подсохнет, Айрис прижала ладонь к животу чуть ниже груди и вновь почувствовала, как глубоко внутри нее что-то ворочается и трепещет. «Какая невоспитанность! – снова подумала она, вспоминая четырех мужчин, смотревших на нее из окна витрины. – Настоящие джентльмены не должны так пялиться на незнакомую женщину!» Айрис, однако, чувствовала, что ее гнев не так силен, как должно было быть в подобных обстоятельствах. Во взглядах мужчин ей почудилось что-то вроде безмолвного одобрения или даже восхищения, и это не могло ей не польстить.

Чтобы отвлечься от тревожных мыслей, Айрис решила думать о спящей наверху сестре, но сама не заметила, как вспомнила о подсмотренном свидании – о том, как бледные ягодицы Роз терлись о грубую шерсть мужских брюк, вспомнила синяки, оставленные на ее бедрах мужскими пальцами.

Лежавшая на подвздошье рука замерзла. Айрис опустила ее ниже, зажав между ног, и вновь ощутила внутри странное, тянущее чувство. Что это могло быть, она понять не успела: за ее спиной скрипнула, отворяясь, дверь, и Айрис, подскочив от страха, потянулась к сброшенной ночной рубашке и прижала ее к себе.

– Я… я… – лепетала она не в силах даже обернуться. Кровь шумела в ушах, сердце отчаянно колотилось. Это, конечно, миссис Солтер, думала Айрис. Хозяйка застала ее на месте преступления, и теперь ее работе в магазине конец. Ее вышвырнут на улицу, и ей придется шить матросские подштанники, чтобы заработать на хлеб. А как объяснить родителям, почему миссис Солтер ее выгнала? Самое обидное, однако, заключалось в том, что в глубине души Айрис с самого начала знала: рано или поздно она попадется, и тогда о ее нескромном поведении станет известно всем…

– Что ты… что ты здесь делаешь? И почему ты голая?! – В голосе, раздавшемся позади нее, звучали возмущение и гнев, но Айрис хватило самообладания понять, что это – о, счастье! – вовсе не миссис Солтер. Это ее сестра.

Как только до нее дошло, что это не хозяйка, Айрис испытала громадное облегчение, которое сменилось какой-то необъяснимой досадой. Можно было подумать, ей хотелось, чтобы ее выгнали, и теперь она была разочарована тем, что этого не произошло.

Тем временем Роз обошла бюро и, взяв в руки рисунок, поднесла к свету и уставилась на него единственным здоровым глазом..

– Что ты здесь делаешь? И… и что это такое?! – Роз взмахнула рисунком, и на ее щеках проступили два красных пятна.

– Отдай! – выкрикнула Айрис. – Отдай! – Она выхватила портрет из рук сестры, чувствуя, что стыд и страх больше не имеют над ней власти. – Тебя это не касается!

– Это… это неприлично! Зачем ты разделась? Или ты сделала это специально, чтобы подразнить меня? Я конечно, знала, что ты – тщеславная маленькая дрянь, но это… А ты не подумала, что скажет миссис Солтер? И что будет с нами обеими? Да она просто вышвырнет нас на улицу без всяких рекомендаций! – визгливо выкрикнула Роз. – Что мы тогда будем делать? Кто наймет нас на работу? С моим-то лицом и с твоим уродством?

– Но я… я действительно не подумала, что миссис Солтер может уволить и тебя тоже.

– Послушай, сестренка! – Роз схватила Айрис за локоть – как раз за то место, где ее днем ущипнула хозяйка. – Ты должна поклясться, что больше никогда не будешь… не будешь рисовать эти свои картинки… – Она подавила рыдание. – Я знаю… и мама тоже всегда знала, что в тебе есть что-то порочное!

Роз говорила и говорила, но взгляд ее блуждал по обнаженному телу сестры, и Айрис крепче прижала к груди ткань ночной рубашки. Наконец Роз отвела глаза, но Айрис поняла, что значил этот взгляд, это выражение лица, которое было ей так хорошо известно. Горечь и зависть – вот что прочла она в глазах сестры.

– Обещай же, что больше не будешь рисовать! – настойчиво повторила Роз, но Айрис молчала. Продолжая прижимать к себе рубашку, она смотрела на свой портрет и думала о том, что ее сестра-близнец выглядела почти так же, пока болезнь не изуродовала ее тело и лицо. Ей было жаль Роз, но отказаться ради нее от рисования она не могла. Никогда, никогда она не даст такого обещания!

– Обещай!.. – снова повторила Роз настойчивей и громче. – Ты должна, иначе… Иначе я все расскажу маме!

Но Айрис по-прежнему не отвечала. Прислушиваясь к шуму крови в ушах, она слегка переступала с ноги на ногу на холодном полу и думала: как, когда они с Роз стали такими? Когда-то они были неразлучны и ходили повсюду, взявшись за руки. Когда-то, стоило их ладоням соприкоснуться, и они начинали ощущать живое тепло друг друга, а теперь… Теперь в присутствии сестры Айрис буквально задыхалась.

– Слышишь, что я говорю? Ты должна поклясться, что больше не будешь заниматься этими гадостями, иначе…

– Что – иначе?.. – требовательно перебила Айрис. Она наконец сбросила с себя оцепенение, и слова полились потоком, бессвязные, необдуманные, поспешные, напоминающие истерику капризного ребенка, но сдержать себя Айрис уже не могла. – Что – иначе? Ты нажалуешься миссис Солтер и маме?.. Да ради бога! Я их ненавижу, как ненавижу эту работу, на которой я впустую трачу свои силы и свою молодость! Ты, наверное, хочешь, чтобы я застряла здесь навсегда, чтобы я стала такой же несчастной, как ты?! Этого не будет! Вам наплевать, чего я хочу и о чем мечтаю. С тех пор, как ты заболела…