Руны

Бернгард молчал; он знал, что эти отношения должны стать совершенно невозможными: Гаральд Торвик не тот человек, что забудет такой позор.

– К счастью, господа находились уже в своих каютах, продолжал капитан. – Они или ничего не слышали, или приняли шум за веселье разгулявшейся команды. Потасовка длилась всего несколько минут, но я не могу скрыть ее от принца. К сожалению, он принимает подобные происшествия слишком близко к сердцу, и я испорчу ему всю поездку.

– Я поговорю с Торвиком, – сказал Бернгард помолчав. – Должно быть, он ответит мне… Где он?

– В своей каюте. Я буду очень рад, если вы вмешаетесь. Признаться, этот человек мне антипатичен.

Молодой человек минуту спустя уже входил к Гаральду. Тот стоял у окна своей каюты и неподвижно смотрел на воду. На лбу у него была повязка, а на лице – ссадины и синяки. Услышав, что дверь открылась, он медленно обернулся, но не удивился, увидев Бернгарда; тот торопливо спросил, подходя к нему:

– Гаральд, что случилось?

– Ты, конечно, уже знаешь, – холодно ответил Торвик, – иначе бы не пришел.

– Нет, пришел бы; я сказал капитану, что хочу пройти к тебе, и тогда только узнал от него, что произошло. Ты схватился за нож? Ты с ума сошел?

– И ты с тем же! – сердито крикнул Гаральд. – Тебе-то что до этого? Это мое дело!

– Но тебе придется отвечать за это! Ты знаешь морские законы; если капитан донесет о случившемся…

– Побоится донести! – перебил его Торвик. – Он безбожно боится сказать что-нибудь неприятное своему принцу. Пусть на яхте хоть убивают человека, лишь бы этим не побеспокоили его светлости.

– Кажется, до этого уже почти и дошло, – с резким упреком сказал Бернгард. – Ты довел людей до предела, они набросились на тебя.

– Именно так! – Гаральд коротко и горько усмехнулся. – Как спущенная свора собак! Но и им от меня досталось! Впрочем, к чему говорить об этом? История закончена.

– Для тебя не закончена; ведь я знаю тебя. Тебе нельзя оставаться на «Орле» после того, что случилось.

– Почему же нельзя? – спросил Торвик насмешливо, и в то же время его глаза метнули грозную молнию. – Ведь я штурман и должен исполнять свои обязанности, и я буду исполнять их, можешь быть в этом уверен.

– Вы стоите около города, – возразил Бернгард. – Может быть, удалось бы найти тебе замену. Оставь кого-нибудь вместо себя и уходи; капитан не станет тебя удерживать.

– Знаю! Он никогда не был моим другом и всегда оставался на стороне своих людей. Он вызволил меня вчера только потому, что боялся ответственности; но того, что он сказал мне вчера перед всем экипажем, я ему никогда не забуду.

Гаральд говорил совершенно спокойно, но в этом спокойствии было что-то зловещее. Его загорелое лицо было покрыто сероватой бледностью, а глаза под повязкой, закрывающий лоб, горели.

– Что ты собираешься делать?

– Я? Конечно, вести «Орел» обратно в Рансдаль; вот что я собираюсь делать.

– Хорошо; дай мне свою руку! – Бернгард протянул штурману руку, но ответного движения не последовало.

– Глупости! К чему это? Ты думаешь, я не знаю дороги, что ли? Впрочем, твои родственники будут эти дни на берегу.

– Я знаю. Почему ты не хочешь дать мне руку?

– Потому что терпеть не могу эти глупости, – пробормотал Торвик, но вдруг отошел к окну.

– Так ты остаешься на яхте?

– Разумеется, остаюсь. Когда ты едешь?

– Через час.

– Вот как? Счастливого пути!

– И вам того же. Еще одно слово, Гаральд! Берегись меня и… себя самого.

Последние слова Бернгард проговорил медленно и многозначительно; в них слышалась несомненная угроза; но Гаральд резко ответил:

– Отстань! Я не понимаю тебя.

Бернгард посмотрел на штурмана; тот повернулся к нему спиной, очевидно, твердо решив не продолжать разговора; тогда Гоэнфельс понял, что ничего больше не добьется, и, сказав «Прощай!», пошел к выходу.

Курт уже с нетерпением ожидал его на «Фрее»; теперь он только и думал, что о Дронтгейме.

– Ну, наконец-то ты! Не будем терять времени. Более благоприятного ветра нам не дождаться. В путь!

– Мы должны подождать еще час или два, – решительно заявил Бернгард. – Вообще, Курт, обстоятельства изменились, ты один поедешь на «Фрее» в Дронтгейм, я остаюсь.

– Остаешься? Здесь?

– Нет, на «Орле».

Курт посмотрел на него в крайнем недоумении.

– Бернгард, ты шутишь или…

– Я говорю как нельзя более серьезно; но здесь, на палубе, я не могу объяснить тебе это; пойдем вниз.

Действительно, палуба «Фреи» была теперь неподходящим местом для личных разговоров, потому что матросы бегали взад и вперед, готовясь к отплытию.

Почти полчаса сидели молодые люди в каюте, и по их лицам было видно, что они обсуждали очень серьезный вопрос; Бернгард подробно рассказал, что случилось; Курт выслушал внимательно, но недоверчиво покачал головой.

– Тебе померещилось! Дело, может быть, и плохо, но, в конце концов, поддерживать порядок на судне – обязанность капитана. Кроме того, ведь все уже прошло. Чего, собственно, ты боишься?

– Сам не знаю! – взволнованно ответил Бернгард. – Знаю только, что Гаральд не вынесет такого позора; обычно он не спускает даже оскорбительного слова, а тут матросы повалили и побили его; пусть он десять раз сам виноват во всем, но он отомстит им.

– Ты думаешь, он опять станет драться? В таком случае ему покажут, что такое дисциплина; капитан не станет церемониться, тем более что принц Зассенбург с твоими родными на берегу.

– Именно это и пугает меня. Гаральд останется один с людьми, которые так обидели его, и с капитаном, по-видимому, наговорившим ему неприятных вещей… а ведь судно полностью в руках Гаральда.

– Судно? – воскликнул Курт. – Неужели ты считаешь его способным на какую-нибудь подлость?

– Когда он в здравом рассудке – нет! Но в настоящее время он не в полном разуме. Помнишь, что я говорил тебе, когда ты увидел его впервые? У него под ледяной оболочкой пылает огонь, а когда лед взламывается, наружу с дикой силой вырывается огонь и уничтожает все, что попадется на его пути – и друга, и недруга, не разбирая. Боюсь, что до этого уже дошло; я знаю это выражение лица и этот взгляд.

– В таком случае надо было предупредить капитана. Ты ничего не сказал ему?

– Нет. Как я могу на основании одного лишь подозрения обвинять своего товарища детства? Да и о чем предупреждать? Они станут следить за каждым его шагом или подвергнут оскорбительному допросу и окончательно приведут в бешенство; тогда несчастье будет неминуемо. Помочь может только одно: если я сам перейду на «Орел» и буду наблюдать за происходящим.