Фея Альп

– Прощай! – коротко ответил Бенно, возвращаясь в дом. Вольфганг повернул к воротам, но вдруг остановился и медленно подошел к открытому окну.

Там, в комнате, стояла на коленях Эрна, обеими руками обхватив тело отца. Человек, еще четверть часа назад полный жизненных сил и упорно боровшийся с неумолимой судьбой, теперь лежал тихо и неподвижно; он не слышал отчаянного плача своего осиротевшего дитяти. Судьба обратила его слова в предсказание: Волькенштейнергоф оставался во владении старинного рода, колыбелью которого он был, пока последний Тургау не закрыл глаза навеки.

4

Прошло три года. Председатель Нордгейм переехал в столицу, где его дом вполне соответствовал богатству владельца. Это большое здание, скорее дворец, было выстроено знаменитым архитектором в самой аристократической части города. Внутренние помещения, убранные с расточительной роскошью, отвечали всем требованиям светской жизни, прислуги содержался целый штат.

Во главе хозяйства уже много лет стояла баронесса Ласберг. Овдовев и оставшись совершенно без средств, она воспользовалась рекомендацией одного из своих знатных родственников и весьма охотно заняла место в доме богатого «выскочки», который предоставил ей неограниченную власть распоряжаться по своему усмотрению. Как ни старался это скрыть Нордгейм, но ему доставляла большое удовольствие мысль, что настоящая аристократка принимает его гостей и занимает место матери при его дочери и племяннице. Уже три года Эрна фон Тургау жила в доме дяди, который стал ее опекуном и тотчас после смерти отца взял ее к себе.

Председатель сидел в своем кабинете. Он разговаривал с господином, занимавшим место напротив него. Это был один из лучших столичных адвокатов, юрисконсульт железнодорожного общества, во главе которого стоял Нордгейм. Беседа имела оттенок частного разговора, хотя речь шла о делах.

– Вам следует поговорить об этом с Эльмгорстом, – сказал председатель, – он может доставить вам самые точные сведения.

– А разве он здесь? – несколько удивленно спросил адвокат.

– Со вчерашнего дня и предполагает пробыть около недели.

– Это очень кстати. Однако наша столица имеет особенную притягательную силу для господина инженера: он довольно-таки часто бывает здесь.

– Да, по моему желанию: я люблю узнавать о ходе дел из личных донесений, а не из писем. К тому же Эльмгорст уезжает только тогда, когда без него действительно могут обойтись.

Адвокат Герсдорф, человек лет сорока, чрезвычайно видной наружности с серьезным, умным лицом, по-видимому, понял его слова иначе. Он улыбнулся несколько насмешливо:

– В добросовестности господина Эльмгорста я не сомневаюсь, мы все знаем, что он делает скорее слишком много, чем мало. Общество может поздравить себя с приобретением такой полезной силы.

– Ну, заслуга принадлежит не обществу. Когда дело шло о назначении Эльмгорста, мне пришлось немало бороться из-за него, да и ему самому настолько затрудняли работу, что всякий другой на его месте, наверное, предпочел бы уйти, со всех сторон он встречал тайное недоброжелательство.

– Но справился с ним довольно скоро, – сухо заметил Герсдорф. – Я еще помню, как бунтовали сначала его коллеги, не желая сносить его повелительный тон, но мало-помалу они замолчали. Полагаю, он весьма энергичен в таких случаях. В последние три года он почти все прибрал к своим рукам; всем известно, что он никого не терпит над собой или даже рядом с собой.

– Я ничего не имею против его честолюбия, – спокойно возразил Нордгейм. – Кто хочет выдвинуться, должен проложить себе дорогу. Я еще раз доказал свое знание людей, настояв на назначении действительно еще очень молодого человека на такое ответственное место. Главный инженер тоже сначала был против Эльмгорста и уступил лишь по необходимости, а теперь сам рад, что имеет такую надежную опору. Что же касается Волькенштейнского моста, собственного произведения Эльмгорста, то, полагаю, он смело выдвигает своего творца в первые ряды.

– Мост действительно обещает быть чудом инженерного искусства, – согласился Герсдорф. – Это смелое и грандиозное сооружение даже на чертеже, и, без сомнения, оно будет гвоздем всей линии. Итак, я поговорю с самим Эльмгорстом; вероятно, я найду его в гостинице, где он всегда останавливается?

– Нет, на этот раз вы найдете его у меня: я предложил ему остановиться в моем доме.

– Вот как!

По лицу адвоката пробежала какая-то особенная улыбка. Он знал, что служащие в ранге старшего инженера часами дожидаются в передней Нордгейма, Эльмгорста же тот пригласил к себе как гостя. Однако адвокат не стал затрагивать этот вопрос, его занимали более важные мысли, и он довольно рассеянно и торопливо простился с председателем, сказав, что сейчас же повидается с Эльмгорстом. Тем не менее, он как будто не особенно торопился с этим, потому что передал лакею в передней карточку с приказанием доложить о себе дамам.

Приемные комнаты находились в верхнем этаже. В салоне с обычной чопорной миной восседала баронесса Ласберг, недалеко от нее сидела Алиса. И она мало изменилась за истекшие три года – это было все то же хрупкое, бледное существо с усталым, безучастным выражением миловидного личика, оранжерейное растение, которое тщательно оберегали от каждого дуновения ветерка. Ее здоровье несколько укрепилось, но в бесцветном лице не проглядывало и следа свежести и веселья молодости. Зато у молодой особы, сидевшей подле баронессы Ласберг, свежести и веселья был даже избыток. Темно-синий выходной костюм восхитительно шел этой хорошенькой девушке, из-под бархатной шапочки выглядывало прелестное розовое личико с блестящими глазами и множеством черных завитков на лбу; маленький рот болтал и смеялся без умолку. В этой восемнадцатилетней девушке жизнь била ключом.

– Как жаль, что Эрны нет дома! – воскликнула она. – Мне надо было поговорить с ней о важных вещах, но тебе я не скажу ни слова, Алиса, это – сюрприз тебе ко дню твоего рождения. Надо надеяться, у вас будут танцы?

– Едва ли, – равнодушно ответила Алиса, – ведь уже март.

– Но погода совсем зимняя, и, кроме того, танцевать всегда можно! – заявила молодая девушка, причем ее маленькие ножки пришли в движение, точно она готова была сию же минуту доказать справедливость своих слов.

Баронесса Ласберг бросила укоризненный взгляд на эти чересчур бойкие ножки и холодно заметила:

– Мне кажется, баронесса, вы и без того много танцевали в прошедшую зиму.

– Но далеко не столько, сколько следует! Как мне жаль, что бедной Алисе запрещены танцы. Надо пользоваться молодостью, а то потом выйдешь замуж и всему конец! «Выйдешь замуж – натерпишься горя», – говорила наша старуха-нянька и всегда начинала плакать и вспоминать о своем покойном муже. Зловещее пророчество! Ты веришь ему, Алиса?

– Едва ли Алиса думает о таких вещах! – наставительно проговорила Ласберг. – Вообще не могу не сказать вам, милая Валли, что нахожу эту тему неприличной.

– О! – воскликнула Валли. – Вы, может быть, и выходить замуж находите неприличным?

– Если это делается с согласия и одобрения родителей и с соблюдением всех принятых правил, то нет.

– Ну, это бывает большей частью прескучно! – брякнула молодая баронесса, чем вывела даже Алису из ее безучастного равнодушия.

– Валли! – проговорила она с упреком.

– Баронесса Эрнстгаузен, разумеется, шутит, – сказала старая дама, бросая на Валли уничтожающий взгляд, – но даже как шутку это нельзя одобрить. Молодая девица должна быть крайне осторожна в выражениях и в своем поведении: общество, к сожалению, слишком расположено сплетничать.

Губы Валли задрожали, как будто она сдерживала смех, но она ответила с самым невинным видом:

– В этом вы совершенно правы, баронесса! Вообразите, прошлым летом на водах в Гейльборне решительно все сплетничали по поводу частых визитов к вам инженера Эльмгорста. Он действительно приезжал чуть не каждую неделю…

– К господину Нордгейму, – обрезала ее старуха. – Господин Эльмгорст составлял планы и чертежи для его новой виллы в горах и наблюдал за ее постройкой, поэтому частые свидания были необходимы.

– Да, все это знали и все-таки сплетничали! На основании цветочных подношений и прочих любезностей господина Эльмгорста утверждали…

– Баронесса, прошу вас, избавьте нас от сообщения того, что утверждали, – остановила ее Ласберг, выпрямляясь гневно и величественно.

Нескромной молодой особе, вероятно, пришлось бы выслушать длинную нотацию, если бы не появился лакей с докладом, что экипаж подан. Баронесса Ласберг поднялась и обратилась к Алисе:

– Я еду на заседание женского кружка, дитя мое, а тебе, разумеется, не следует выезжать в такую холодную погоду. Тебе вообще, кажется, нездоровится, и я боюсь…

Весьма красноречивый взгляд, дополнивший эти слова, выражал настойчивое требование, чтобы гостья поскорее удалилась, но он не оказал желаемого действия.

– Я останусь с Алисой, и буду развлекать ее, – поспешила заверить Вали. – Вы можете быть совершенно спокойны за нее, баронесса!

Баронесса сжала губы с видом кроткого отчаяния и, поцеловав Алису в лоб, кивнула ее подруге, после чего с достоинством вышла.

Едва успела захлопнуться за нею дверь, как Валли подпрыгнула, словно резиновый мяч.

– Слава Богу! Ушла твоя надутая воспитательница! Мне нужно сказать тебе один секрет, Алиса, один страшно важный секрет! Собственно говоря, я хотела взять в поверенные Эрну, но так как ее нет, то ты должна мне помочь, должна! Иначе ты сделаешь двух людей несчастными на веки вечные!

– Я? – спросила Алиса, которую это торжественное вступление заставило открыть глаза.

– Да, ты! Но ведь ты еще ничего не знаешь! Мне надо все тебе объяснить, а между тем уже двенадцать часов, и Альберт сейчас придет… то есть доктор Герсдорф, хотела я сказать. Дело в том, что он любит меня, а я люблю его, и мы, разумеется, хотим обвенчаться, а мои родители не соглашаются, потому что он – не дворянин. Боже мой, Алиса, не смотри на меня с таким изумлением! Я познакомилась с Герсдорфом в вашем доме, и он объяснился мне в любви неделю тому назад у вас же, в зимнем саду, пока знаменитый виртуоз играл в зале, а все остальные слушали.

– Но… – попробовала возразить Алиса, однако ей не удалось заговорить, потому что поток речей молодой баронессы невозможно было остановить.

– Не перебивай! Я ведь еще ничего не сказала тебе! Когда мы вернулись в тот вечер домой, я объявила родителям, что я – невеста и что Альберт придет завтра просить моей руки. Вот крик-то поднялся! Папа негодовал, мама возмущалась, а дедушка, папин дядя, просто фыркал от ярости. Он у нас страшно важная персона, потому что очень богат, и мы со временем получим от него наследство. Но для этого он должен сначала умереть, а он не чувствует ни малейшего желания умирать. Для нас это очень плохо, говорит папа, потому что у нас ничего нет. Папа никогда не выходит из его воли: ему вечно не хватает жалованья, а дедушка, пока жив, не дает ни гроша. Ну, теперь тебе все ясно!

– Ничего не ясно, – возразила Алиса, буквально оглушенная хлынувшим на нее потоком речей. – Причем тут твой дедушка?