Стрелец

– Так что же это за Слово? – спросила ты то ли спокойно, то ли устало, то ли равнодушно. – Тетраграмматон? Тора? Симон Маг?

– Нет-нет-нет, – грустно отмахнулся я и задумался о камушке на пляже Босфора. – Это Слово съедено одной из змей первого ветхозаветного Симона Мага, змея накрыта панцирем вора-возничего в седьмой повозке Стрельца и позабыто опытом печального сфинкса с буквой «зайн» на отбитом носу.

– Значит, украденная повозка Стрельца… Как мне до неё добраться?

– Боюсь, что никак, ибо в повозку были запряжены не конь, не возничий, не араб Меркаб в балдахине, а орёл Матвей, лев Марк, бык Лука и ангел Иоанн. Кто-то сбоку нарисовал полевые звёзды и символ лингама с крыльями, и орёл с Иоанном, как самые крайние, иногда поглядывали на крылатый орган, вокруг которого, как хула-хуп, вертелось десятое колесо судьбы, аминь. На колесе поверх древних памятников письма были буквы «йуд», «хей», «вав», «хей» и значили они алхимические ртуть, серу, воду и соль соответственно. Эти элементы располагались в кресте Зодиака из Стрельца, Близнецов, Девы и Рыб.

– Реклама будет сейчас? – спросила ты, то ли устало, то ли спокойно, но уж точно не равнодушно, ибо в тебе прорвалось желание поломать четвёртую стену.

– Нет, позже, – ответил я, устояв под твоим ударом, и продолжил дальше:

– Огненный Стрелец взял серу и отнёс её Льву Марку. Воздушные Близнецы взяли ртуть и отнесли её Водолею Иоанну. Земная Дева взяла соль и отнесла её Тельцу Луке. Рыбам Магриба досталась вода, и вода же досталась первому евангелисту. Теперь в повозке ничего нет.

– Кто был вором-возничем? – спросила ты.

– Радостный сфинкс с буквой «йуд» на прибитом носу и звёздное небо в перчатках Германубиса, крылатого приспешника Симона Мага.

– Ясно. Вечно этот Симон… Бедная Елена…

– Да. Но не настолько бедная, какой могла бы быть, ибо она не знала этого Слова, и тебе, любимая, всё-таки лучше его не знать, я всё-таки подумал и передумал, да, лучше не знай, дабы не стать восемнадцатой, ибо уже семнадцать сказавших его обывателей были прибиты к колесу, впрочем, немного с другой целью, дабы прибитые к нему же Обезьяна, Крыса и Дракон не отвлекали Стрельца от косоглазых под небом бога и царя, что зарятся на овощи, поедая сало. Царь обезьян Хануман пытался спасти Обезьяну, кошка-богиня Бастет – Крысу, а чудище Тифон – Дракона, но у них ничего не вышло, потому что они действовали разрозненно, плюс мистерия битвы громовержца со змеем проходила оранжевым потоком электричества сквозь божественные и полубожественные сущности и чистым прикосновением Огня дотягивалась до смертных человеков, меняла в их головах давнишние архетипы общества и религии, из-за чего, к примеру, у человеков Восточного Рима только усилились распри между Эпиром Никеей и Ахайей, под конец которых возвысилась Никея, на честь и славу православных прихожан с памятью о Никейских соборах в седых потрёпанных бородах, словно оформление на старинных колодах карт погибло из-за ветра, ножа и ластика и представляло из себя теперь твоё правC золотC бедро, что блестело в сиянии Юпитера и созвездии Лебедя, моя любимая, пока я гладил его, воображал Звёздную Сестру, получившую четвёртый удар плетью от Песочного Брата, и продолжал вещевать тебе свои глупости. Тане Т., напротив, было плохо, и я не хочу, чтобы ты представляла себе, насколько. Ни одно молитвословие к Ангелу Исраэлю, охраняющему тень Геракла в Аидовом царстве, не способно было помочь ей в её четвёртый день менструации, пока её грязнC тело заливала сперма врага, впрочем, столь же нечистая… Пока татарсколицый незнакомец вешал в школе портрет мCго мёртвого брата-близнеца, который был солдатом, Таня Т. билась в корчах, снег хрустел по самые бёдра при этой яркой луне. Марс и Юпитер скрывались за дымом костра, а я подглядывал за Таней, укрытый в можжевельнике, и не мог узнать врага, который её насиловал. Пропавшая Катя была моим врагом, но кто же был врагом для Тани Т.? Я подполз поближе, и моё прикрытие слетело. На то они и рассчитывали! Таня перестала кричать и засмеялась, а её «враг» начал меня топить в снегу и заставлял жрать можжевельник, под которым я скрывался.

– Михаилу, Михаилу, Михаилу… – повторял низком голосом Танин «враг».

Что за Михаил? КакC-то воспоминание, мне незнакомC, больно кольнуло в мCй груди – я будто вспомнил, как в далёкие времена какой-то Михаил предал пощадивших его и стал во главе Никеи. Но это четвёртый крестовый поход, причём тут я и пытки надо мной в снегу? Меня швырнули в пруд, я пробил его тонкую льдину поверхности и увидел на его дне метания кентавра, которого выплюнула ракушка. Он был наполовину человеком, наполовину зверем, и эти его половины, как я понял, выросли из половин Весов. Если бы не он, то я бы сдох, и всё моё прикрытие в школе пошло бы прахом. Но я остался здесь и продолжил убираться в классах, грея в себе надежду найти Катю или отомстить Тане – или хотя бы понять ту или другую.

А утром на рассвете скачет к бору

Сын Зевса с плёткой за плечом

И на тельца спуск?т гончих свору,

Чтоб не вещал богач Гоморру и Содом.

Испуганный собачьим нищим гамом,

Из золота вновь сделанный телец

От сына Божьего бежит в укусах, в ранах —

Но в водах погиб?т, наконец.

Песочный Брат нанёс удар, наглец,

И пятым был удар Сестре цыганов

Из Звёзд и боли от хлыста лианы.

Для меня оказалось страшно удивительным, что полубог Геракл стал помогать обездоленным рабам, но его отсутствие вкуса, пожалуй, даст мне лишний повод для его смертоубийства. Вот что, любимая, я имел в виду под своим «нежным благородством»! Я вот не могу помогать всякому сброду и холопью, ибо я вырос среди константинопольской черни, самой многочисленной на тот момент, и умный, бедный полубог, как я, не может сердобольно вздыхать, видя страдания бедняков, ибо он жил среди глупых бедняков, жаждал от них оторваться и ценил потому ту иерархию, эту лестницу, по которой он так-таки смог от них спрятаться. У Зевса непохожие друг на друга сыновья, значит, разница крCтся в матерях этих сыновей. У меня аж девять матерей, а у Геракла – одна, в этом, думаю, вся соль. Роль Зевса в нашем становлении была столь нейтральной, сколь нейтральной была во времена Троянской войны. Ему и не до того было. Во время войны Зевс залетал в Микронезию, оттуда переплывал в царство Майя, и там, как обычный торговец, искал среди странного племени следы божественности свCго водного брата Посейдона, ибо никак не мог смириться с тем, что он, верховный бог, бессилен в чуждых землях, когда как брат хотя бы с полупёрышка, но силу тут имеет. Вот что во мне от отца, моя любимая! Мы оба не можем любить наших братьев! Геракл в это время занимался пятым подвигом, из божьего тщеславия желая превзойти человеческие подвиги Диомеда, а Диомед ведь тоже был непростым, как Геракл! Подвиги подвигами, родина родине, народу народ, но, когда в итальянской долине делёж земли пошёл вне планов Диомеда, он в гневе про?клял эту долину, что впоследствии сделало историю Рима куда драматичней – именно здесь, при Каннах, они сокрушительно проиграли Ганнибалу, хотя, конечно, по итогу, победив в войне, потом со вкусом эту горечь смаковали. В Каннах же в Средние Века двадцать шестой ламедвовник искал для пэров с паладинами секрет алхимиков, но об этом мы пока не будем, лучше вернёмся к мCй истории с братом. С помощью музы Урании Геракл по звёздам искал эриманфского кабана. Озаренный созвездием Стрельца, Геракл нашёл свою дорогу. Я ему ничем не помогал, я вообще молчал и держал за зубами свой смертоносный язык.

I?

Восстание Дедала могло оттянуть его пятый триумф, но волею рока оно его только приблизило. Папа Икаруса и жрец науки с острова Лесбос, Дедал забрался на ту скалу, которой некогда завалили гидру, и во всеуслышанье кричал, что математически докажет неравенство одного демоса над другим, и эти крики раздражали полубожий слух. Как лань, Геракл быстро оказался на вершине скалы и сбросил оттуда Дедала. На упавшее тело напал эриманфский кабан. Ему было мало свCй горы Эриманфа и окрестностей Псофиса, так он и набрёл сюда, на свою неудачу. Геракл набросился на него, и началась очередная погоня, не такая длинная, как погоня за ланью, ибо кабан хоть и был очень резвым, но с ланью ему не сравниться – довольно скоро, по меркам нашей полубожьей жизни, Геракл настиг кабана на вершине горы Арарат, где кабан увяз в снегу, связал его и отнёс живым в Микены. Сам подвиг был не таким примечательным, как обратный путь, на котором произошло вот что. Геракл решил отпраздновать свой лёгкий подвиг не только со мной, а с настоящим другом, вместе с кентавром Хироном. Тот его принял с почётом и открыл для него бочку с вином, которC могли пить только кентавры. Почуявшие неладнC, другие кентавры, среди которых был и мудрый Фол, с которым Геракл слегка приятельствовал, пришли на запах дивного вина и стали обвинять Хирона в том, что священнC вино оказыв?тся в глотке простого человека, ибо, как сказал сам Фол, «если в бога добавить человека, то он будет прежде человеком, нежели богом» (подобные суждения, кстати, появились задолго до арианской ереси). Но, разгорячённый лучшим из вин, Геракл не склонен был слушать вещания мудрых животных. Он стал в них бросать горящие головни. Стало темно, и это мне сыграло на руку, когда в ход пошли стрелы с обоих сторон. В полутьме я вытащил из колчана Геракла холерическую стрелу и, как нож, вонзил её в ногу Хирону. Он видел моё лицо, сказал «Иолай…» и не договорил. Мне было страшно, он был ещё жив, и Геракл мог меня опять убить, скажи Хирон лишь слово! Но не слово кентавра, а его хрип остановили битву. Кентавры были в смятении, но более всех был огорчен Геракл. Он видел яд из раны и был уверен, что именно он убил свCго друга! Убил, хотя тот был ещё жив, и мог по праву меня выдать… но он не стал этого делать. Он молча спустился в Аид. Долго рыдал Геракл, и даже другие кентавры во главе с этим Фолом, кем бы он ни был, стали его утешать. Никто более не погиб, между кентаврами и Гераклом даже установилось подобие «худого мира», не переросшее в «добрую войну» и даже после того, как Геракл с невероятным усилием воли отказался принести в жертву в честь кончины друга пойманного эриманфского кабана, ибо тот предназначался Эврисфею. Кстати, о нём. Даже в связанном виде кабан пробудил в царе такой великий страх, что Эврисфей спрятался в большой бронзовый сосуд у свCго трона и остался там до конца. Именно так. Голодный скелет Эврисфея обнаружили аж в 1261 году нашей эры, когда Константинополь вновь оказался во власти греков под предводительством Михаила Восьмого, Палеолога. Они не придали находке значения, посчитали скелет извращённой скульптурой венецианцев, и решили, что сосуд был просто забыт в скором бегстве либо франком Балдуином, либо латинским патриархом Джустиниани, известным алкоголиком, который даже во время бегства через Пелопоннес умудрился пьяным заснуть в серебряной тарелке одного из франкских баронов. Вот только так, после случайного возвращения Константинополя, и был обнаружен бедный Эврисфей. Ни битва богов возле Трои, ни гневный Геракл, ни мои козни – а собственный страх уничтожил микенского царя. Говорят, что именно его скелет приняли за мощи митрополита Зосимы, который был одним из авторов концепции «Москва – третий Рим». Конечно, русские стали главной православной державой после окончательного падения Византии, плюс Иван Третий, тоже, кстати, Грозный, был женат на Софье Палеолог и тоже носил двуглавого орла – но вот кто действительно был преемником империи ромеев – Россия ли, греки ли, османы ли – пусть уже решит Песочный Брат, наносящий Звёздной Сестре уже шестой удар чем? правильно, плёткой из лианы! Прости, любимая, но не тебе или мне суждено сие решать, мы ведь дети пантеонов, нам чужды интерпретации людей.